знаю, что он связан с немцами, могу даже назвать, с кем». Следователь взял записную книжку и приготовился записать. «Например, он имел связи с Брамсом, Шубертом, Шуманом, Бахом». Следователь все записал, поблагодарил и ушел. Столярский даже не подумал о том, что сказал чепуху. Потом он мне сказал: «Пусть они сами разберутся, это их хлеб».
Этот эпизод кажется крайне маловероятным: в 37-ом с органами не шутили. Это, скорее всего, легенда. Но ведь верно Вересаев говорил о том, что легенды тоже отражают суть людей.
Интересно замечание М. Гольдштейна о том, что «Столярский говорил спонтанно, не задумываясь над сочетанием слов». Отсюда и множество курьезов. Например, Петр Соломонович ценил ректора консерватории Канделя, а однажды сказал на собрании:
Берите пример с Канделя, товарищ Кандель никогда не говорит глупости, он делает их.
(Столярский хотел сказать «он делает дело», да «спонтанность» подвела).
Не утруждаясь выбором и расстановкой слов, Столярский мог сказать своему любимому ученику Д. Ойстраху:
Додик, не плутайся между ног, иди прежде!
Он имел в виду: «Не путайся под ногами, иди впереди нас».
По воспоминаниям аккомпаниатора Ойстраха Ф.Бауэр, Давид Федорович «был исключительно артистичным, необычайно точно копировал любого человека». В частности, он замечательно изображал самого Петра Соломоновича с его характерными интонациями, жестами, движениями.
Столярский, узнав об этом, упросил Ойстраха показать, как тот его копирует. После колебаний Давид Федорович согласился. Показывая, он говорил какие-то «правильные» слова из «репертуара» Петра Соломоновича. Столярский увлекся так, что принял пародию за высказывания Ойстраха и выразил полное согласие с тем, что говорил от его имени ученик.
Одному своему юному ученику Столярский однажды сказал:
Вполне сочувствую твоей простуде, но самое лучшее лекарство — взять скрипку в руки и не менее трех часов играть упражнения и этюды. Организм сразу разогреется, да и микробы подохнут от звуков скрипки.
Простодушный, но умный, талантливый и нежно влюбленный в скрипку человек!
Глава 9. О музыкантах с улыбкой
Два тенора
Все, кто хоть как-то соприкасался с искусством оперы, должно быть, слышали о Сергее Яковлевиче Лемешеве и Иване Семеновиче Козловском. Два великих тенора, практически одногодки. В одно время выступали на сцене Большого театра.
Расцвет творчества обоих пришелся на первое послевоенное десятилетие. Популярность их не знала пределов. У них были, не побоюсь сказать, миллионы поклонников. Ведь тогда опера была популярнее, чем сейчас; кроме того, и Лемешев, и Козловский выступали в эстрадных концертах, исполняя песни советских композиторов. Трудно было решить, кто из них лучше, выбрать между теплым, многокрасочным, словно бы идущим из глубин сердца голосом Лемешева и изысканным, виртуозным, отточенным пением Козловского.
И все же выбирали. Всем любителям оперы того времени было хорошо известно, что существует две партии страстных поклонников (чаще всего поклонниц) двух выдающихся певцов. «Лемешистки» и «Козловистки» подкарауливали своих кумиров, чтобы осыпать их овациями и цветами, взять у них автограф, стянуть какой-то сувенир (часто пуговицу от костюма или пальто), или хоть прикоснуться к своему идолу рукой. Между собой две партии непримиримо соперничали.
Два «русских соловья» тоже были между собой, мягко говоря, не в самых лучших отношениях.
Рассказывают, что в эти годы в Большом иногда появлялся Сталин — он слыл любителем оперы. В связи с этим в театре усилили охрану, а вахтеров поменяли — посадили на их места работников органов.
И вот, как я слышал, однажды через служебный вход идет Козловский. Вахтер: «Ваш пропуск». Иван Семенович, не поворачивая головы: «Я Козловский!». Вахтер ему: «А я Петров. Ваш пропуск». — «Молодой человек, я же вам сказал, я Козловский» — «Пропуск. Мне будь хоть сам Лемешев».
Говорят, бедный Козловский от такого оскорбления лишился дара речи и чуть не упал в обморок.
Шаланды, полные кефали
Эта, до сих пор популярная песенка про одесского рыбака Костю, появилась во время войны в фильме «Два бойца». Режиссер Леонид Луков снял эту историю о фронтовой дружбе одессита Аркадия Дзюбина и уральского рабочего Александра Свинцова («Саша с Уралмаша») по повести Л.Славина, преображенной в киносценарий Евгением Габриловичем. Главных героев играли необычайно любимые в то время Марк Бернес и Борис Андреев.
Как вспоминал сам режиссер, первоначально песен в фильме запланировано не было. Но потом он попросил композитора Никиту Богословского и поэта Владимира Агатова написать лирическую песню для сцены в землянке. Так возникла знаменитая «Темная ночь». Однако, лента содержала и юмористические сцены, поэтому появился запрос режиссера на шуточную одесскую песенку, которая должна была вносить контраст к лирике «Темной ночи». Благодаря этому и была написана песня про шаланды, полные кефали.
Богословский написал ее в духе уличных одесских песенок, отлично почувствовав их интонации. Но еще более удивительно, что киевлянин Агатов так метко передал в тексте одесские реалии, что коренным одесситам не к чему было придраться.
Как замечал один одессит, Агатов слегка «прокололся» лишь дважды. Во-первых, в строке «В ответ открыв Казбека пачку, сказал ей Костя с холодком…». Этот критик отмечал, что уважающий себя одессит курил не «Казбек», а местные папиросы «Сальве».
Во-вторых, критиковалась строка «Фонтан черемухой покрылся…». Всем, конечно, известно, что Фонтан — живописный причерноморский район Одессы, очень зеленый, но преобладает там не черемуха, а белая акация. Между прочим, с Фонтаном связано происхождение одного расхожего выражения. Вода на Фонтане считалась самой вкусной, и водовозы, рекламируя свой товар, говорили: «С Фонтана». Но знатоки, порой, попробовав воду, определяли: «Нет, это не Фонтан». Так и пошло, когда говорят о некачественном товаре.
Что касается одесских реалий, то особенно они проявляются в двух моментах.
И все биндюжники вставали, когда в пивную он входил.
Биндюжниками называли раньше в Одессе грузовых извозчиков. Биндюг — это большая длинная и плоская телега, которую запрягали одной лошадью, для перевозки грузов в мешках и бочках, Видимо, работа накладывала отпечаток, потому что биндюжники отнюдь не отличались изящными манерами, а славились своей грубостью. Помните, у Бабеля отец Бени Крика Мендель «даже среди биндюжников слыл грубияном». И если уж даже они вставали при появлении Кости — это было высшее проявление уважения.
Но и Молдаванка, и Пересыпь обожали Костю-моряка».
Конечно, многие знают, что Молдаванка и Пересыпь — два района Одессы.
На Молдаванке преобладало еврейское население. Именно там жило большинство биндюжников и большинство одесских налетчиков, в том числе знаменитый Мишка Япончик, прототип бабелевского Бени Крика.
