Он был настолько серьезен и пылок, что она испытала какой-то болезненный страх — не за себя, а за него. Она любила Джондалара даже больше, чем могла выразить словами, но любовь, которую испытывал он к ней, была несколько иной. Его чувство было ненамного сильнее, но гораздо более требовательным и бросавшимся в глаза. Казалось, он боится потерять то, что считал своим собственным завоеванием. Тотемы, а в особенности могущественные тотемы, открывали путь к знанию и испытывали избранных ими людей именно таким страхом. Эйла попыталась найти способ, позволявший изменить направление излияния столь горячих чувств.
— Я смогу представить это, когда твое копье будет готово к бою, — сказала она с легкой усмешкой.
Но надежды Эйлы не оправдались, он не ответил на ее игривый тон. Вместо этого он начал неистово целовать ее, все крепче прижимая к себе, пока наконец Эйле не показалось, что сейчас у нее хрустнут ребра. Затем, зарывшись головой в ее парку, он проник под рубашку и, припав губами к ее груди, попытался развязать пояс, стягивавший ее кожаные штаны.
Никогда еще она не видела его таким неистовым и нетерпеливым, таким сгорающим от страсти. Обычно он бывал более нежным и внимательным к ее желаниям. Он знал ее тело лучше, чем она сама, и получал наслаждение от своих искусных любовных игр. Но на сей раз главным было его вожделение. Понимая, что ему нужно, она покорно отдалась на волю этого мощного изъявления его любви. Сейчас их чувственная жажда была одинаково сильной. Эйла ловко развязала пояс, и ее одежда упала на землю, затем помогла раздеться и ему.
Сама не сознавая как, она оказалась лежащей на жестком речном берегу. Бросив мимолетный взгляд на туманную звездную россыпь, Эйла закрыла глаза. Джондалар опустился на нее, их губы слились в страстном поцелуе, и его требовательный язык так жадно исследовал изгибы ее рта, словно хотел найти там то, что с такой же требовательностью искал его горячий и напряженный половой член. Эйла вся раскрылась ему навстречу, разведя бедра, она помогала ему погрузиться в ее влажные от желания глубины. Когда он вошел в нее, Эйла судорожно вздохнула и услышала какой-то сдавленный стон, затем, почувствовав, как он погружается все глубже, она выгнулась вперед.
Даже в своем неистовстве он с восхищенным изумлением подумал об Эйле, о том, как они потрясающе подходят друг другу, ее глубины точно соответствовали его размерам. Ее жаркое лоно полностью поглотило его член, и почти в тот же момент Джондалар почувствовал приближение кульминации. Краткое мгновение он пытался бороться с собой, но у него ничего не вышло. Полностью подчинившись своей страсти, он погружался в нее вновь и вновь, овладевая ее лоном, и задрожал всем телом, ощущая близость неизъяснимого блаженства.
— О Эйла!.. — задыхаясь, воскликнул он. — О моя Эйла, моя милая Эйла! Я люблю тебя!
— Джондалар, Джондалар, Джондалар…
Наконец, освободившись от сокровенных соков, Джондалар со стоном зарылся лицом в ее волосах и опустошенно и обессилено рухнул на нее, прижимая ее к земле. Эйла почувствовала, как острые камни впиваются в ее спину, но не обратила на это внимания.
Немного погодя он слегка приподнялся и с нежной озабоченностью взглянул на нее.
— Извини меня, — смущенно сказал он.
— Почему ты извиняешься?
— Все произошло слишком быстро, ты была еще не готова… Ты не смогла разделить со мной Дар Радости.
— Я была готова, Джондалар. Я тоже обрела Дар Радости. Ведь я сама попросила тебя. Моя Радость заключается в твоей Радости. Моя Радость в твоей любви, в твоем горячем чувстве ко мне…
— Но ты же не достигла наивысшей точки, не испытала всей полноты наслаждения, как я.
— Это не так уж важно. Я испытала другое чувство, чувство другой Радости. Разве я всегда должна достигать той наивысшей точки?
— Нет, наверное, нет, — задумчиво сказал он и добавил: — К тому же ночь еще только началась. Давай-ка поднимайся. Здесь довольно холодно. Пойдем лучше в дом, в нашу теплую постель. Диги и Бранаг наверняка уже лежат обнявшись за опущенным пологом. Ведь скоро им придется расстаться до будущего лета, и они явно жаждут остаться наедине друг с другом.
Эйла улыбнулась.
— Однако они не такие жадные, как ты. — Ей показалось, что он покраснел, хотя темнота и не позволяла видеть этого. — Я люблю тебя, Джондалар. Люблю всего тебя, все, что ты делаешь… Даже твою жадность… — Она отрицательно мотнула головой. — Нет, не так, это не то слово.
— Думаю, ты хочешь сказать слово «страстность».
— Я люблю даже твою страстность. Да, правильно. По крайней мере твой язык я знаю лучше, чем язык Мамутои. — Она помедлила. — Фребек сказал, что я неправильно говорю, Джондалар. Как ты считаешь, я смогу когда-нибудь научиться правильно говорить?
— Я тоже не совсем правильно произношу их слова. Ведь мой родной язык имеет свои особенности. А Фребек — просто вредный тип, от него одни неприятности, — сказал Джондалар, помогая ей встать. — И знаешь, что удивительно, в каждой пещере, в каждом стойбище, в любом племени обязательно есть подобный смутьян. Не обращай на него внимания, да и на других — тоже. Ты очень хорошо говоришь. Я восхищаюсь тем, как быстро ты усваиваешь языки. Скоро ты будешь говорить на языке Мамутои гораздо лучше меня.
— Я должна правильно научиться произносить слова. У меня нет другого выхода, — мягко сказала она. — Здесь никто не говорит на языке жестов, к которому меня приучили с детства, а для Клана я умерла. — Она на мгновение закрыла глаза, испытывая чувство мрачной опустошенности.
Отогнав эти грустные мысли, Эйла начала одеваться, но вдруг остановилась.
— Подожди-ка, — сказала она, вновь снимая свой наряд. — Очень давно, когда я достигла женской зрелости, Иза рассказала мне все, что следует знать женщине Клана об интимных отношениях между мужчиной и женщиной, хотя она и сомневалась, что я когда-нибудь найду себе пару и что эти знания мне действительно понадобятся. Обычаи Других, конечно, могут быть совершенно иными, ведь даже свои чувства они проявляют иными способами, но это будет первая ночь, которую я проведу в жилище Других, и мне кажется, я должна совершить очистительный обряд после наших любовных развлечений.
— Что ты имеешь в виду?
— Я собираюсь искупаться в реке.
— Эйла, может, не стоит? Сейчас так холодно и темно. Это даже опасно.
— Я не буду заплывать далеко. Просто сполоснусь у берега, — сказала она, сбрасывая парку и снимая через голову нижнюю рубашку.
Река была уже по-осеннему холодной. Джондалар следил за ней с берега, и ему достаточно было окунуть руку, чтобы понять, насколько там холодно. Ее желание совершить такое купание напомнило ему об очистительных ритуалах, предшествующих обряду Первой Радости, и он решил, что легкое омовение ему тоже не повредит. Наконец продрогшая Эйла вышла из воды. Он принял ее в свои согревающие объятия, мохнатый бизоний мех его парки высушил ее тело, затем Джондалар помог ей надеть рубашку и парку.
