— Тедди выводил меня в общество, пытаясь отвлечь от скорби. Мама всегда говорила, что вокруг меня увиваются только те, кого интересуют мои деньги, но Тедди и сам был из богатой семьи. — Алисии явственно послышалось, что Трэвис протестующе хмыкнул, но она проигнорировала это. Он понятия не имел об обществе, в котором она вращалась, никогда не видел маленьких изящных женщин с обворожительными улыбками и заразительным смехом, который так нравится мужчинам. Она отвергала мужчин, которых знала. За ее спиной они называли ее синим чулком, и, вероятно, она и была такой. Но это лучше, чем быть глупой. Однажды она сглупила, но больше это, не повторится. — Тедди раздражал меня, но я считала его своим другом. Я не видела ничего дурного в поездке с ним за город. Это мой единственный неправильный поступок. Неужели это дало ему право поступить со мной так подло? Обзывать меня такими словами?
У нее прервался голос, и Трэвис отвлекся от боли, чтобы погладить ее по голове и прижать к себе покрепче. В его жилах вновь закипела злость, и ему это понравилось. Ему хотелось оторвать голову этому Тедди и насадить ее на копье. Господи, сейчас ей не больше двадцати лет. Она была совсем еще ребенком, рано потерявшим мать, и пыталась обрести почву под ногами, а этот мерзавец воспользовался ее беззащитностью.
— Он просто хорек, Алисия. Забудь его. Ты не сделала ничего плохого. — Он хрипло выговаривал слова, но надеялся, что она поняла его. Он чувствовал, как ее слезы намочили его рубашку.
— Наверное, сделала! — Алисия сглотнула подступавшие рыдания, оживив в памяти пережитый ужас. — Он сказал, что я достаточно дразнила его, и он покончит с этим раз и навсегда. Я кричала, но мы находились далеко от людей. Я, очевидно, ударилась головой, когда он толкнул меня на сиденье, потому что я не помню, как он… — Ее горло сдавил спазм, она была не в силах пересказать, как все это происходило. Она помнила только, что ее юбки оказались задранными до пояса, а он, нагой, проталкивался в нее. Она закричала и попыталась оттолкнуть его, но он грубо вошел в нее, и она снова закричала, теперь уже от боли. Пока этот волосатый зверь продолжал резкими толчками насиловать ее и тискать самые интимные места, она испытывала боль и унижение. К тому времени, когда его тело содрогнулось в последних конвульсиях, она была переполнена не только болью, но и омерзением.
Трэвису незачем было слушать продолжение рассказа. Он не раз наблюдал сцены насилия. Это случалось не редко. Но только сейчас он осознал, насколько глубоко это ранит женщину и что он никогда не сможет поступить с Алисией подобным образом.
— Он вел себя как отчаявшийся, слабый мужчина, Алисия. Поверь мне, я знаю мужчин. Твоей вины там не было.
Алисии показалось, что его голос окреп и она приподнялась на локте, чтобы взглянуть на его лицо. Его глаза были закрыты, а рот кривила горькая усмешка, но его кожа была очень горячей.
— Он думал, что теперь я буду вынуждена выйти за него замуж. — Она снова легла, уютно устроившись на его плече. — Но я не хотела этого. Я даже не желала больше видеть его. Я переехала к тете Кларе, а слугам сказала, чтобы они говорили, что меня просто нет дома. А когда я узнала… когда узнала, что у меня будет ребенок, я выставила дом на продажу, собрала свои вещи и уехала. Тетя Клара считала, что я выжила из ума, но взялась за улаживание моих дел. Когда все будет продано, она пришлет деньги по указанному мной адресу. Не требуй от меня много денег, Трэвис, у меня с собой их не много, хотя я надеюсь получить их позже от тети.
Уголки его губ дернулись в предвестии знакомой улыбки.
— Не лги мне, бледнолицая скво. Одни твои нижние юбки дорого стоят. Я мог бы ограбить тебя и бросить в реку.
Его голос звучал намного яснее, и Алисия заподозрила подвох, но его кожа все еще полыхала неестественным жаром, а рука распухла вдвое против обычного. Она свесилась с края кровати и снова ослабила жгут. Опухоль, наверное, скоро спадет, и ей остается только ждать.
Когда она вновь примостилась рядом с ним, ей показалось, что он заснул, и она не стала отвечать ему. Он мог сделать то, о чем говорил, и ей было бы все равно. Тогда ей хотелось умереть, но сейчас — уже нет. Она постарается, чтобы он выжил, и тогда они будут в расчете. Тогда она будет вольна пощечиной согнать с его лица самодовольную ухмылку.
Ночью Алисия то впадала в дрему, то просыпалась, чтобы ослабить жгут и сменить пиявок. Трэвис, не шевелясь, лежал рядом с ней, и только его неровное дыхание свидетельствовало о том, что он продолжает цепляться за жизнь. Она молилась столь истово, как никогда раньше. Здесь, среди красот и ужасов природы, сильнее ощущалась близость Бога и сильнее — вера в него. Сейчас она нуждалась в деснице Божьей и не хотела быть свидетельницей еще одной смерти, чтобы потом ее преследовали кошмары.
Видения насилия и отвращение к себе, что мучили ее по ночам на протяжении последних месяцев, отодвинулись в какой-то темный уголок ее сознания, возможно, навсегда. Может быть, она исцелится, если только ей удастся вернуть к жизни этого человека. Уйдет безумие. Всю ночь она пыталась договориться с Богом, обещая ему это и еще многое другое.
Перед рассветом отпали последние пиявки, отравленные или пресыщенные, — она не знала этого. Она сняла с его руки жгут, и ей показалось, что опухоль немного уменьшилась, но полной уверенности не было. Каким бы ни был предстоящий день, ей больше не нужно удерживать его. Подобрав юбки, она собралась встать.
Рука Трэвиса схватила ее за руку, удерживая на месте.
— Останься. — Слово, произнесенное шепотом, прозвучало почти неслышно в предрассветной тишине.
— Тебе, наверное, неудобно. — Повернувшись, Алисия коснулась его лба, который показался ей уже не таким горячим.
— Ничуть. Теперь я могу сказать, что провел ночь в твоей постели. — Хотя это было произнесено шепотом, она чувствовала, что он усмехается.
— Ты не сделаешь этого.
— А мне и не нужно. Я буду просто многозначительно улыбаться, когда меня спросят.
— Трэвис, ты ведь обещал! — Разгневанная и встревоженная, Алисия приподнялась, чтобы взглянуть на него, но в темноте не смогла разглядеть ничего, кроме его кривого носа и темных волос.
— Тебе никогда не бывает одиноко? — открыв глаза, неожиданно спросил он и уставился на ее белевшее в ночи лицо.
Алисия сообразила, что он просто разыгрывал ее, и легла, свернувшись клубком в нагретой им кровати. Огонь окончательно угас.
— Да, конечно, особенно сейчас, — прошептала она в ответ, думая о пустоте внутри, которая еще недавно была наполнена жизнью. Даже зачатая в результате насилия жизнь была лучше, чем отсутствие ее.
