и нуждается в эвакуации раненых, его атакуют два противника, наши задачи: отбить атаку, спасти выживших, и поставить союзника на ход.
* * *
Курсы пилотов и спецкурсы по боевому пилотированию Нику читал один наставник — Гур·Ни. Учитель не любил рассказывать о своём прошлом и примеры схваток разбирал на гипотетических моделях, однако Ник сам без труда разузнал, что Гур воевал в знаменитой эскадрилье «Трутней» и даже дослужился до комэска.
Курсант не поленился добраться до Военного музея на Гагарине, там он собственными глазами увидел штурмовик Сот·75, точно на таком же воевал Гур·Ни. Идеальная шестигранная призма с крохотным реактором и тремя линейными пушками симметрично разбросанными по углам призмы. Пилот размешался в шаровидном свободно вращающемся компенсаторе, система жизнеобеспечения сводилась к боевому лётному скафандру, небольшой процессор плетения скорее охлаждал реактор, чем компенсировал перегрузки. В качестве брони, реактивной массы и боеприпасов использовались шестигранные металлические стержни, которые пилоты называли пергой. На борту носителя штурмовики плотно упаковывались по примеру пчелиных сот, поэтому все названия связанные с ними носили пчеловодческий оттенок. Полк — рой, эскадрилья — рамка, ну а сам носитель — борть.
Один пилот, как правило, управлял звеном из семи Сот, Ник пытался представить себе, каково это будучи зажатым в спартанской капсуле, под перегрузками управлять целым звеном сноровистых штурмовиков, поправка, не только управлять, но побеждать. Бездушный информатор музея приводил статистку согласно которой потери среди пилотов роя были на 32 процента ниже чем в целом по флоту. Сот был сложной мишенью и даже попав в область поражения мощных боеприпасов благодаря своей небольшой площади получал мало повреждений. Напротив борть, выпустив рой, часто нёс серьёзные потери и иногда погибал, но противник оставшись один на один с роем также был обречён. Лётный скафандр пилота имел солидный запас питания и ресурс регенератора на четыре дня, но если его подключить напрямую к реактору штурмовика, то можно было кое-как протянуть месяц. Потерянный рой мог неделями зависать в радио-молчании дожидаясь пока его подберут.
После первой гонки Ника, Гур·Ни оставил курсанта по окончанию занятий и отчитал: «Это было самое нелепое исполнение асинхронного пилотирования, что я когда либо видел. Тебя спасает только то, что такого курса у вас нет, и то, что ты сам до этого додумался. Завтра я разберу твои ошибки, а потом мы сцепим два пилотажных модуля и ты попробуешь их вести асинхронно». С тех пор наставник стал для него личным пилотажным тренером, Гур закрывал глаза на то, что гонки запрещены: «Пилот должен летать. Либо предложи ему достойный полёт, либо отвали», говорил он.
— В бою всегда тесно, — учил боевой наставник, — если тебе не тесно, значит ты неправильно оценил ситуацию и находишься не там, где должен. Конечно космос огромен, но у тебя конкретные цели, каждая из которых уязвима только из определённых позиций. Если твои противники имеют хоть какой-то опыт, то они будут толпится именно в таких точках, тебе тоже туда, это и есть тесный бой, только в таком бою и побеждают. Сражение всегда сводится к тому чтобы навязать противнику выгодный тебе ближний бой. Приоритет у того, кто создаёт теснину, кто управляет ею — остальное лишь следствия.
Размышляя о тесноте Ник составил три тактические схемы, прошло сорок пять минут, после чего ускорение снизили до одного тяга на двадцать минут чтобы капитан мог перевести дух.
— Странно, — заметил Ник.
— Что странно? — поднял бровь Холмс.
— Я устал меньше чем ожидал, после шести тягов я должен ощущать себя выжатым как тряпка…
— Мера, ты был в мерном излучении, это на время придаёт сил, да и в боевой рубке уровень меры повышен.
— Девятка?
— Нет, четырнадцать.
— Я уже устал удивляться.
Станция «Лагранж С2»
Выпускной боевой тест Лётной Академии Ник сдавал восемь часов, за это время он набрал максимум баллов. Таких курсантов в истории Академии было всего двадцать шесть, Ник стал двадцать седьмым. После экзамена Гур·Ни скупо отметил: «В настоящем бою я бы тебя сбил». Смертельно уставший Ник тогда был просто счастлив — наставник не стал разбирать ошибки, не стал указывать на промахи, а сравнил с собою, в устах ветерана это прозвучало как небывалая похвала.
Сегодняшние сертификационные маневры заняли всего три часа, но они вымотали сильнее чем те памятные восемь часов экзамена. В эти три часа предельной концентрации и постоянных действий очень выручали советы Холмса и нечаянное знание устройства Нау, это дало почву для нескольких очень успешных экспромтов. Ник был уверен, что справился: на тесты по сценарию «Добро» выделяют шесть часов, ему же хватило и половины этого времени, для зачёта нужно достичь шести целей из восьми, у Ника уже стояло восемь зелёных отметок — по всем параметрам тест сдан. Смущало молчание инспектора, вот уже битый час в визире висит титр: «Идёт оценка результатов теста». Ещё полчаса тому назад Ник перебрался из боевой рубки в курсовую и теперь без скафандра наслаждался третьей грушей кофе.
— Не люблю ждать, — бурчал молодой капитан, — вроде я неплохо исполнил программу.
— Не скрою, — утешал Холмс, — ты был неплох, я отметил лишь четырнадцать ситуаций в которых ты был недостаточно оптимален. Для человека это несомненный успех.
— Четырнадцать? Например?
— Вот, на восьмой минуте ты выбрал траекторию сближения с монотонной характеристикой, хотя сближение с импульсным ускорением было бы безопаснее и выводило бы тебя на более стабильную позицию, тебе не пришлось бы потом гасить излишнюю дельту скорости. На пятьдесят четвёртой минуте ты сформировал в целом удачное каре из торпед, отзонил восьмой сектор, но за несколько минут до этого ты был в более удобной позиции для пуска этих торпед, у тебя был нужный ветер скорости — ты бы достиг того же, но торпеды не потратили бы топлива, не нагрелись бы, были бы менее заметны. Ближе к концу теста подобные ситуации возникали всё чаще.
В рубке повисло молчание Ник внимательно рассматривал тактическую схему, пересчитал навигационную матрицу:
— Ты прав, — наконец ответил капитан,
