Юнга, и как любовники после пьяных оргий пытались доказать свое алиби полиции, мол: они якобы стали жертвами ограбления и ничего не помнят. Когда Ульрих в очередной раз похвалил Сьюзен, она сказала:
– Я очень ценю твою поддержку. Завтра обязательно отправлю рукопись в редакцию, у меня как раз там дядя работает.
Он усмехнулся.
– Смешная шутка.
Сьюзен нахмурилась.
– В смысле? Я не шутила.
– Стой, ты что, действительно ее отправишь? Глупенькая, тебе же откажут.
Лицо Хайнц сделалось серьезным.
– На что ты намекаешь?
За Ульриха продолжила Джута – мягким, даже ласковым тоном, словно говорила с ребенком:
– Сьюзен, ты же понимаешь, что твое произведение, каким бы оно замечательным ни было, не одобрит Министерство пропаганды и цензуры. Мы бы тоже все хотели публиковаться, однако законы не на нашей стороне.
– Может, вы и не сможете, зато у меня есть связи.
– Навряд ли ты сможешь подкупить все министерство.
Иосиф сидел и молчал. Он бы так не церемонился со Сьюзен. Иногда поэт не уставал поражаться тупостью некоторых людей и их незнанием закона. Или же их бараньим упрямством и наглостью.
Ульрих поджал губы, встал и заговорил:
– Если ты попытаешься опубликовать произведение, на тебя обратит внимание полиция, и ты это прекрасно знаешь. Никакие твои связи не помогут. Но я не могу рисковать своим клубом только ради тебя, ведь если о нашем творчестве узнают из органов, то, вероятнее всего, нас закроют, меня и Джуту посадят. Так что выбирай: либо публикация, либо дальнейшее существование клуба. Скандал неизбежен.
Сьюзен вскочила, лицо ее пылало.
– Моя мама все равно скоро вас всех закроет.
Среди толпы пронесся шепот и гул. Ульрих побагровел и молча указал на дверь. Хайнц задрала голову и, круто развернувшись на каблуках, направилась к выходу. Директор клуба сел рядом с Иосифом, и поэт услышал тихое: «Дрянная девчонка».
Он сразу вспомнил слова Жозефины.
30
С того вечера Сьюзен Хайнц больше не числилась в списках клуба, и на следующий день она отправила рукопись в редакцию. Иосиф уже подходил к клубу, когда застал Ульриха с Джутой: они стояли на крыльце и курили.
– Овца! – говорил он. – Мамаша ее мне снова предъявляет: «Дочку мою испортили, а теперь на улицу выгнали. Да я вас всех позакрываю!» Короче, в полицию на нас собирается писать.
Джута ахнула.
– Так неужели клуб закроют?
Ульрих затянулся.
– Вот я и хотел с тобой поговорить. Если фрау Хайнц действительно обратится к органам по поводу незаконного материала, то у нас будет как минимум три-четыре проверки. Редакцию ты закрываешь, со стендом и рукописями мы что-нибудь придумаем. Снова все откроешь, когда шумиха уляжется, поняла?
– Да… Эх, мы как движение Сопротивления в Третьем рейхе.
– Угу. А все из-за той овцы и ее непризнанного шедевра.
Ульрих повернул голову в сторону Иосифа. Тот помахал рукой и хотел уйти, как вдруг директор сказал:
– Вечером приходи, будет собрание.
Поэт кивнул и направился домой.
…Тем же вечером пришло много народу. Ульрих кое-как угомонил толпу и рассказал суть диалога с Джутой, вызвал тем самым настоящий ажиотаж. Слышались крики, угрозы и ругательства. Директор клуба дождался, когда толпа утихомирится, и продолжил:
– В общем, будьте готовы к тому, что Анна Хайнц напишет заявление в полицию или даже в прокуратуру. Здесь уже ни мы, никто из нас ничего не сможет сделать. Придется потерпеть проверки. Придется обойтись без редакции. Но мы вернемся в прежнюю колею, когда все закончится. Надо только потерпеть.
Толпа загудела пуще прежнего, и Ульрих в бессилии сел. В итоге нормально поговорить не удалось, и все разошлись по домам намного раньше обычного.
***
На следующее утро новости о конфликте между Анной Хайнц и молодежным клубом, а также о попытках Сьюзен подсунуть скандальную книгу издательствам разлетелись по всему городу. Благо на этот раз Иосифу не обивали порог журналисты.
– Мне звонил Ульрих, – сказал поэт во время завтрака. – Ему пришла повестка на допрос, и он завтра пойдет туда.
– Он спрятал стенд? – сказал Йозеф.
– Да, и все провокационные рукописи.
– Свои забрал?
Иосиф нахмурился.
– Зачем?
– Рано или поздно и у Ульриха, и у этой Джуты проведут обыск дома.
– Я думаю, они учтут это… Надо будет спросить.
– Лучше самому забрать, иначе чуть что – сразу влетит.
***
– Не волнуйся, Иосиф, Ульрих перенес все к нам в подвал, – сказала Жозефина.
Иосифу удалось с ней созвониться только вечером. Поэт облегченно вздохнул.
– Ну и слава Богу! Когда смогу забрать?
– Можешь даже завтра. Обыск проведут в библиотеке через три дня, если не раньше, пока оформят там все документы. Хотя… Думаю, из-за той ведьмы (то есть из-за Анны) дело пойдет намного быстрее. Кстати, слушал сегодня радио?
– Когда же? Некогда мне.
– Из-за отказа издательства публиковать провокации Сьюзен выступала по радио, читала отрывки из романа. Прямой эфир пришлось накрыть, но они разлетелись по каналам связи. Ее по-любому арестуют. Если не срок, так условно дадут.
– Да разве Анну это остановит? Скорее всего, нет, тем более машина уже запущена.
31
Сьюзен посадили под домашний арест – так передавали по радио. Но ни Иосифу, ни Ульриху легче не стало. Газеты так и пестрили заголовками: «ФРАУ ХАЙНЦ БОРЕТСЯ ЗА ДУХОВНОСТЬ МОЛОДЕЖИ!», «ФРАУ ХАЙНЦ БОРЕТСЯ ДО КОНЦА!» «А вот нужна ли борьба самой молодежи?» – никто не задавался подобным вопросом, по мнению поэта. Во всяком случае ему нет дела до журналистов. Утро началось с повестки в суд, который состоится завтра, по делу Эцэля Хайнца, в качестве свидетеля.
Иосиф думал об этом целый день. Его больше волновало поведение Анны, которая непременно там будет; по-любому снова учинит какой-нибудь скандал, обвинит поэта во всех смертных грехах и заявит на него в полицию. Он уже понял, как эта женщина общается – только через органы власти, не иначе. Йозеф оставался невозмутим, ведь скандалы с клубом его никак не касались и он мог спать спокойно.
А вот Иосиф скорее хотел со всем покончить. За ту неделю он выбился из колеи, не мог сосредоточиться ни на учебе, ни на работе. С последней он отпросился пораньше и заехал к Жозефине. Как оказалось, весь ее подвал был забит книгами и листовками. Рукописи поэта стояли ровной стопочкой на столе.
– Спасибо, – сказал поэт и поцеловал даму сердца.
Они немного помолчали.
– Иосиф, – сказала Жозефина, – завтра у вас двоих же суд?
– Да.
– У сына тоже нелегкий день: завтра в библиотеке и у него дома проведут все-таки обыск. Как я и говорила, Анна умеет ускорять процесс.
Иосиф вздохнул.
– М-да, надо набраться сил. Ну ладно, я
