Новые находки будут. Вот из кишиневской газеты 1921 года можно узнать о еще одной эфемерной бессарабской поэтессе – Екатерине Эмманолиди, писавшей:
Награждена от Бога рифмойЧтобы для всех стихи слагатьМоею золоченой лиройЯ буду вас всех услаждать12,
из нью-йоркской13 – об издании – Сэви Три. Наташенька. Гамбург, 1949 (лирическая поэма), а из варшавской – о брюссельской книге 1931 года («Клуб четырех») корнета Дмитрия Любищева, сообщавшего:
Я безусловно эксцентричен,Как бездна адская глубок,Мечтой узорной экзотичен,На Гумилева есть намек14.
И – вне всякого сомнения – так далее. Как любое – не устану повторяться! – новое достижение в источниковедении, списки Тарасенкова – Турчинского не могут претендовать на титул всеисчерпывающих, но цена любого дополнения к ним отныне заведомо высока.
Печаталось как предисловия в двух изданиях: Русские поэты XX века. Материалы для библиографии / Сост. Л.М. Турчинский. М., 2007; Тарасенков А., Турчинский Л. Русские поэты XX века: 1900–1955. Материалы для библиографии. М., 2004. («Studia poetica”).
Комментарии
1.
Альмединген Г. [Рец. на кн.]: Оцуп Н. Град. П., 1922 // Книга и революция. 1923. № 11–12 (23–24). С. 61.
2.
РГАЛИ. Ф. 5. Оп. 1. Ед. хр. 31.
3.
Дмитренко А.Л. О воспоминаниях С.Е. Нельдихена // De visu. 1994. № 3–4. С. 70. См. о поэтике названий стихотворных книг: Тименчик Р. Bibliotheca promissa. Теневой портрет русской поэзии начала века // Studies in Modern Russian and Polish Culture and Bibliography. Essays in Honor of Wojciech Zalewski. Ed. by L.Fleishman. Stanford. 1999 (Stanford Slavic Studies. Vol. 20). С. 119–144 (подгот. совм. с Ю.М. Гельпериным).
4.
Бек Т. Галера, груженная стихами: Перепись поэтического населения России первой половины XX века // НГ – Exlibris. 2004. 3 июня.
5.
Гумилев Н. Письма о русской поэзии. М., 1990. С. 201.
6.
Блок А. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 5. М.-Л., 1962. С. 646.
7.
Белый А. На перевале. Вольноотпущенники // Весы. 1908. № 2. С. 69.
8.
Райс Э. Под глухими небесами. Из дневников 1938–1941. Нью-Йорк, 1987. С. 83.
9.
Аркадский Л. [А.С. Бухов]. Недавнее. // Петроградское эхо. 1918. 2(19) мая.
10.
Большухин Ю. Незабвенный дядя Михей // Новое русское слово (Нью-Йорк). 1965. 19 февраля.
11.
Биржевые ведомости. 1917. 30 мая.
12.
Мушкатер. Фильма дня // Бессарабия (Кишинев). 1921. 14 августа.
13.
Александрова В. Лирика в рассеянии сущих // Новое русское слово (Нью-Йорк). 1949. 3 июля.
14.
Рецензия Юрия Мандельштама (Молва (Варшава). 1933. 20 августа). Из очерка В. Ходасевича «Ниже нуля» (Возрождение. 1936. 23 января) известно, что у Д. Любищева был еще один сборник «Колье Сандрильоны» (Брюссель, 1931). А из рецензии Г. Адамовича – о книжках И. Дублинского и Ник. Ярцева (Адамович Г. Молодые поэты // Последние новости (Париж). 1930. 9 января). И т. д., и т. д.
Разметанные листы
История прошлого века, опрокинувшая привычную закономерность бытия, которая словами Иосифа Бродского формулировалась как «в каких рождались, в тех и умирали гнездах»), мела людей из края в край и из града в град. Турбулентности людских потоков вторила судьба вещей. Осип Мандельштам писал: «Центробежная сила времени разметала наши венские стулья и голландские тарелки с синими цветочками». Стулья, тарелки, личные архивы…
Среди случайных бумаг, занесенных недобрыми вихрями века в рукописный отдел Национальной библиотеки Израиля, есть остатки архива Павла Бархана. Уроженец Гродно, по рождению – Хаим, жил в Германии, подписывался то Пауль, то Павел, переводил русскую литературу на немецкий, писал о русском балете и русской живописи. В ноябре 1942 года кончил свою жизнь в Освенциме в возрасте 66 лет.
Павел Бархан принадлежал к той интересной культурной поросли, которая ждет подробного и поименного описания, – евреи, выходцы из российской империи, ставшие в разных странах мира переводчиками русской литературы.
Бархан до революции бывал в Петербурге. В его романе «Петербургские ночи», вышедшем в Берлине в 1910 году, легко узнаются его друзья из столичной богемы, в первую очередь – Аким Волынский. Волынский, видимо, обратил внимание Бархана на Алексея Ремизова как на писателя, чьи драматургические опыты могут оказаться созвучными поискам немецкого модернистского театра (в свою очередь, А. Волынский был, наверное, инициатором ремизовского перевода пьесы немецкого писателя-натуралиста Йоханнеса Шлафа «Вейганд» и постановке ее в Александринском театре в октябре 1907 года). Этими обстоятельствами, вероятно, вызвано письмо Ремизова, входящее в состав небольшой подборки из бархановского архива в Национальной библиотеке.
1/14 XI 1907
СПБ. Малый Казачий пер. 9 кв. 34
А.М. Ремизов
Простите, что не знаю, как величать Вас: ни имени, ни отчества Вашего не знаю, и напишите мне, а то по русскому обычаю по фамилии называть нескладно.
Письмо Ваше только вчера до меня добралось. Посылаю вместе с этим письмом заказн <ой> бандер<олью> пьесу. Она неаккуратна, но это единственный экземп<ляр>, кроме моей рукописи, который у меня в распоряжении. На нем делали вычерки для цензуры, а потому прошу все зачеркнутое, под чем поставлены ………. (точки) принимать, как нужное.
В рус<ском> цензур <ном> экзем<яре> пьеса названа несколько иначе
Бесовское действо над неким мужем
а также прение живота со Смертию
и т. д.
Анонсироваться же она будет совсем коротко:
Бесовское действо
На днях начнутся репетиции. Пойдет она, по всей вероятности, числа 15–28 этого месяца.
Печатать скоро я ее не думаю, пускай пройдет на театре. Если она Вам понравится, попытайте счастье. Буду Вам весьма благодарен.
«Вейганд» шел 4 раза при почти пустом зале и его сняли, вот незадача с Акимом Львовичем. Ругали вовсю.
В скором времени выйдут «Примечания» к «Посолони», разъясняю слово за слово почти. Я их Вам пришлю. Потом еще три моих книги выйдут.
Сцена в «Бесовском действе» делится на два этажа, верхний – земля, нижний – ад.
Прение живота со Смертию можно думать немецкого происхождения. В ряду старин<ных> немец <ких> масляничных представлений «Fastnachtspiele» сохранился один памятник: «Ein Vasterlavendes spil van dem dode unde van dem levende» напечатан в 1576. Он помещен в изд. Келлера
Keller. Fastnachtspiele aus dem XV Jahr. 2 T. S.1065-1074
Bibliothek des litterarischen Vereins in Stuttgart, T.XXVIII–XXX Общее заглавие издания.
Выписываю эту справку, как образец скитаний сюжетов в случае удачи устроить пьесу на немецкой сцене.
Все бранные слова следует переводить самыми бранными немецкими и притом уличными.
Танец в первом акте играется на гармонье. Пение «Плача Адама», иермосов и Христос воскресе – напевы церковные, если понадобится, буду просить Кузмина разрешить мне прислать Вам ноты.
Турица – маска – бык, буйвол, зубр.
Прощеное воскресенье – последнее воскресенье на масленице, когда по рус<скому> обычаю все [каждый] друг у друга просит прощенья.
На стр. 285 стр. сверху
Тимелих (угрюмо) «Послал —
(здесь должна быть игра, так как слова, которые должен был бы произносить актер, опущены:
Послал кобыле под хвост).
На стр. 30 в конце слов Грешной девы:
Тебе говорю – Помяни мя…
(не докончено. Это последние слова разбойника на кресте:
Помяни мя (меня), Господи, егда (когда) приидеши (придешь) в царствие (царство) Твое.
на стр. 182 стр. снизу
«Дрова сухие – горные»
У нас на дровяном складе продают дрова горные (хор<о>шие) и сплавные (мокрые). Не знаю, как у немцев.
Иермосы, если надо, пришлю по-русски. Они поются в великую субботу, когда выходят, ч<то> б<ы> плащеницу убрать. Напев удивительный.
У Коммиссаржевск<ой> будут исполнять без слов.
«Страсти» – часов так в 9 в 10-м вечера в монастырях читают о страданиях Христовых (в велик<ую> субботу).
Стояние Марии Египетской – читают канон Андрея Критского.
Если понадобятся выяснения, напишите.
Серафима Павловна Вам кланяется.
А. Ремизов
Письмо это относится к одному из значительных событий в истории петербургского модернизма – постановке пьесы Ремизова в театре В.Ф. Коммиссаржевской. Композитор – Михаил Кузмин, художник – Мстислав Добужинский, режиссерская концепция Всеволода Мейерхольда, после ухода которого из театра спектакль доводил до постановки Ф.Ф. Комиссаржевский.
На премьере публика свистела и аплодировала, кому-то запомнился скандал, кому-то успех. Одна из зрительниц, поэтесса Аделаида Герцык, писала на следующий день:
Лучше всего было, когда после второго акта стали вызывать Ремизова, и он вышел на сцену (в аду) и стоял в длинном шевиотовом сюртуке, странно сложив руки на груди, с торчащими волосами, а у его ног легли все 40 чертей, участвовавших в этом акте, – ужасные хари, хвостатая нечисть окружила его, но он казался самым настоящим из всех чертей. Черные глаза его горели, и он стоял неподвижно, не кланяясь, а театр гудел, стонал от восторга, и ему поднесли огромный венок. <…> Весь литерат<урный> мир был налицо <…> красивый холодный Блок ходил молча и недоступно.
