Мать умерла, когда Глебу исполнилось семнадцать лет, и он перешел в десятый класс. Но настоящая жизнь ее кончилась гораздо раньше, может быть, даже тогда, когда она родила сына. По роковому стечению обстоятельств, оказавшись всюду лишней, она прожила еще семнадцать лет. Однако трудно назвать эти годы жизнью. Ветка, посаженная в бутылку с водой, может зеленеть довольно долго, выпускать корни и даже давать новые побеги, но дерево в бутылке все равно не вырастет.
Для отца и сына ее уход из жизни остался как бы незамеченным. Нет, они не были ни холодными, ни жестокими. Они жалели ее и заботились о ней как могли. Видя, что ей трудно вести домашнее хозяйство, они охотно, чуть ли не с радостью, взвалили на себя этот груз. Федор Христофорович научился довольно прилично готовить, а Глеб закупал в магазинах продукты, сначала по списку, а потом и вовсе самостоятельно. Так она лишилась своей последней роли, но никаких страданий по этому поводу уже не испытывала. Ведь человеку, у которого сломана кость, не до ссадин на коже.
Отец и сын, как положено, оплакали свою потерю, погоревали, повздыхали и побежали дальше. Глебу нужно было готовиться к выпускным экзаменам, а потом и поступать в институт. Федор Христофорович советовал ему идти в Бауманский.
Особыми способностями Глеб не отличался, но отец научил его работать. И он скоро усвоил, что благодаря регулярным и серьезным занятиям можно многого добиться в жизни: Школу он кончил без троек и поступил в институт. Отцу, как он ни пытался, так и не удалось передать ему свою любовь к трансмиссиям и рычагам. Зато Глеб хорошо понимал, что не может стать ни певцом, ни художником, а это уже немало.
В институте его считали серьезным студентом. Он никогда не прогуливал ни лекций, ни практических занятий, занимался научной работой на кафедре сопромата, и все шло к тому, что его оставят в аспирантуре. И Федор Христофорович как будто учился вместе с ним. Он каждый день просматривал его конспекты, подолгу просиживал в библиотеке, чтобы быть в курсе всех технических новинок, и регулярно сообщал сыну обо всем, что вычитал. Казалось, ничто не может поколебать этих замечательных отношений отца и сына, но вскоре стали происходить события, которые нанесли им существенный урон.
Первым таким событием стала женитьба Глеба. Это случилось на последнем курсе, неожиданно не только для Федора Христофоровича, но и для самого Глеба.
Правда, ему давно нравилась зеленоглазая красавица Тамара. Но он даже в мыслях не решался желать ее в жены. Вообще, он трезво оценивал свои достоинства и понимал, на что может рассчитывать. А тут как раз такой случай. Даже ее имя казалось ему каким-то особенным. Было в нем что-то, романтическое, кавказское... А волосы, глаза, фигура... А как она одевалась... Недаром самые завидные, по мнению сокурсниц, кавалеры, вроде профессорского сына Сергея Соломатина или молодого доцента Мурадова, восточного красавца и чуть ли не принца, ухаживали за ней.
Где ему, Варваричеву, тугодуму и увальню, было с ними тягаться. Вот он и топтался на месте и вздыхал, как какой-нибудь прыщавый подросток. А она, оказывается, давно его приметила и только ждала момента, когда он* надумает выяснить отношения. Но время шло, а он не предпринимал никаких шагов к сближению. До госэкзаменов оставалось несколько месяцев. А потом что? По распределению ей предстояло ехать в Тюмень. Восточный принц хоть и приглашал ее к себе в гости, но гарантий никаких не давал. А профессорский сынок так прямо и сказал, чего от нее хочет. Конечно, можно было бы попробовать перехватить инициативу, но это казалось слишком рискованным. Время поджимало. Вот если бы Варваричев... Этот звезд с неба не хватает, зато надежен и трудолюбив как муравей. Аспирантуру себе одним местом высидел, и то ли еще высидит. Что ни говори, а в телеге-то ездить намного удобнее, нежели верхом, хотя и не так красиво. Вот только эта его дурацкая застенчивость... Необходимо было осторожно, так, чтобы не спугнуть, натолкнуть его на мысль сделать предложение. Тамара решила, что для этого лучше всего вызвать у него ревность. Однажды после занятий она собралась с духом и сказала ему, выпалила как из пистолета в упор:
- А я выхожу замуж.
Дело было в раздевалке. Он держал в руках шапку.
- За кого? - спросил он, а пальцы его так и впились в мех.
- Соломатин сделал мне предложение,- сказала Тамара и закусила губу.
- Хорошо,- сказал Глеб так тихо, что только по губам можно было понять слова.- Вот и хорошо...- Он хотел надеть шапку и уйти. Но она, не помня себя от злости на этого тюфяка, который из-за своей патологической застенчивости мог погубить ее будущее, выхватила у него из рук шапку и бросила ее на пол.
- Дурак,- закричала она так, что все, кто был в раздевалке, уставились на них в молчании.- Ты чудовище... Хуже Соломатина, хуже Мурадова...- Она выскочила на улицу и пошла, почти побежала по улице.
Глеб догнал ее только у трамвайной остановки. Она, как будто почувствовав спиной, что он догоняет ее, резко повернулась ему навстречу и сказала уже не зло, а скорее насмешливо:
- Неужели я сама должна сделать тебе предложение?..
Потом они гуляли по переулкам. Ветер со снегом слепил глаза, леденил лица. Время от времени Тамара снимала перчатку и прикладывала свою теплую руку то к одному Глебову уху, то к другому, потому что он забыл свою шапку на полу в раздевалке. А после он поехал ее провожать в Новогиреево и по дороге рассказывал ей о своем отце. Она слушала его и не слышала, то есть не понимала, о чем он рассказывает.
На замерзшем стекле автобуса кто-то нацарапал школьными каракулями "С Новым годом!". И, глядя на эти каракули, она думала о своем: "Каким-то будет этот новый год. Смогу ли я пройти по дорожке, которую выбрала, и не споткнуться? Он меня любит, и я должна его полюбить. И сделать это будет не так уж трудно, потому что он человек положительный, а не какой-нибудь хлюст, только вроде бы немного не от мира сего, но это даже хорошо, потому что такого человека можно и пожалеть, а это уже шаг к любви, если не сама любовь..."
После свадьбы они на первых порах жили с отцом в его двухкомнатной квартире. Вроде ничего не изменилось в отношениях отца и сына. Федор Христофорович по-прежнему ежедневно проверял у Глеба конспекты и высказывал ему свои соображения по поводу прочитанных книг и журналов, все так же по выходным дням таскал его с собой на рыбалку. А Глеб, как прежде, делился с ним своими планами и спрашивал у него разрешения пойти с женой в кино. Свою опеку Федор Христофорович хотел распространить и на Тамару. Он видел в ней как бы продолжение своего сына. Но она, оказывается, вовсе не желала отсиживаться под крылышком у свекра. Первым делом она потребовала, чтобы Глеб снял для нее и для себя отдельную квартиру. Деньги пусть будут подполковничьи, а квартира отдельная.
Глеб было заартачился, дескать, отец может обидеться, от добра добра не ищут. И тогда Тамара сказала:
- Смотри... Как бы тебе не пришлось остаться вдвоем с отцом в своей шикарной квартире.
И Глеб согласился снять квартиру, потому что, с тех пор как Тамара стала его женой, его все время не оставляла мысль, что это случилось по недоразумению и как только выяснится какая-то правда, так она непременно уйдет от него к какому-нибудь Мурадову.
Как ни странно, Федор Христофорович даже не очень расстроился, когда молодые отделились. Он свято верил, что узы, которые соединяют его и Глеба, столь крепки, что могут соединять их даже на большом расстоянии. И видимо, он был прав, потому что все равно оставался для Глеба каким-то центром вращения. Так Луна, помимо того что вращается вокруг Солнца, ухитряется еще и вокруг Земли вертеться.
Тамара чего только не делала для того, чтобы прекратить это вращение: и просила, и устраивала истерики.
Глеб бил себя в грудь, каялся, убеждал ее в вечной преданности, говорил, что будет следовать ее советам, и ничьим иным, но каждый день с упорством малой планеты являлся к отцу, чтобы хоть несколько слов сказать ему наедине. Конечно, Федор Христофорович никоим образом не вмешивался в семейную жизнь сына. То были свои, совсем безобидные, причуды, и Тамара это понимала, но все равно не желала с этим мириться. "Сегодня старик печет пироги с яблоками и рассыпается передо мной мелким бесом,- рассуждала она,-а завтра шлея ему под хвост попадет и он встанет между нами, и тогда еще неизвестно чья возьмет".
Она не знала свекрови, но инстинктивно не желала оказаться лишней, как та оказалась. И потому решилась на самый крайний шаг - родила ребенка, хотя Глеб еще не закончил аспирантуру и квартиры своей у них все еще не предвиделось.
Это был козырь в игре со стариком, который должен был в дальнейшем принести ей выигрыш. Но случилось иначе. Ее козырь против нее же и обернулся. Вместо того, чтобы привязать к своему дому мужа, она привадила свекра.
Федор Христофорович так рьяно приступил к обязанностям деда, что все дни напролет проводил с маленьким Женей в их крохотной квартирке в Медведково, а к себе на Сокол в двухкомнатный рай ездил только ночевать.
