Ко двору явились гурьбой, погремели железным кольцом в воротах, дядя Свейн придирчиво осмотрел костюм племянника. На суше, особенно в подобных торжественных случаях, лихой вояка становился вдруг аккуратным и жутко щепетильным в подборе одежды и украшений. Взяли с собой и Ивана Обрубка. Тот по случаю раздобыл высокую медвежью шапку.
Ворота распахнулись. К свеям вышел напомаженный, отдохнувший епископ Поппо, и с ним — целая свита.
— Этот юный герой спас мне жизнь, — епископ указал на Дага.
Северянин приосанился. Десятки взоров устремились в его сторону. Маркграф расцветкой одежды и количеством нацепленных побрякушек был похож на редкую вазу. Компанию ему составляли такие же надутые хлыщи, с ровно выщипанными усиками, с короткими бесполезными мечами, усыпанными янтарем и сапфирами.
Заговорили на своем каркающем, похожем на исковерканный шведский. Епископа было не узнать — выбритый, завитый, в мантии и меховой накидке, он совсем не походил на изможденного пленника.
— Иисус, господь наш, указал тебе путь и вложил сверкающий меч истины в десницу твою, — туманно пробурчал другой священник, очень толстый, с тяжелым крестом на груди.
Северянин намеревался поспорить насчет десницы и указанного кем — то пути, но ему не дали открыть рот. Кроме того, дядя Свейн больно наступил на ногу. Маркграф потрогал усики, его ровная прическа напоминала серый, глубоко надвинутый на лоб шлем.
— Его преосвященство епископ Поппо является капелланом самого папы и был послан для устроения нового епископства в Шлезвиге, — перевел толмач. — Мы известим святой престол о свершившемся чуде избавления и торжестве истинной веры. В знак расположения и благодарности соизвольте принять скромные дары…
Даг уловил только конец витиеватой речи, когда дяде Свейну передали ларец с серебром.
— В Шлезвиге? — переспросил он. — Это где?
— Это они так деревню напротив Хедебю называют, — скрипнул зубами Свейн. — Ты молчи, кивай, мы тут недолго.
Чинно развернулись и отправились в трапезную. Кормили и рассаживали в доме посланника совсем не так, как при датском дворе. Маркграф не подошел запросто поболтать, а прислужники вели себя, как немые. Молча скользили вдоль стола, открытый огонь не разводили, все кушанья вносили под большими серебряными крышками. Зато стены были увешаны гобеленами, с изображениями разных видов охоты, о которых Северянин прежде не слыхал. Он вертел головой, а с тяжелых полотнищ скалились умирающие львы и леопарды. Северянина удивило, что под столами бегают и выпрашивают пищу домашние псы. Он с детства привык, что собака должна снаружи охранять дом и скотину. Но похоже, у германцев царили совсем другие обычаи. Наглые псины едва не вырывали мясо из рук пирующих.
Кушать пришлось при помощи двузубой вилки и тупого ножа. Словно в насмешку, рядом с юным викингом посадили троих ровесников. Роальд приходился послу близким родственником, он все время поправлял свою ярко — красную одежду и ненароком выставлял дорогой кинжал. Его сосед Гуго не удосужился представиться, он был старше года на два, но тоже походил на попугая, особенно своими блестящими пуговицами. А еще он постоянно рыгал. Дагу этот заносчивый тип живо напомнил придурков, с которыми приходилось драться в Свеаланде. Но самое обидное, что напротив усадили девчонку, красивую, но насмешливую. Даже во время еды она не снимала с головы дурацкий остроконечный колпак, подвязанный на подбородке. А еще — она громче всех хихикала, когда Северянин не смог управиться с вилкой и ножом.
Северянин улавливал обрывки беседы.
— Наши друзья утверждают — протяженность этого моря такова, что позволяет при попутном ветре за тридцать три дня дойти из Дании до Острогарда, — негромко вещал высокий священник. — По словам отца Бруно, ширина этого моря не больше восьмидесяти миль. А указанный вами залив между Алабургом и камнями Нормандии можно пройти за сутки…
У Дага возникло нехорошее предчувствие, будто эти зазнайки готовы делить исконные земли Северного пути.
— Однако, выйдя из Алабурга, моряк встречает снова широкую пучину и совершенно теряет ориентир, — вставил казначей маркграфа. — Причем не может получить помощь ни со стороны готов, ни со стороны вильцев, отличающихся кровожадностью.
Вилка Дагу просто — напросто мешала, а нож оказался слишком тупым и неудобным для выковыривания мяса из глубоких мисок. Особо радостный смех соседки напротив вызывали пузатые бутыли с соусами, которые Даг по ошибке слишком щедро опрокинул к себе в миску. В дому у матери и уж тем более на палубе «Золотой девы» никто не пользовался замысловатыми жидкостями для поливания готовых блюд. У Дага моментально глаза полезли из орбит, едва он хлебнул зеленого варева. Девчонка засмеялась, а Гуго слева пробубнил что — то вроде «неотесанный болван» и толкнул его под локоть. Даг схватился за пояс, но меча там не оказалось. А дядя Свейн лишь укоризненно покачал головой.
Ужин продолжался. Под стук барабана внесли длинные факелы, укрепили по углам. За стенкой кто — то запел, подыгрывая на струнном инструменте. Служанка обнесла гостей чашей для омовения рук. Роальд громко прошептал на ухо девице, что «деревенщина может есть только лапами, как медведь».
Этого Даг не мог спустить просто так.
— Давай выйдем и поговорим один на один, — предложил он.
Однако паяц в красном кафтане сделал вид, точно не расслышал.
Свейн толкнул Дага под локоть, указывая вверх. Двое слуг залезли под потолок, что — то там сделали, и вдруг… прямо с несущей балки развернулся и повис в воздухе ковер. Он был очень большой, закрывал собой полстены. Не сразу до Северянина дошло, что на ковре… изображена карта. Даг перестал есть, моментально забыл про глупых обидчиков. Карты юный кормчий видел и прежде, но никогда не встречал такой большой и подробной. Опытный мореплаватель отдал бы гору серебра за такое сокровище! Здесь угадывался Большой и Малый Бельт, извилистые линии рек, колючие уступы норвежских фиордов и россыпь таких знакомых островов у датского побережья. Серой шерстью была вышита далекая Англия и манящие сладкие берега Исландии. А на юге… на юге огромный массив суши пересекала надпись на латыни.
— Там сказано — «Священная римская империя», — величественно перевел отец Бруно.
— Вот как? Римская? — язвительно приподнял бровь Свейн.
— Отныне все германские города и марки считают себя наследниками тысячелетнего рейха Цезарей, — вежливо пояснил епископ Поппо. — И наш величайший император Отто, и его сын принимали венец и порфиру из рук римских пап.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
