форме, разделялись тогда всеми. Но любопытство брало верх, и киевляне массами устремлялись на вокзал, чтобы поглядеть на заморских гостей. Должен сознаться, что побывал в тот день на вокзале и я. 31/2 года мы не видели ни одного немца, не слышали немецкого слова, не прочли немецкой газеты. Было уже очень любопытно поглядеть на них, да еще в такой неожиданной обстановке.
Немецкие войска, которые мы увидели на Киевском вокзале, были очень мало похожи на тех молодцеватых манекенов, которые в мирное время занимались шагистикой на улицах Берлина. Вид они имели обветренный, уставший и истощенный. Одетые в однотонно-серый цвет, с серыми мешками на плечах, возле серых повозок и кухонь, немецкие полки производили впечатление какого-то каравана странников.
Впрочем, на следующий день на Софийской площади немецкое командование устроило довольно импозантный парад, который, по словам присутствовавших, уже более напоминал наши прежние впечатления о германской армии.
Раздел 2
ВЕСНА—ЛЕТО 1918 ГОДА
А. Лукомский[40]
НА УКРАИНЕ В 1918 ГОДУ[41]
…Утром 2/15 марта я приехал в Царицын и отправился искать себе помещение.
Нашел за десять рублей в сутки крошечную комнату в очень грязной гостинице. Все приличные гостиницы оказались реквизированными для надобностей большевистских штабов и учреждений.
Я чувствовал, что на мне масса насекомых, а потому сейчас же отправился в магазин, купил смену белья и пошел в баню.
Прожив в Царицыне неделю, я увидел, что положение мое скоро станет драматичным: деньги таяли, а надежды скоро соединиться с армией не было.
Я решил отыскать какую-нибудь работу.
Пошел в контору местного купца Серебрякова и спросил хозяина.
Мне указали на плотного старика, стоявшего в конторе, в пальто и с шапкой на голове.
Я подошел и сказал, что хорошо грамотен, знаю бухгалтерию и прошу дать мне работу. Он молча на меня посмотрел, а затем раздраженным тоном сказал:
«Грамотных теперь не требуется. Да я, впрочем, теперь уже и не хозяин; хозяева – вот эта с.....! – и указал на нескольких юношей, сидевших за столом. – Попробуйте обратиться к ним».
Я повернулся и вышел из конторы.
На другой день, обедая в ресторане, я увидел за соседним столиком адъютанта генерала Корнилова – Толстова[42] и мужа дочери генерала Корнилова – моряка Маркова (как потом я узнал, они приехали из Владикавказа, куда сопровождали из Ростова семью генерала Корнилова. – А. Л.).
По выходе из ресторана меня нагнал Толстов и спросил, когда и где он может меня увидеть.
Я назначил ему свидание у себя в номере через час.
Толстов, придя ко мне и увидев обстановку моего номера, сказал, что он постарается меня устроить лучше, и обещал зайти на другой день.
На другой день, под вечер, он пришел и сказал, что меня просит сейчас же прийти его хороший знакомый X.
Я пошел.
X. принял меня как родного. После всех мытарств я с наслаждением провел время в хорошей обстановке и был накормлен отличным обедом.
На следующий же день X. меня устроил на квартире у своего тестя.
Какое наслаждение было получить хорошую комнату, кровать с чистым бельем и иметь возможность пользоваться ванной! У милых и гостеприимных стариков я и обедал.
Прожил я у них до половины марта. Сообщение с Тихорецкой не восстанавливалось, и я начал терять надежду на возможность соединиться с Добровольческой армией.
Однажды пришел ко мне Толстов и сообщил, что у местного комиссара Минина (он же был городским головой) начальником штаба состоит полковник Генерального штаба К., которого я за скандал, произведенный им в пьяном виде под Новый год в Новочеркасском офицерском собрании, отчислил от штаба Добровольческой армии.
На следующий день я получил сведение, что за мной начинают следить и что мне необходимо немедленно уезжать.
Запасшись от X. рекомендательным письмом к одному из его знакомых в Харькове и взяв у него в долг триста рублей, я в тот же день отправился в Харьков.
Выбрал Харьков потому, что, собственно, больше некуда было ехать и, кроме того, надеялся разыскать там моих детей.
За время моего пребывания в Царицыне я выяснил, что большевиками прекращена была всякая коммерческая жизнь в городе. Местные купцы, домовладельцы и просто «буржуи» были сильно ограблены, и очень немногим из них, путем взяток, удалось сохранить возможность вести сносную жизнь.
Постоянного террора еще не было.
Периодически расправлялись с отдельными лицами, которых считали опасными.
Серьезному же преследованию и расстрелу подвергались лишь те, коих заподазривали в причастности к Добровольческой армии.
* * *
До Харькова я добрался благополучно.
Там я сначала поместился в гостинице, но затем, благодаря рекомендации X., я отлично устроился в богатом доме одной старушки, германской подданной.
Нельзя обойти молчанием, что при бывших в Харькове грабежах и уплотнениях квартир распоряжением большевиков, хотя этот дом был полной чашей, в него ни разу не заглянул ни один большевик.
Как мне передавали, в период первого владычества большевиков в Харькове замечалось их крайне внимательное отношение вообще ко всем германским подданным. Хотя не трогали и швейцарских граждан, но отношение к ним все же не было таким предупредительным, как к германским подданным.
Своих детей (дочь 15 лет и сына 14 лет) я отыскал в Харькове. Устроились они в одном очень милом швейцарском семействе.
Про свою же жену, выехавшую на лошадях из Новочеркасска 10/23 февраля вместе с генералом Ванновским[43], никаких сведений я не имел.
Она предполагала на лошадях доехать до одной из станций железной дороги Царицын—Тихорецкая и оттуда, через Царицын, пробраться в Москву, чтобы постараться ликвидировать имущество нашей квартиры и спасти свои драгоценности, бывшие в банке.
Испытав на себе все прелести путешествия на лошадях из района, занятого Добровольческой армией, я решил, что моя жена погибла.
Но через 2—3 дня после моего приезда в Харьков одной нашей знакомой, княгиней Голицыной, было получено из Москвы письмо от моей жены. Я успокоился и решил, что в ближайшем будущем она сумеет как-нибудь пробраться из Москвы в Харьков на соединение с детьми.
С января 1918 года я чувствовал себя отрезанным от мира и, в сущности говоря, ничего не знал о том, что происходит вне района, в котором я находился. Будучи в районе Добровольческой армии, окруженной большевиками со всех сторон, а затем оторвавшись от армии и попав в Царицын, я питался лишь слухами, и ничего верного до меня не доходило.
Приехав в Харьков, я, через бывшего члена Государственного
