Главная героиня фильма Марта выросла в семье кулака на буржуазных идеалах, но не очень-то жалует их, хотя на хуторе других нет. Влюбившись в рыбака, т.е. в пролетария, она беременеет от него, но замуж (с довеском) выходит за сына фабриканта – работодателя, а виноват во всем пролетарий и его мать. Однако жизнь продолжается, муж – преуспевающий латышский буржуазный деятель, связанный с германской разведкой, героиня ведет буржуазный образ жизни, вхожа в дома своего класса, даже в явочные усадьбы германских спецслужб, окружена заботой и вниманием мужа, его сослуживцев-спецагентов, охраны, слуг, кругом шик и блеск, как в «17 мгновениях весны». На протяжении всех серий Марта чем-то недовольна, живет мечтой, как та курица о своем хуторском курятнике. А тут заканчивается война, муж, военный преступник, скрывается, отец уходит в банду, война заканчивается, но скрытая борьба продолжается, позиции сторон и участников в общем-то ясны. Правда, авторы фильма, чтобы острее закрутить политическую интригу, подсуетились и подкинули Марте еще в годы войны двух раненых советских разведчиков. Далее неискушенный зритель должен сам додумать: а не Штирлиц ли в юбке героиня фильма? Как раз на них да на «зиг хайль» мода пошла.
И вот брошенную отцом и мужем сиротинушку везут в сибирскую ссылку: зима, белое безмолвие, холод, колхозные сани, мрачный возница, чужая сторона, чужой язык, голодный ребенок. Гениальные демократы-националисты, писатели, сценаристы, постановщики и сами артисты вкупе со «строгими» цензорами забыли только тех, кто погиб от рук бандитов, кто никогда уже никуда не поедет, не услышит веселого смеха и не почувствует запах свежеиспечённого хлеба.
Спецпереселенцы были люди небедные, но переселение осуществлялось за счет государства. Летом, когда без перебоев работают все виды транспорта (железнодорожный, речной, что немаловажно для Сибири, гужевой, автомобильный), переселение значительно дешевле для государства, удобнее и безопаснее для переселенцев, легче обживаться на новом месте.2 К тому же надо было доставить семьи на место до 1 сентября, чтобы дети успели к началу учебного года. Что взрослые достукались до спецпереселения – это их вина, но закон о всеобщем семилетнем тогда образовании никто отменить не мог – ни НКВД, ни обком или облисполком, ни тем более районные власти.
Устройство на квартиры было головной болью райсоветов и сельсоветов. Дело осложнялось тем, что сибиряки знали о зверствах «лесных братьев» и бандеровцев, поскольку освобождали те места от фашистов, а после войны проходили службу в погранвойсках, на Балтфлоте, в гарнизонах Прибалтики и Западной Украины. Многие из сыновей, отцов, старших братьев тех сибиряков погибли мученической смертью от тамошних бандитов. Кому хочется иметь в своем доме единомышленников или родственников тех палачей? Тем не менее никто из спецпереселенцев не остался без жилья, а при деньгах и драгоценностях, да еще и материальной помощи из Риги или Шауляя, Каунаса или Таллина эти переселенцы через 2-3 года обзавелись своими домами и квартирами.
Устройство на работу также было обязанностью местных властей, хозяйств, организаций, будь то колхоз, больница, доручасток, школа, пивоварня. Некоторые молодые и здоровые, особенно женщины, умудрялись вообще нигде не работать, а жить за счёт денежных почтовых переводов и посылок даже из-за границы. Некоторые выгодно выходили замуж или женились и получали вид на выезд с места ссылки. Ни о каких взятках или подношениях не было даже мыслей, всё делалось по закону, по-людски.
Спецпереселенцы из Прибалтики, даже горожане, исторически были близки к сельской жизни, к сельскому хозяйству. Горный, северный, таёжный промысел они не знали. Поэтому их поселяли в районах с хорошо развитым сельским хозяйством, в районах, давно обжитых. Когда в одном из сюжетов 5-й серии фильма «Долгая дорога в дюнах» бригадирша вальщиков леса буквально в день приезда Марты предупреждает ее, что завтра в 6 часов утра3 надо быть на сборном пункте, иначе будет искать бригаду по тайге, мое удивление сменило возмущение – так нагло и бездарно врать могут немногие. С другой стороны – что ожидать от «творческого» латыша.
Только в военные годы и только зимой заготавливали лес мелкого сортимента для деталей стрелкового оружия (ружболванку) силами колхозных бригад из юношей – допризывников 16-18 лет и бездетных женщин 18-30 лет. На две недели выезжали на лесосеку, где были типовое побригадное жильё, столовая, баня, конюшня. В одну двухнедельную смену собиралось 3-5 бригад от 3-5 деревень. Все члены бригад из обычных советских трудовых семей владели пилой, топором, умели делать всё с детства.
Сразу после войны началась демобилизация Красной Армии, и на лесоповалах стали работать только мужчины: леспромхозы, лесоучастки, лесопункты, лесхозы, лесозаготовительные ИТК в системе НКВД.
Чуть позже в леспромхозовских поселках появились власовцы и бандеровцы, отсидевшие свой срок и направленные на поселение на 3, 5, 10 лет (смотря по тяжести преступления). В лесной промышленности всегда были высокие заработки, как у добытчиков, хорошее рабочее снабжение. Все они обзавелись семьями, получили хорошие пенсии. некоторые дожили до «перестройки».4
Д. БАШАРКОВ
1 Старшее поколение и латышей, и русских хорошо знало, что на бедных прибалтийских землях с лоскутных наделов не зажируешь. Основными продуктами питания крестьян в буржуазной Латвии были ржаной хлеб, ячмень, овес, картофель и др. овощи, субпродукты, побочные продукты маслоделия (снятое молоко, пахта, простокваша, молочная сыворотка, салака. Масло, сыр, сметана, мясо высших сортов шли на продажу. Пшеница плохо родила, сухие пшеничные баранки для крестьян были лакомством, нажимали на ржаной хлеб. Чтобы он лучше сохранялся (а в крестьянских домах хлеб пекли раз в 3-5 дней) и был аппетитней, в ржаной хлеб добавляли тмин. Так появился минский, литовский, рижский, финский, тихвинский ржаные хлебы.
Это при Советской власти прибалты получили возможность есть каждый день белый хлеб, мясо, посещать кафе и рестораны, строить двухэтажные каменные коттеджи с гаражом в полуподвале. И отделиться от скота под отдельную крышу.
2 Мой дед и четверо его братьев из смоленских крестьян в 1906 г. по столыпинской реформе переселились в Сибирь. Их везли только до конечной железнодорожной станции, далее на паузках, лошадях они добирались до места поселения сами как могли. Никто нигде их не ждал и вообще не интересовался, кто они и что им надо. Пьяный землеустроитель из земской конторы показал деду затёски на деревьях, обозначавшие границы участков – и всё. Обещанные пособия на обзаведение были разворованы еще до приезда переселенцев.
Начали устраиваться с того, что днем батрачили у местных кулаков, остальное время корчевали лес, строили землянки. До морозов жили в шалашах. В первые два года каждая семья потеряла по 2-3 детей и стариков.
Когда в 1946 г. появились первые спецпереселенцы, оставшиеся в живых старики прямо в глаза материли власть за заботу о бандитском отродье.
3 Кому взбредет в голову зимой в Сибири выезжать на работу в тайгу в 6-7 часов утра, когда там светает в 9-11 часов? Разве «лесным братьям» «на дело», только противоположным маршрутом – из леса в поселок. В 6 часов утра бабам надо топить печи, ухаживать за скотиной, обихаживать младших детей, готовить завтрак, старших детей отправлять в школу.
4 Близко знал одного власовца, отсидевшего в ИТЛ 8 лет за участие в карательных акциях против советских и югославских партизан. После освобождения из заключения работал в леспромхозе, зажиточно прожил всю оставшуюся жизнь до 86 лет. Из троих его детей сын закончил лесотехнический техникум (техник-механик, последние 18 лет сидит в охранниках), две дочери – педагоги.
При хорошей пенсии с началом перестройки власовца обуяла жадность: подал документы германскому правительству с ходатайством о назначении пенсии за службу в «СС». Всю жизнь жестоко относился к семье. Сволочь в 20 лет и в 80 – сволочь.
КАК ПАМЯТНИК ТВАРДОВСКОМУ ОТКРЫВАЛИ
Вдова Дантеса припожаловала
Ну, вот и слава Богу, наконец-то, вслед за памятником Окуджаве через пять лет после его смерти, Высоцкому - через десять лет, Бродскому - через пятнадцать лет, дождался памятника в Москве и Александр Твардовский - через 43 года после смерти Ничего, Пушкин тоже ждал именно 43 года: 1837 – 1880.
- Нет, ребята, я не гордый.
Не заглядывая вдаль,
Так скажу: зачем мне орден?
Я согласен на медаль.
На медаль. И то не к спеху.
Вот закончили б войну...
А войне-то всё конца не видно, но после ордена Бродскому выдали, однако, медаль и Александру Трифоновичу. Хорошо бы, конечно, приурочить к столетию со дня рождения в 2010 году. И памятник, кажется, был уже готов, но он два года почему-то валялся на заводе. Дочери поэта Ольга Александровна и Валентина Александровна знали об этом, и каково было им представить, что вот валяется их отец... дожди... пыль... снуют мимо люди...
