— Будем верить, — сказал Лева, — что путь наш не был бесплодным, посеянное не пропадает.
Многие близкие, родные в Господе провожали Леву. Все верили, что вскоре опять увидят его.
— Мы об этом будем молиться! — говорила молодежь.
Приближался Куйбышев. Поезд останавливался на всех станциях. Это было для Левы мучительно. Хотелось, чтобы поезд летел как экспресс, а ехал Лева в обычном поезде — «Уфа — Куйбышев». Ехал по воинскому билету, выданному ему в Уфе для продолжения пути.
Сердце тревожно билось: как? что будет? Он не сомневался, что теперь его пропишут, выдадут нормальный паспорт, не сомневался, что любящий Господь все устроит. Но встреча с близкими — желанная встреча, и она не могла не волновать его.
На вокзале станции Куйбышев к нему подошел офицер и спросил:
— Вы демобилизованный?
— Да, — ответил Лева.
— По какому адресу вам нужно домой?
Лева сказал.
— Подать машину и отвезти его домой! — распорядился офицер.
Тогда демобилизованных, возвращавшихся в Куйбышев, с почетом развозили по домам.
Вот и родная улица, вот и родной дом. Лева взял чемодан и вещевой мешок, поблагодарил водителя и выскочил из машины. Подошел к калитке.
— Господи, благослови новую жизнь! — прошептал он и вошел во двор.
Глава 30. Возвращенная юность
«… Избавляет от могилы жизнь твою, венчает тебя милостью и щедротами; насыщает благими желание твое; обновляется, подобно орлу, юность твоя». — «Господь творит правду и суд всем обвиненным».
Псал. 102, 4–6.
Трудно передать ту радость, которую испытывал Лева, когда после долгой разлуки он обнимал родную мать. Но еще труднее рассказать о переживаниях матери, когда она целовала вернувшегося сына. Ведь столько уже было разлук, ведь столько было, казалось, безнадежных положений, когда терялась всякая возможность их встречи, но она молилась, молилась, и Бог отвечал. Ответил Он ей и теперь.
Лева обнимал Анну Ананьевну, глаза которой сияли радостью.
— Вот Господь и привел тебя, Лева, теперь будем трудиться вместе, ты так здесь нужен!
Обнимал Лева и целовал своих сестер.
Семья склонилась к горячей молитве благодарности перед Господом. Лишь одна из его сестер не преклонила колени, а равнодушно стояла в стороне. Лева чувствовал, что она лишена той радости, какую имеют они. Даже о родстве подумалось ему, потому что оно как-то потускнело между ними. Она духовно ослепла, ее жизнь проходила во тьме. Леве было больно за нее, но что поделаешь? Она потеряла веру в Бога.
Лева сел за стол, на который мать ставила угощение. Как давно не сидел он свободно за этим столом, приходил и уходил, как странник; А теперь он знал, что будет жить здесь, трудиться, будет иметь некоторый отдых после всех испытаний.
— Что пишет папа? — спросил Лева.
— Он сейчас находится в Кокчетавской области, в ссылке, — сказала мать. — Бодр, здоров, работает день и ночь.
— Слава Богу! — сказал Лева. — А как дядя Петя?
— Он все с семьей в Фергане, — ответила Анна Ананьевна. — У них большие благословения в общине, он друг молодежи и трудится по-старому.
— Как так по-старому? — поинтересовался Лева.
— У них праздники, и детские и юношеские. Дядя Петя даже выпускает христианскую стенную газету.
— Вот это хорошо! — воскликнул Лева.
— Сегодня собрание, — сказала мать.
— У Доминикии Григорьевны? — спросил Лева.
— Нет, общину зарегистрировали, и на Клинической улице мы имеем небольшое помещение.
Вечером Лева пришел на собрание. Как был, в солдатской шинели и при погонах, прошел вперед.
Близкие, родные лица; полная любовь в глазах. Какой привет!
Пресвитер Василий Алексеевич представил Леве слово. Встав на маленькую кафедру, Лева приветствовал родных, близких, верующих любовью Христа и проповедовал о любви Христа, которая спасает и ведет по жизненному пути. Он говорил четко, ясно, с вдохновением; слова лились из самого сердца.
— Я не чувствую, что годы уходят, юность вернулась, хочется только славить Спасителя и трудиться для Него.
После собрания его приветствовали, обнимали, его окружила молодежь, каждый звал к себе.
— Кто может, пойдемте ко мне, — предложил Лева, — порадуемся вместе.
Молодежь, среди которой были студенты, пошла к нему. Это была задумчивая встреча. Не столько он, сколько каждый брат и сестра делились своими переживаниями, искушениями. Потом склонились на колени и все это сказали Господу.
О, как это было дивно! Там, за окном, была зима, стояла холодная, морозная погода. Там было темно. А здесь светло… и весна. Юные души — цветы жизни — благоухают чудной любовью к Богу, к человеку…
Лева узнал, что Алексей Иванович в Чапаевске лежит в больнице, жизнь его догорает. И он решил назавтра же, не устраивая своих дел, прежде всего поехать, посетить больного. С ним согласились поехать и некоторые из молодежи, которые были свободны.
Поздно ночью легли спать. Мать уложила его на перине.
— Отдыхай, странник! — говорила она. Но, увы, Лева не привык спать на перине, на мягком. С семнадцати лет он спал только на жестком и тут, поворочавшись на мягком, постелил на полу подстилку и почувствовал себя очень удобно.
Но и тогда не сразу уснул он. Он видел воочию весну в людях, ту весну, о которой мечтал в заключении и которую ему удавалось создавать лишь внешне. В разгар зимы он ставил в амбулатории в воду большие кусты черемухи, и они распускались, зеленели листья, цвели грозди белых цветов, каждый больной подходил и улыбался.
— Уже весна! — говорили люди и вдыхали нежный аромат черемухи. Приезжали даже из соседних мест смотреть на эти кусты весны в стационаре амбулатории. Но это был только прообраз. А теперь он видел, как среди стужи греха, тьмы неверья и суеверья появились подснежники. Люди расцветали, соприкоснувшись с Христом.
Когда Лева тихо вошел в больничную палату и осмотрелся, на одной из коек он увидел того, в котором узнал Алексея Ивановича. Худой, изможденный, умирающий. Сердце сжалось у Левы. Он подошел к постели?
— Алексей Иванович! — тихо позвал он.
Больной открыл глаза, он узнал Леву, оживился, попытался присесть в постели и — закашлялся. Туберкулез сделал свое страшное дело. Лева протянул к нему руки, обнял, приподнял и поцеловал в губы.
— Не надо, не надо! — говорил больной. — Я заразный, не надо! Лева плакал:
— Алексей Иванович, как я хотел встретить вас здоровым, как я хотел, чтобы мы вместе еще поработали для Господа!
— Нет, я ухожу, — промолвил больной. Я так жалею, что моя юность прошла впустую. Много слышал я от отца об Отце Небесном. Мой папа Иван Миронович был близок к твоему папе, они трудились, но я жил в суете и, только когда заболел, очнулся. Но, слава Богу, в моем доме были собрания, многие грешники в моем доме нашли спасение, я радуюсь, что не только моя жена и я, но и дети мои спасены.
— Так, может, Бог даст, поправитесь, — сказал Лева, — ведь труда так много, так много…
— Нет, — сказал Алексей Иванович, — пришло время мне идти домой. Господь лучше знает, почему так. Я бы очень хотел трудиться для нашего народа, проповедовать Евангелие, но, видимо, Его воля. Верю: ты, Лева, и Степан Онисимович, наш дорогой старичок, еще потрудитесь. Я же буду ждать вас и всех любящих Христа там, на небе…
Вечером в доме Алексея Ивановича было чудное собрание. Много молитв благодарности вознеслось к Господу. Но брат Шагов, местный руководитель общины, сказал, что собрание сегодня будет коротким.
— Почему? — удивился Лева.
— А мы все и все слушатели пойдем сейчас в один дом, там будет праздник.
— Какой праздник? — спросил Лева. — Как будто сегодня не воскресенье.
— Все верующие решили устроить вечерню любви и в веселье, в простоте сердца отблагодарить Бога, что Он услышал наши молитвы и вернул вас. Мы уже сообщили в Томылово и в Безенчук, — приедут и оттуда.
Это была чудная вечерня любви, которую Лева не видел с 1928 года, когда в Самарской общине устраивались еще подобные торжества.
Когда они пришли в упомянутый дом, там собралось уже много верующих. Были расставлены столы, на которых красовались плоды земли. Горячие молитвы возносились к небу. Много пели и общим пением, и группой молодежи!
Студент Юрий Рязанцев с дерзновением читал и говорил из Слова Божия. Вера Слепова с вдохновением продекламировала стихотворение. Шура Данилова вместе с другими сестрами спела гимн, который в те дни был распространен среди верующих:
«Выхожу на новую дорогу,
предо мной тернистый путь лежит…
Никогда назад я не вернуся,
хотя труден путь мой и далек,
никаких преград я не страшуся
впереди лишь был бы Огонек…»
В этот вечер не только Лева, но и многие старички и старушки забыли, что не мало лет утекло. Произошло то, о чем написано:
