Пришлось повторить практически вчерашнюю тренировку. Мышцы у всех забиты молочной кислотой, еле ходят ребята, к таким нагрузкам не привыкли. Заставил сначала в раздевалке парней друг другу помассировать-помять икры и плечи. Потом в прежнем режиме десять кругов по стадиону, турник, ещё пять кругов и учёба ездить на коньках. Отрабатывали те же приёмы: езды задом и дополнительно Вовка ввёл резкое торможение. Думал, плохо всё, ан, нет. Как раз, быстро ездить вперёд и резко тормозить парни умели. Сказывалась специфика «русского» хоккея с его футбольным полем. Время оставалось и бросив «русских» повторять езду задом наперёд, Вовка с отобранной четвёркой и Львом Иванычем выстроил звезду канадскую и поучил их передавать шайбу не по льду, а поднимая её, при этом используемые вместо защитников брёвна, те только глазами хлопали, когда шайбы над ними проносились. Не привыкли. Как же удивятся настоящие защитники.
— Фомин! — на поле выскочил пока не «Хитрый Михей», — к телефону, живо. Генерал Аполлонов!
Ничего плохого, кажется, не делал. Или тоже «папа» будет от дочки отлучать?
Якушин зашёл в кабинет вместе с Вовкой и сделал вид, что ветошью прикидывается. Интересно Михаилу Иосифовичу. Ему генерал-полковники каждый день не трезвонят.
— Да, Аркадий Николаевич, Фомин слушает.
— Володя. Тут… — помолчали там. — Чем занят?
— Тренировка с молодёжным составом.
— Скоро закончится? — вздохнули.
Ой, не понравились Фомину эти вздохи.
— Закончилась почти.
— Хорошо. Ты не подумай, Володя, не в службу, а в дружбу. Сейчас за тобой приедет машина. Довезёт до общежития твоего. Одевайся во всё парадное, и потом шофёр довезёт тебя до нас. Час у вас с Наташкой на репетицию. У неё, оказывается, подготовка к какому-то там отчётному концерту в музыкальной школе. Вот пристала ко мне, хочет эту твою песню спеть вдвоём. Она на саксофоне, а ты на гитаре. Я даже и ругаться пытался. В слёзы. И младшая ещё реветь начала.
— Младшая?
— Лена, да, ты не видел. В больнице с корьевой краснухой лежала. Для детей не опасна, а вот для взрослых … Ну, всё кончилось, сегодня выписали. Ладно, заканчивай тренировку, мойся, машину высылаю.
Не хотел. Точно не хотел воровать песни, ни разу, ни кому не сказал Фомин, что сам сочинил. Во дворе услышал, ребята пели. Всякие другие отмазки придумывал. Никто, блин, не верит, про Есенина вообще весело получилось. Все книжки поэта во всём Куйбышеве из библиотек девчонки изъяли, искали песню, что Вовка якобы для Лены сочинил. Не нашли. Так и не могли.
Теперь вот, на гора выдал «Где же ты была». Добрынина с Дербенёвым обокрал. Нет, он семейству Аполлоновых честно сказал (чуть с дуру не перекрестился), что песня не его, и он её от ребят в Куйбышеве слышал. Усмехаются. В усы. Нет, даже у главы семейства усов нет. Была крамольная мысль попросить генерала целого полковника помочь песню в каком ВУОАПе зарегистрировать и деньги пачками рубить, как Симонов. Не надо. Ну, его. Засосёт, а потом на уже написанной песне проколешься. Позор на всю страну. Да и не хотелось воровством заниматься. Не так воспитали родители, так что решил Фомин, что стоит на своём. Ребята во дворе пели.
Девочка Лена Аркадьевна была сущим бесёнком. Было ей лет восемь и о перенесённой краснухе следы зелёнки на щёчках и общее покраснение этих щёчек «ярко» сигнализировали. Сразу отстранила мать от репетиции и сама давай на пианино лабать. И ведь, как не удивительно, мелодию схватила и вполне в ноты попадала.
Час позанимались. Получилось очень не плохо. Наталья, где нужно, очень чётко вступала саксофоном и музыка приобретала волшебные краски. Талантливая девочка и красивая. Да!
В машину все, да с инструментами ещё, не влезли, отвёз шофёр их с Натальей и мамой Тоней до музыкальной школы, а потом вернулся за генералом с младшей дочерью. На саксофонистке Аполлоновой было тёмно-синее платье чуть ниже колена и белые гольфы. Ещё туфельки-босоножки. Простенько, но со вкусом.
Фёдор Челенков внутри Вовки Фомина паниковал. Он никогда не выступал перед таким большим скоплением народу. Да, вообще, никогда не выступал. Огромный актовый зал, человек на пятьсот, так ещё и в проходах стояли. Дети все семьи притащили. Хотя, нет. Не так. Это в будущем куча фильмов мериканских, о том, как занятой отец опаздывает вечно на выступление сына или дочери. Здесь воскресенье, и люди, не избалованные концертами, и на самом деле гордящиеся своими детьми, научившимися играть на музыкальных инструментах, пришли сами, да ещё и родственников привели. Все ведь в основном из крестьян или рабочих, и вдруг отпрыск или девочка-припевочка играет на пианине или совсем уж на саксофоне, мать его.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Сидели с Натальей за кулисами и тряслись оба. Фомин всё старался панику в себе задушить. Отвлечься надо. И главное Наташу отвлечь. Это ему семь десятков. А она ведь пацанка совсем.
— Наташ, как с английским?
— Нормально. — Не прокатило.
— Слушай, подруга, а что ты не заразилась от Лены?
— Я болела уже. — И эдак не получается.
— Достаёт тебя?
— Достаёт? — глаза чуть ожили.
— Ну, пристаёт к тебе, задирает?
— А это. Слушай, хоккеист, надо отвлечься. Трясусь вся. Хочешь историю про Ленку расскажу. В позапрошлом году было, летом 1946.
— Конечно, сам видишь пытаюсь тебя отвлечь.
— Плохо пытаешься. Всё, слушай, — она сняла с колен саксофон и встала, прошлась по комнатке туда сюда, — У отца дача есть. Не наша. Казённая. Ленка тогда в школу ещё не ходила, только осенью должна была в первый класс идти. Разбила она стакан. Он тоже государственный. Испугалась, что её ругать будут, взяла оскололки собрала и пошла у забора закопала. Это было в субботу, а вечером на следующий день, в воскресенье, когда мы собралась уезжать в Москву, смотрительница дачи преградила папе дорогу, поскольку не досчиталась казённого стакана. Искали мы все этот стакан и ничего, как испарился. Несколько часов кряду искали, пока мама не подластилась к Ленке и не убедила её признаться…
Ладно, признаться, она призналась, а указать, где точно этот проклятый стакан зарыла не может. Взяли мы все лопаты, даже к соседям сходили, у них пару штук взяли, и вчетвером, с водителем дядей Стёпой, перекопали всю землю вдоль забора. Нашла мама. Сложили осколки, вроде получается стакан. Только тогда нас смотрительница отпустила.
— Аполлонова! Ты следующая.
А ведь отпустило.
![]()
Глава 12
Глава двенадцатая
Домик в деревне маленький,
Солнцу открыты ставенки,
Весь деревянный, старенький…
Как хорошо мне в нём!
Тёплые руки мамины,
В печке ворчанье каменной,
И ощущеньем радости
Мой старый наполнен дом.
Сергей Ковальский
Странное ощущение, словно муха из паутины вырывается, бьётся крылышками и ничего, только ещё больше запутывается. Так вот и Вовка, проснулся утром от звонка будильника, а сон не отпускает, опять тянет накрыться с одеялом головой и хоть пять-десять минут ещё полежать — покемарить. Никогда такого с Фёдором Челенковым не было, он всегда легко просыпался. Прозвенел звонок, значит, пора. Шёл умываться, зубы чистить, потом минут десять на зарядку, завтрак не тяжёлый и на тренировку. И сейчас надо так, а вот тело Вовки лежит под одеялом и прямо стонет, ну ещё пяток минут.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Ну, уж дудки! Мы рождены, чтоб сказку сделать былью. Вскочил. Холодно, когда уже потеплеет?! Неужели теперь придётся каждую зиму мёрзнуть? Есть выход. Нужно построить себе коттедж на Рублёвке, рядом маленькую котельную и нанять кочегара по совместительству садовника, зимой топит и тропинки в снегу на участке прокладывает, для утренней пробежки, а летом выращивает всякие цветочки и голубые ёлочки.
Несбыточная мечта. Почему? Михалков и Чуковский почти так сейчас и живут. Разве, что печка в доме, да и не одна, а штуки три. Легко можно до их уровня добраться. Он знает несколько десятков песен и все без исключения станут хитами. Зарегистрировать в ВУОАПе и всё, ходи потом снимай со сберкнижки, как Симонов.
