– Не так, чтоб слишком… Ведь теперь, когда Мина и Оттингер мертвы, у нас не осталось ни единой зацепки… След опять оборвался.
– Но мы теперь точно знаем и об убийце, и о механизме заговора, а это, поверьте мне, немало. Нам больше не надо двигаться вслепую. Убедившись, что преступление, за которое вас осудили, совершено другим, мы заново переворошим все дело.
– То есть?
– Все началось с письма, которое женщина якобы передала официанту для вас, письма, написанного не ею, а Ферди Херлеманном. Так вот, неплохо бы выяснить, был ли Херлеманн первым звеном в цепочке или шутку, напротив, использовали без его ведома.
– Как же это узнать?
– Пойдите и спросите у самого Херлеманна, черт возьми!
Инспектор поручил Сенталло поскорее встретиться с Херлеманном. Казалось и в самом деле естественным, что Людовик, выйдя из тюрьмы, хочет навестить прежних коллег и попытаться с их помощью снова найти работу. Полиция без труда выяснила, что Ферди Херлеманн работает в небольшой меняльной конторе на Шванен Платц, а живет в дальнем квартале Стегхоф, точнее, в доме 226 по Вольташтрассе. Людовик решил сходить к нему ближе к вечеру. Дверь открыла девочка лет двенадцати.
– Прошу прощения, господин Херлеманн…
– Это мой папа.
– Он дома?
– Да.
– А можно с ним поговорить?
– Не знаю, надо спросить у мамы.
Сенталло не понял, почему фрау Херлеманн должна решать, принимать ли ее мужу гостей. Это совсем не вязалось с тем, что Ферди рассказывал о жене – такой внимательной и преданной, что дальше некуда. Девчушка исчезла, оставив гостя в жалкой прихожей с потертым ковром и крупными пятнами сырости на обоях. Через некоторое время появилась фрау Херлеманн – растрепанная толстуха в платье с закатанными до локтя рукавами (так что виднелись мускулистые руки) и в переднике весьма сомнительной чистоты. На грубо вылепленном лице хозяйки дома Сенталло не заметил ни тени приветливой улыбки.
– Это вы хотите видеть моего мужа? – спросила она, даже не поздоровавшись.
– Если можно.
– А зачем он вам?
– Это сугубо личное дело и…
– Здесь распоряжаюсь я, и если не скажете, чего вам надо, разворачивайтесь и топайте обратно!
Озадаченный тоном неряхи Людовик решил было, что ему вряд ли удастся повидать Ферди, но сдержал раздражение и не ответил в том же духе.
– Я раньше работал вместе с вашим мужем в банке Линденманн.
– Ну и что?
– Меня два года не было в Люцерне, и я бы хотел навестить Ферди.
– Не до болтовни ему сейчас – слишком занят стиркой.
– Стиркой? – тупо повторил ошарашенный Сенталло.
– Вас это удивляет? Меж тем, если ты не в состоянии прокормить жену и детей, должен хотя бы помогать по хозяйству. Это только справедливо.
– Разве у него нет работы?
– С нищенским заработком – да! Этот господин, видите ли, допрыгался, и его выгнали от Линденманнов! Эх, будь я помоложе, развернулась бы да ушла. Но куда денешься с тремя детишками, а?
Сенталло счел наиболее разумным посочувствовать положению хозяйки дома и даже бессовестно прилгнуть:
– Я ничего не знал… И думал, что у Ферди отличная работа… Может, я сумею подыскать ему более выгодное место?
Фрау Херлеманн окинула Людовика подозрительным взглядом.
– В таком случае, ладно… Ферди вообще-то неплохой малый, но… просто нуждается в твердой руке. Найдите ему приличную работу и – клянусь! – Ферди будет сидеть тихо, как мышь, иначе ему придется иметь дело со мной! Пошли!
Гостя проводили в маленькую комнатку, где, судя по валявшимся на полу игрушкам, вероятно, спал кто-то из малышей. Людовик обратил внимание, что постель еще не приготовлена, хотя уже больше восьми часов вечера. Выходит, фрау Херлеманн даже с помощью мужа не в состоянии наладить хозяйство.
При виде Людовика Ферди остолбенел.
– Сенталло!
– Добрый вечер, Херлеманн!
– Но… я думал… что вы…
– … в тюрьме? Да, я провел там два года. А теперь меня выпустили.
– Что ж, старина, я очень рад!
Сенталло, решив отыграться за прошлое, иронически заметил:
– Ваша жена сказала мне, что вы заняты стиркой.
Ферди тяжело вздохнул.
– Смейтесь сколько влезет – теперь ваш черед. Да, согласен, я полное ничтожество. Все, что я болтал, – чистый треп. Я так мечтал о тихой, кроткой жене, что в конце концов почти уверовал в свои россказни. Вы видели фрау Херлеманн, а? Ну тогда должны понять, почему мне так хотелось другой жизни! И если я был жесток с беззащитными ребятами вроде вас, то лишь потому, что дома сам хлебал полной мерой… Надо ж хоть на ком-то отыграться… Вы уж простите меня, Сенталло, что я по-свински себя вел…
– За что вы просите прощения?
– За то, что так долго над вами измывался.
– А как насчет того, что вы отправили меня в тюрьму?
– Уж тут, Сенталло, клянусь, я ни при чем! Я так никогда и не понял, что же произошло на самом деле. Я вас достаточно хорошо знал и был на все сто уверен, что вы не способны украсть, но эта история с Дженни, которую вы рассказывали на суде, меня совершенно вышибла из колеи. Я же сам придумал эту девицу и весь сценарий!… Честно говоря, до сих пор не понимаю, зачем вам понадобилось врать.
– Я не врал, Херлеманн, а действительно встречался с Дженни, причем не раз и не два.
– Но, послушайте, это невозможно!
– Даю вам слово, что это правда.
– Головоломка какая-то. И во время процесса, и потом я часто думал о вашем поведении. Но упрямство, с которым вы продолжали утверждать, будто Дженни существует на самом деле, меня всегда ужасно смущало и, простите, в конце концов даже наталкивало на мысль, что, возможно, вы и впрямь виновны. Давайте попробуем мыслить логически. Если бы каким-то чудом девушка вдруг материализовалась, то где она была, когда вас судили и выносили приговор?
– Дженни отправили подальше от Люцерна, чтобы она не смогла выступить на суде.
– Кто отправил?
– Вот это я и пытаюсь выяснить.
– Ну и ну! Ну и ну!… Заметьте, я всегда чувствовал, что тут какая-то темная история и не все до конца прояснилось… Но, послушайте, Сенталло, если вы это знаете, значит, снова видели Дженни?
– Да.
– Браво! Теперь вы отведете ее к судье, и девушка обо всем честно расскажет. Так что ваш приговор отменят, старина!
– Нет.
– Нет? Но почему же?
– Потому что Дженни умерла.
– Умерла?
– Да, ее убили…
– Ох, черт!
– Так что не будем больше говорить о Дженни – она уже заплатила, и очень дорого, за соучастие в этом деле, хотя и действовала почти бессознательно… Бедная девочка… А вот что меня по-настоящему интересует – это каким образом она появилась на свет…
– Что???
– Да, кому пришло в голову облечь плотью и кровью созданный вами персонаж. Поэтому-то я и пришел сюда.
– Но я-то чем могу вам помочь, мой бедный Сенталло?
– Виновный – один из тех, кто знал о вашей шутке. Стало быть, кто-то из ваших друзей. Сами о том не подозревая, вы натолкнули его на мысль о великолепной махинации. А на меня тем легче было свалить вину, что в свое оправдание я мог сослаться лишь на несуществующую девушку. Этот тип, видимо, рассчитывал на искренность ваших показаний. Он отлично знал, что вы расскажете судье, каким образом придумали Дженни, и я, естественно, сразу же окажусь в его глазах лжецом. Отличная работа! Если бы один полицейский, поумнее прочих, не вздумал еще раз сунуть нос в мое досье, я бы и сегодня гнил за решеткой. Но условное освобождение меня не устраивает, я хочу снова стать таким же человеком, как прочие.
– Я бы очень хотел вам помочь, но, честно говоря, даже не представляю, каким образом…
– Попробуйте вспомнить. Мысль изобрести Дженни вам, случайно, никто не подсказал?
– Нет… И, заметьте, я бы предпочел вариант с подсказкой – это облегчило бы мою совесть.
– Да ладно, речь не о том. Подумайте, может, кого-то ваш план особенно заинтересовал?
– Да вроде бы нет. Вес, кому я рассказывал о шутке, находили ее очень забавной. Простите, если я вас обидел, но вы же сами хотели услышать правду, верно?
Они еще довольно долго обсуждали этот вопрос, но так и не выяснили, кто из служащих банка мог додуматься пустить в оборот шутку Херлеманна.
Вертретера не особенно разочаровало то, что Людовик прогулялся к Ферди Херлеманну напрасно.
– Теперь мы точно знаем две вещи: во-первых, что Херлеманн не причастен к расставленной для вас ловушке, разве что ненароком подал мысль заговорщикам. И во-вторых: виновные, несомненно, принадлежат к числу персонала банка Линденманн. Впрочем, это вполне объясняет точность исполнения всего маневра.
– Это нам мало что даст. В банке больше двух сотен служащих.
– Знаю, но раз нам все равно, с чего и с кого начинать, почему бы не приглядеться повнимательнее к тем, кто так или иначе имел отношение к делу?
