Услышав это, Кобра на какое-то время выпала из реальности. А когда вернулась — обнаружила напарника с ножом в груди.
И с гениталиями во рту.
Глава 21
Психолого-психиатрическая экспертиза, проведенная по настоянию адвоката, доказала, что подсудимая действовала в состоянии аффекта, вызванного личной трагедией женщины. Присяжные единогласно признали Надежду Валерьевну Ким невиновной в убийстве из корыстных побуждений, и совокупно за казино и Туза она получила семь лет колонии строгого режима. Вместо двадцати.
Пошуршав купюрами клиентки, Подвойский устроил так, что отбывать наказание его подзащитную отправили в одну из лучших колоний, где к осужденным относились по-человечески, пытаясь действительно исправить оступившихся, а не озлобить их еще больше.
Перед отправкой к месту отбывания наказания Лана добилась-таки свидания с Надеждой. Во время следствия сделать это не удавалось, и девушка ограничивалась только передачами в СИЗО. Тогда она еще не знала, что это были первые передачи с воли в жизни Надежды Валерьевны Ким…
Мать не помогала ей изначально, стыдясь дочери. А то, что первый срок та получила, стремясь помочь умирающему отцу, Марию не волновало. Главное — опозорила перед людьми. Ну, а потом…
Кобра очень надеялась, что никогда больше не встретит мать, получившую свой немаленький срок за двойное убийство. Иначе на душу свалится новый, еще более страшный грех.
Потому что только одна мысль о том, ЧТО пришлось пережить ее родному малышу, ее Сашеньке, единственному лучику маминого счастья в его коротенькой жизни, останавливала дыхание и замораживала сердце.
Зачем, почему мать убила мальчика? За что? Он же ни в чем не виноват!!! И даже возможность на могилку к Сашуле сходить, поплакать она отняла, так и не открыв место захоронения тела малыша.
В общем, у Кобры не было никого — ни родных, ни друзей. Прежние подруги Надюшки Ким давно исчезли из жизни Кобры, а в этой, другой, жизни друзей быть не может.
Обещаниям измученной девчонки, которую она вытащила из грязных лап Шаны, Кобра не поверила. И кровь для нее дала не потому, что рассчитывала на какую-то благодарность, просто эта девушка, Лана, удивила Кобру. Видно же было, что она из этих, гламурных холеных кисонек, но кисонька вдруг показала острые когти и клыки, защищая свое человеческое достоинство.
А потом оказалось, что оно у девушки действительно было, это достоинство. Сначала у Кобры появился высокооплачиваемый адвокат, и будущее, казавшееся безнадежно-черным, вдруг посветлело, а потом пошли посылки. Такого кофе, чая и бельгийского шоколада в камере СИЗО никогда еще не пробовали.
И дело вовсе не ограничилось одной посылкой, передачи поступали с завидной регулярностью, и в каждую была вложена симпатичная открыточка со словами поддержки.
Это было неправильно. Новая система жизненных ценностей, прочно вмерзшая в душу Кобры, вдруг начала подтаивать, ослабляя внутренний ледяной стержень. А без него на зоне нельзя, разнюнишься — пропадешь.
А значит, пора было прекратить безобразие. Но Кобра не предполагала, что это будет так трудно — отказаться от дружбы, от человеческого участия. Перед свиданием с Ланой она всю ночь не спала, убеждая себя, что так будет лучше.
И в самом деле — ну что может быть общего у уголовницы-рецидивистки и богатенькой наследницы? Где, в какой точке, кроме тюрьмы, могут пересечься их пути? Да, Лана выполнила обещание, она искренне стремится помочь, она очень славная, добрая и порядочная девушка, но — впереди срок. Долгие семь лет, и лучше оборвать все сейчас, чем потом ждать весточек и посылок с воли, которые — Кобра была на сто процентов в этом уверена — начнут приходить все реже и реже, пока не прекратятся совсем.
И это будет гораздо больнее.
Лана пришла тогда на свидание с большущей полосатой сумкой-баулом, с которыми обычно ездят челноки. Туда она упаковала все, что могло пригодиться Надежде (Лана даже в мыслях больше не хотела называть ее Коброй) там, в колонии: белье, одежду, обувь, предметы личной гигиены, бытовую химию. Ну и продукты, разумеется.
Девушка с нетерпением ждала появления Нади. После того что она узнала на суде о судьбе этой женщины, Лана еще больше захотела помочь ей. Вот только чем? Все, что было возможно, уже сделано, а сына не вернешь…
Но остается ведь дружба, верно?
И, когда дверь распахнулась и в комнату свиданий вошла хмурая Кобра, Лана с искренней улыбкой поднялась ей навстречу:
— Здравствуй, Надя!
И запнулась, натолкнувшись на холодный взгляд узких черных глаз. Кобра остановилась у двери и, презрительно скривив красиво очерченные губы, процедила:
— Не наигралась еще в благотворительность, девочка? Небось тащишься от собственного благородства, да? Или это ловкий пиар-ход? Не дура, кое-что понимаю! Вот на сто процентов уверена, что весь мой процесс освещался в прессе, и не только, это ведь такой лакомый сюжет для журналюг! За сколько продала инфу, девочка? Думаю, неслабые бабки от НТВ и прочих любителей жареных фактов огребла, все расходы окупила и сама внакладе не осталась, бизнес-вумен …! Продала на всю страну мою боль, а теперь под добренькую косишь, да? Чайком-кофейком решила купить? Ну, что тебе еще рассказать? Как я выла, узнав о судьбе моего крохи? Как гвоздем вены себе пропорола? Или как мать свою ненавижу? В подробностях?
— Ты что, с ума сошла? — От неожиданности обвинений, от чудовищности слов Лана совершенно растерялась.
— Нет, я-то как раз нормальная и таких, как ты, насквозь вижу! За адвоката, конечно, спасибо и за подачки тоже, но на этом — адью! Больше ты из меня все равно не вытянешь ничего интересного, красотуля, так что прекрати изображать мать Терезу. Ой, смотрите, побледнела, губы дрожат, глаза гневно сверкают — да тебе не в бизнес надо, а по стопам братца, в Голливуд, артистка …!
Лана молча нажала кнопку вызова охраны и, когда Кобру уже уводили, тихо проговорила:
— Зря ты так, сестренка.
Плечи женщины вздрогнули, она на мгновение остановилась, но потом решительно тряхнула головой, словно отгоняя назойливую муху, и молча вышла.
Когда первый шок, размахивая здоровенным молотом из ватина (чем еще, по-вашему, можно пришибить качественно, но без черепно-мозговых травм?), прошел, Лана сначала жутко обиделась. Потом разозлилась. Потом решила навсегда вычеркнуть из своей жизни эту дрянь, недостойную человеческого участия. Она, Лана, свое слово сдержала, помогла, а теперь пусть живет как знает!
Не зря же ее Коброй назвали, змея — она и есть змея.
Лана через Подвойского передала в колонию тот самый баул с вещами, который приносила на свидание, попросив адвоката проконтролировать, чтобы все вложенное до последней тряпочки было передано осужденной Ким.
И пошла умывать руки, чтобы вычеркнуть эту женщину из списка знакомых раз и навсегда чистыми руками.
Но руки умываться категорически отказывались, а список виртуозно прятался от хозяйки. Сговорились, в общем, ведомые интуицией.
Потому что не могла, ну никак не могла Лана ТАК ошибаться в людях! Она ведь изначально, даже когда не знала всех подробностей жизни Надежды Ким, интуитивно ощущала симпатию к этой женщине. А когда узнала, что они теперь одной крови, как в «Маугли», дружеская симпатия превратилась в родственное чувство.
Да, за все время, пока шло следствие, Надежда ни разу не передала через адвоката ни слова благодарности, ни дружеской записки, ничего. Но там, в суде, Надежда в особенно тяжкие для нее минуты всегда искала глазами Лану, надеясь на поддержку и тепло. И получала их, и успокаивалась. И — оттаивала…
Лана буквально видела, как ледяной панцирь, сковавший душу женщины, покрывается сетью мелких трещинок. И из холодной глыбы начинает проступать контур Нади Ким — любящей, искренней, доброй.
И вдруг — такое! Глыба, казалось, стала еще монументальней, еще безнадежней. Там, внутри, давно нет и не может быть ничего человеческого, только арктический холод и безжизненная пустота.
А она, Лана, — дура мягкотелая, вот.
Месяца два девушка старательно умывала руки и вычеркивала из жизни. А потом, смирившись, снова стала посылать в колонию посылки. И открытки к праздникам.
Ответа, само собой, не было.
Больше двух лет.
До сегодняшнего дня.
Глава 22
— Ну, что пишут с зоны? — На плечи девушки легли теплые ладони, а левое ухо томно поежилось от нежного прикусывания мочки. — И, кстати, от кого послание? Уж не от Витюши ли Скипина слезная просьба прислать махорки и старых газет для верчения «козьей ножки»?
Голос мужчины приобрел бархатистость, и смущенно хихикнуло теперь правое ухо.
— Кирилл Константинович, извольте не паясничать! — Очень трудно, знаете ли, сурово морщиться, когда у тебя уши ежатся и хихикают. — Можно подумать, вы, сударь, не видели обратного адреса и имени на конверте!
