Если я скажу, что ладить с консерваторами было вовсе не так легко, то в этом не будет ничего нового. Они, имея большой опыт традиционной службы государству и самостоятельные взгляды, пришли таким образом к стойким государственно-политическим убеждениям, которых и держались постоянно и действительно консервативно. Они преимущественно из своих рядов выдвигали великих государственных деятелей, выдающихся министров, блестящий офицерский корпус, образцовое чиновничество. Их некоторая самонадеянность не была, следовательно, необоснованной. К этому надо прибавить, что и их преданность королю была непоколебимой. Король и отечество должны были быть им благодарны. Но их слабость состояла в том, что иногда они были слишком консервативны, т. е. слишком поздно шли навстречу требованиям времени и вначале боролись против всяких прогрессивных шагов, хотя бы они и были направлены на их пользу. Это можно объяснить их прошлым. Но именно это обстоятельство и мешало полному взаимному внутреннему пониманию между консерваторами и мной во время моего царствования, совпавшего со стремительным развитием империи, в особенности же ее промышленности и торговли. Я хотел и обязан был не только не ставить преград развитию страны, но и всячески содействовать ему.
Хотя ладить с консерваторами по указанной мной причине не всегда было легко, но я очень хорошо знаю, что то же самое говорят и про меня. Причина взаимных недоразумений, быть может, кроется в том, что я хотя и был близок по своим традициям к консерваторам, но по партийно-политическим взглядам консерватором не был. Я стоял и теперь стою за прогрессивный консерватизм, который консервирует жизнеспособное, отметает устаревшее и приемлет полезное новое. В общем там, где имело место предварительное обсуждение того или иного вопроса, я переносил даже неприятную и горькую правду, если только она преподносилась в тактичной форме, и считался с ней больше, чем об этом иногда думают.
Поэтому если обо мне и о консерваторах говорят, что и я, и они были несговорчивы, то это имеет одни и те же корни. В отношении меня со стороны консерваторов было бы только правильнее чаще использовать путь предварительных объяснений с глазу на глаз. Я к этому всегда был готов. И если мы не могли договориться в вопросе о канале, то как раз консерваторы должны были лучше всего понять и оценить то, что я не разделял мысль, заложенную в прекрасном изречении: «Наш король самодержавен, если он творит нашу волю». Если бы я признал этот очень удобный для меня принцип, то именно консерваторы при своем представлении о сильной, действительно управляющей королевской власти логически должны были бы бороться против меня. В сущности, консерваторы должны были бы одобрить то, что их достойному уважения принципу гражданской гордости перед королевским троном я противопоставил мой принцип королевской гордости перед консервативным партийным троном, как я это делал и по отношению ко всем другим партиям. Случайные расхождения с консервативной партией и отдельными консерваторами не могут заставить меня забыть услуги, оказанные как раз людьми из этих рядов дому Гогенцоллернов, Прусскому государству и Германской империи.
Но Бюлову все же удался в конце концов трудный фокус объединения консерваторов с либералами для обеспечения значительного большинства за партиями, поддерживающими правительство. При этом в самом блестящем свете выявились большие способности канцлера, его ловкость, политическое искусство и проницательное знание людей. Крупные заслуги его в связи с достигнутым им успехом завоевали ему полное признание и благодарность и с моей стороны, и со стороны отечества.
Безграничное ликование берлинцев по поводу поражения социал-демократов на выборах вылилось в незабываемую для меня ночную демонстрацию перед дворцом, во время которой мой автомобиль, окруженный многотысячной толпой торжествующих людей, должен был медленно прокладывать себе путь. Лустгартен наполнился огромной массой народа, подчиняясь бурным требованиям которого императрица и я должны были выйти на балкон.
Канцлер присутствовал при моем свидании с королем Эдуардом VII в Киле (1904 год). Среди многочисленных гостей находился также бывший обергофмейстер моей матери граф Зекендорф. Благодаря его частым посещениям Англии графа связывало долголетнее знакомство с Эдуардом VII, который удостоил его большим доверием. Граф Зекендорф, по поручению Бюлова, с которым он дружил, устроил встречу английского короля с канцлером. Их беседа произошла на борту английской королевской яхты после завтрака, на который были приглашены я и канцлер. Король и канцлер долго сидели вдвоем за сигарой. Впоследствии Бюлов рассказал мне содержание этой беседы. При обсуждении вопроса о заключении союза между Германией и Англией король заявил, что в этом нет никакой необходимости, ибо не существует никаких оснований для вражды и раздоров между нашими странами. Отклонение предложения от союза было очевидным доказательством незыблемости английской политики окружения, скоро обнаружившейся особенно ясно и неприятно на Алжирской конференции. Дружественный Франции и неприязненный по отношению к Германии образ действия Англии, открыто проявившийся на конференции, был следствием особого приказа короля Эдуарда VII, делегировавшего в Алжир в качестве своего контролирующего представителя лично проинструктированного им сэра Макензи Уоллеса.
Из намеков, сделанных сэром Уоллесом своим знакомым, было ясно, что желание короля оказывать резкое противодействие Германии и при всяком удобном случае поддерживать Францию. Когда внимание сэра Уоллеса было обращено на то, что в сущности можно прийти к сближению с Германией, договорившись с ней предварительно по тем или иным вопросам, он отвечал, что на первом плане должно стоять англо-русское соглашение. Когда последнее будет достигнуто, можно будет «поладить» и с Германией. Английское «поладить» означало окружение Германии.
Отношения между мной и канцлером в течение всего этого времени были дружеские и полные доверия. Канцлер несколько раз приезжал также и на «Кильскую неделю». Здесь ему, между прочим, представился случай переговорить с князем Монакским и многими находившимися на яхте последнего влиятельными французами, самым выдающимся из которых был, несомненно, месье Жюль Рош, лучший знаток всех европейских бюджетов и большой поклонник Гёте, всегда носивший при себе в кармане «Фауста».
В апреле 1906 года произошел печальный случай с переутомленным канцлером, упавшим в рейхстаге в обморок. Получив известие об этом, я тотчас же поспешил туда и был рад, что статский советник Ренверс мог дать мне успокаивающие сведения о состоянии здоровья Бюлова. Летом, во время отдыха в Нордернее, я поехал туда на миноносце князя из Гельголанда, где производил инспектирование, и сделал сюрприз канцлеру и его супруге, неожиданно посетив их виллу. Я провел день в легком разговоре с канцлером, уже поправившимся, загоревшим от морского воздуха и солнца.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
