московского крематория. О нем и ему она сказала: «Ты отдал свою жизнь за меня».
Глава 8. Смерть Сталина: «Медицинское убийство»?
На протяжении нескольких месяцев незадолго до смерти отца Светлана настойчиво пыталась встретиться с ним. Она видела, как ухудшается его физическое состояние по мере того, как атеросклероз прогрессировал. В декабре 1952 года друзья сообщили ей, что он серьезно болен. В январе 1953 года московская элита знала об ухудшавшемся здоровье Сталина и о нараставшей в Кремле борьбе за власть. Увольнение всех девяти врачей из Кремлевской больницы и предъявление им сфабрикованных обвинений в том, что они участвовали в «заговоре врачей», еще больше накаляло напряженную атмосферу.
2 марта 1953 года Светлана настойчиво и неоднократно пыталась дозвониться отцу на кремлевскую квартиру, стараясь узнать, что с ним. Она не смогла связаться с ним ни в этот день, ни на следующий. Каждый раз, когда она дозванивалась, охранник бросал трубку. Согласно более позднему официальному сообщению у Сталина в ночь с 1 на 2 марта случилось «кровоизлияние в мозг». Однако в течение всего этого времени не было опубликовано ни одного сообщения о его болезни.
Первый официальный медицинский бюллетень появился 4 марта в 2 часа вместе с призывом Цен-трального комитета компартии к национальному единству. Текст обоих документов был зачитан на радио Москвы более чем восемнадцать часов спустя в 8 часов 15 минут вечера. Утром этого дня кремлевский секретарь заехал за Светланой на ее квартиру, и они поехали на дачу Сталина в Кунцево на юго-западе столицы. Ей сказали, что ее отец был обнаружен лежащим на полу без сознания.
Именно в этом доме, в который она изредка приезжала после того, как первый раз вышла замуж, в каждый свой приезд она с болью наблюдала, как медленно угасал ее отец. В тот год перед ее первым браком, когда нацистские войска вторглись в Россию, он несколько дней находился в замешательстве и часто задавал своей дочери с наивной простотой вопрос: «Что говорят люди на улицах, стоя в очередях и у железнодорожных касс?» В течение недели после вторжения немецких войск он ни разу не посетил заседания Генштаба. Военные поражения вызывали новые приступы сомнения; он молча сидел на военных советах, ожидая, когда другие выскажут свое мнение. Позднее, когда пришли победы, он снова обрел уверенность и начал высказывать свои соображения в резком, обличительном и укоряющем тоне.
В послевоенный период Сталин начал все больше бояться своих ближайших сподвижников. В спартанских интерьерах его кремлевской квартиры или дачи, даже из бездушных предметов обстановки, казалось, была выбита душа. Вы не смогли бы определить, оказавшись на даче в Кунцево, в чем разница между тремя ее основными комнатами. Он переходил из одной комнаты в другую в течение дня, стремясь следовать за перемещением солнца, которое попеременно освещало террасы каждой из них. Каждая комната могла служить его рабочим кабинетом, гостиной или спальней. В каждой комнате стоял длинный стол, заваленный книгами, газетами и журналами, в каждой был диван, среди которых находился тот, на котором он умер. Сталина положили на него после того, как нашли лежащим без сознания на ковре. Он мог обедать, читать или спать в любой комнате.
Он передвигался по дому шаркающей походкой, одетый в старый потертый френч. Просил зажечь камин, требовал, чтобы в нем всегда были положены сухие поленья. Вот это он любил – наблюдать за горевшим огнем. Как это делают охотники и пастухи в сельской местности, которые разжигают костры по ночам, чтобы отогнать волков. И на клочках бумаги он постоянно рисовал волков с острыми клыками. Последним индийским дипломатом, которому довелось увидеть Сталина, был посол К.П.С. Менон. Он посетил его 17 февраля 1953 года; уже собираясь уходить, он заметил, что Сталин постарался прикрыть свои рисунки угрожавших кому-то волков. Пылающий очаг в кунцевском доме имел чисто символическое значение: языки пламени, их тепло были средством защиты от мира, который отовсюду наступал на Сталина год за годом, месяц за месяцем.
Мужья его дочери были чужды ему. Он особенно не любил Григория, и ему было наплевать на Юрия. Едва ли он признавал существование внука и внучки: маленького Иосифа, который, как-никак, носил его имя, и Екатерины, как звали его мать и первую жену. Но к тому времени с самой Светланой у него уже не было прежних теплых отношений. Каждый человек становился угрозой, действительной или мнимой, прямой или опосредованной. Все эти люди были для него «волками». И, как он объяснил послу Менону, «крестьяне», подобные ему, знали, как «обращаться с волками». Он постепенно терял связь с реальностью. На одном митинге он начал отдавать честь, хотя на нем не было военной фуражки. Порой его выступления были лишены всякой логики, и он был явно неспособен понять в полной мере предоставляемую ему подробную информацию.
Однако неизбежно наступали периоды временного просветления сознания, когда он обретал прежнюю силу и решительность, что заставляло людей в его окружении беспрекословно подчиняться ему. Он на самом деле не желал видеть Светлану в эти свои предсмертные годы, ведь она была символом отвергнутого им прошлого. Она была близким ему родным существом, а теперь он не доверял никому, кто был рядом с ним. А те, кто окружали его и продвигали свои мелочные планы, нисколько не хотели вмешательства Светланы, чтобы она ни словом, ни делом не смогла нарушить хрупкий баланс внутрикремлевских отношений.
В своей добровольной изоляции Сталин предпочитал не рисковать и не посещать без особой на то необходимости военные гарнизоны, новые промышленные стройки и опытные сельскохозяйственные станции. Люди входили в его кабинет с бумагами и статистическими данными, и Сталин с удовольствием манипулировал этими символами своей власти. Реальность представляла угрозу для его иллюзорного мира. И его родная дочь, даже его маленькие внуки были частью этой опасной реальности, частью гигантской волчьей стаи; все это было следствием распада его личности.
В то время как Сталин умирал в Кунцево, со Светланой встретились, по свидетельству Эммануэля д’Астье, Булганин, Маленков и Хрущев, который «не мог сдержать слез». (Среди них не было Берии, который позднее этим летом был расстрелян.) Они провели ее к Сталину, лежавшему на диване в большой комнате, стены которой были завешаны вырезками из газет.
Возможно, Хрущев действительно был сильно расстроен. Но спустя три года он назвал Сталина «болезненно подозрительным» диктатором, виновным в смерти «тысяч невиновных и честных коммунистов». Хрущев якобы также сказал после смерти Сталина: «Сегодня мыши похоронили кота».
Они все боялись его. Действительно
