– Я ничего не думаю, – мягко ответила женщина. – Но из всех присутствующих я выделяю только вас. Вы были почти незнакомы с моей дочерью, значит, мотивов расправиться с ней у вас быть не могло. Кроме того, вы – адвокат, то есть человек сведущий во всяких там преступлениях и уловках, которые обычно использует убийца. Вы милы, хорошо воспитаны и порядочны. Не спорьте, я вижу вас насквозь.
Комплименты в свой адрес Лиза выслушала спокойно. Вот только проявить характер ей оказалось не под силу. Впрочем, может, у нее и нет никакого характера? Разве можно сидеть и слушать, как посторонняя дама обвиняет родного мужа во всех смертных грехах? Дубровской следовало встать, сухо поблагодарить за чай и покинуть этот дом раз и навсегда. Но она оставалась сидеть, как приклеенная, уплетая как ни в чем не бывало кекс и выслушивая умозаключения выжившей из ума старушки.
– Не хотите еще кекса? – спросила она. – А, вы уже закончили. Тогда идите за мной.
Дубровская послушно встала, вытерла руки салфеткой и последовала за Адой Александровной. Они миновали гостиную, вышли в коридор и поднялись по узкой винтовой лестнице на второй этаж. Собственно говоря, это была небольшая мансарда. Вероятно, это была комната Эммы. Здесь все было устроено по вкусу одинокой молодой женщины: полки с женскими романами и мягкими игрушками; кровать в стиле принцессы, с множеством подушечек и рюшей; легкомысленные занавески. Только компьютер, сиротливо устроившийся в уголке комнаты, намекал на какое-то отношение хозяйки этого плюшевого царства к прогрессу.
– Я убираю здесь, как обычно, – молвила Ада Александровна, и голос ее дрогнул. – Проветриваю, вытираю пыль. Здесь все осталось на своих местах. Так, как было при ее жизни.
Дубровская почувствовала себя неуютно. В комнате витал дух Эммы, и это она чувствовала кожей. Покойница улыбалась с многочисленных фотографий, расставленных на полках; на вешалке в углу висел ее халат, а под ним расположились комнатные туфли; шляпа из соломки, украшенная цветами, была небрежно брошена на кровать. Казалось, что через минуту сюда войдет сама Эмма, сядет на вращающийся стул у письменного стола и обратится к Лизе с каким-нибудь пустяковым вопросом.
Холодок прошел по коже, коснулся щек, лба. Дубровская поежилась. Но хозяйка, должно быть, не замечала состояния гостьи. Она чувствовала себя здесь вполне естественно. Она была дома.
Порывшись в ящичках бюро, дама извлекла на свет какую-то книжицу в кожаной обложке. Она протянула ее Лизе:
– Взгляните.
Это была обычная алфавитная телефонная книжка с редкими записями. На первый взгляд ничего необычного в этой находке не было. Дубровская вопросительно взглянула на даму.
– Ну же! Разве вы ничего не заметили?
Должно быть, Ада Александровна хотела видеть в Елизавете некоего сыщика, который моментально делает верные выводы, а затем мчится по следу, как хорошая гончая. Как бы то ни было, Дубровская ее разочаровывала. Она уставилась в книжку, словно была малограмотная, и молчала, рассеянно переворачивая чистые страницы.
– Смотрите же, – нетерпеливо сказала дама, забирая из ее рук драгоценную вещицу. – Находим букву «Н». Новицкая Лара. Ну, тут ее адрес, телефон. Это не интересно. Еще какой-то адрес, только уже не домашний. И вот еще… абдоминопластика. Дата операции. Смотрим дальше. Буква «К». Выписка из истории болезни. Так, здесь указано – Крот. Интересно, это муж или жена? «Сломан нос. Многочисленные ожоги на теле: спине и ягодицах. Кровоподтеки». Проведена ринопластика. Дата операции.
– И о чем это говорит? – осторожно поинтересовалась Дубровская.
Дама пропустила ее вопрос мимо ушей.
– Эта же страница. Стефания Кольцова. Ринопластика. Дата операции. Буква «Г» – Грек. Ринопластика. Абдоминопластика. Удаление родимого пятна. Неужели вы ничего не заметили?
Елизавета боялась показаться непроходимой тупицей, но, кроме едва знакомых фамилий и абсолютно непонятных слов, она ничего не услышала. Ада Александровна смотрела на нее выжидающе.
– Все эти люди были на вечеринке, – Лиза выжала из себя глубокомысленное замечание и уставилась на женщину, надеясь на ее одобрение. Та поджала губы.
– Вот именно! Обратите внимание, в этой книжке почти нет записей. Только короткие заметки о некоторых ее знакомых. И вам эти люди очень хорошо знакомы.
– Не совсем, – слабо запротестовала Лиза.
– Вопрос в том, зачем моей дочери понадобилось заводить эту книжку и записывать столь необычные данные? Вопрос второй: не кажется ли вам странным, что участники вашего последнего сборища были приглашены точно по блокноту Эммы?
– Инициатором вечера выступила ваша дочь, – вспомнила Дубровская. – Она приглашала всех сама.
– Почему она это сделала? Что за странный выбор? Насколько мне известно, эти люди мало пересекались между собой. Конечно, они были знакомы, но друзьями их нельзя назвать даже с натяжкой!
– Да. Мне это тоже показалось странным, – согласилась Лиза.
– Значит, есть нечто, что объединяет всех этих людей! – воскликнула дама.
– Что же?
– Пластические операции.
– Операции?! – Лизе показалось, что Ада Александровна бредит.
– Вот именно! Я, разумеется, не специалист, но кое-что читаю из прессы и имею приблизительное представление о хирургии красоты. Ринопластика – это операции по исправлению формы носа. Еще здесь упоминается пластика живота. Удаление родимого пятна. Ну что, дорогая, вопросы есть?
– Конечно, – Дубровская чувствовала себя вполне уверенно. – А что насчет моего мужа? Я так понимаю, его в списках вашей дочери нет?
– Не торопитесь, милая, – усмехнулась Ада Александровна. – Вот она, буква «М». Мерцалов Андрей. Ему и удаляли то самое родимое пятно. А вы и не знали?
Растерянный взгляд Дубровской был ей ответом…
– Эмма никогда не пользовалась успехом у мужчин, – сетовала Ада Александровна. – Конечно, она не была красавицей, но ведь это далеко не всегда определяет успех. Ведь правда? Дурнушки тоже выходят замуж. Толстухи рожают детей. А моей девочке просто не везло. Впрочем, у нее всегда было много друзей: мужчин и женщин. Она была душой компании: хорошо играла на гитаре, знала уйму занимательных историй. В нашем доме всегда было много гостей. Мне нравилось находиться в окружении молодых людей, энергичных, веселых. Я любила их всех, как родных детей. Но однажды появилась она…
Стефания Кольцова, бесспорно, была красавицей. Но это была красота особого рода. Не знаю почему, но она мне казалась змеей, гладкой и гибкой, необычайно пластичной, коварной, заползающей в любую душу, заполняя ее собой всю, без остатка. Может, всему виной был ее взгляд. Она смотрела не мигая, прямо, дерзко, до тех пор, пока собеседник не отводил глаза. Тогда ее губ касалась легкая усмешка. Она чувствовала свое превосходство. Мне казалось, без этого она не могла жить. Она подчиняла себе людей без надобности, просто из спортивного интереса. Эмма не стала исключением. Она не только покорилась ей, но и придумала миф о ее необыкновенных достоинствах.
– Ах, мама, – говорила она. – Ну что за чудо эта Стефания! Она так умна, так талантлива. А если бы ты знала, как она умеет управляться с мужчинами! Стоит ей лишь разочек на них взглянуть, и они готовы валяться у нее в ногах. А она их ни в грош не ставит!
В справедливости ее слов я успела убедиться. Стефания притягивала противоположный пол, как магнит. За ней волочились многие, но нужно отдать ей должное, она не разменивалась по мелочам. Возможно, ее привлекал только легкий флирт, атмосфера общего обожания и восхищения.
Мне не было уютно в ее обществе. От нее потоком шли флюиды какой-то неясной опасности, острых ощущений. Кольцова была преуспевающей журналисткой. Ее репортажи вызывали у зрителей неподдельный интерес. Она была творческой, одаренной личностью, готовой на любые авантюры. Она вела репортажи из горячих точек и с мест преступлений; снимала на камеру ночную жизнь морга; шла по следу наркоторговцев и спускалась в канализационные колодцы к беспризорникам. Стефания в совершенстве владела искусством перевоплощения. Она мастерски наносила грим, использовала парики, при помощи хитрых приспособлений меняла даже собственную комплекцию. Она могла выглядеть юной, неискушенной студенткой; пожилой, добропорядочной дамой; разбитной бабой с вокзальной площади. Ее телевизионные репортажи даже удостоили специального приза, но награды ее мало интересовали. Я так и не сумела понять ее по-настоящему. К славе она была равнодушна, деньги швыряла направо и налево. Ее не привлекали устроенный быт и семейная жизнь. Черт знает чего она добивалась! Иногда казалось, что ей просто не терпится расстаться с собственной жизнью. Настолько невероятны и опасны бывали ее выходки.
Ее личная жизнь была столь же причудлива. Кажется, у нее было трое мужей, причем последние два существовали одновременно. Она жила на два дома, совершенно не мучаясь угрызениями совести. Не было силы, способной противостоять ей. Но однажды все изменилось…
