Вернувшись в Вартбург, Лютер написал “Увещание христианам, чтоб они воздерживались от возмущения и мятежа”. “Искоренение злоупотреблений есть дело законных властей, – писал он, – и все, что исходит от последних, не есть возмущение. Масса же не имеет права прибегать к насильственным действиям, хотя бы в пользу правого дела”. На основании собственного опыта он верит в силу слова: ведь словом он принес папе, священникам и монахам больше вреда, чем все императоры и князья. К тому же он предвидит близкое наступление Страшного суда, когда Христос окончательно поразит антихриста.
Однако беспорядки в Виттенберге не прекращались. К чрезмерной ревности Карлштадта присоединилась еще проповедь так называемых “цвиккауских пророков”. Это были два суконщика из саксонского городка Цвиккау, к которым примкнул бывший виттенбергский студент Маркус Штюбнер. Место, откуда они явились, служило издавна плодородной почвой для развития разных сект; таборитские и средневековые сектантские идеи сказывались и в проповеди этих лиц. Они не довольствовались уже одним Св. Писанием; гораздо выше его они ставили откровение внутреннее, совершающееся в душе осененных Св. Духом лиц, к которым причисляли и себя. С Лютером они расходились в том, что требовали не только веры, но и добрых дел, без которых вера мертва, и учили, что человеческая воля свободна. Так как для детей вера невозможна, то они проповедовали, что крещение должно совершаться только над взрослыми, и сами перекрещивались, отчего и получили название анабаптистов, или перекрещенцев. В Цвиккау они сошлись со знаменитым демагогом Томасом Мюнцером, и под его влиянием их учение получило революционный и коммунистический оттенок. Изгнанные из своего города, эти цвиккауские пророки явились в Виттенберг, где проповедь их произвела сильное впечатление среди антикатолического движения, руководимого Карлштадтом, который сам до известной степени подпал под их влияние. Этот беспокойный, увлекающийся человек, столь гордившийся своею ученостью, стал отрицать теперь науку как излишнее и мертвое дело и приглашал студентов заняться лучше каким-нибудь ремеслом или земледелием, ибо сказано: “В поте лица добывай хлеб свой”. Принимая буквально слова Евангелия, что оно принадлежит бедным, он ходил к бедным людям в дома и спрашивал у них объяснения темных мест Писания. И действительно, под влиянием этой проповеди, ректор школы распустил своих учеников по домам; студенты толпами бросали университет, разнося повсюду слух, что не надо больше учиться. Власти и образованные люди растерялись. Сам Меланхтон был потрясен вдохновенным тоном “пророков” и не решался высказаться против них. В городе царила невообразимая смута.
Весть о новых беспорядках сильно огорчила Лютера. “Все мои враги со всеми дьяволами, – писал он, – не причинили мне столько горя и забот, сколько причиняют теперь наши”. Он писал, увещевал, но ничто не помогало. Наконец сам магистрат обратился к нему с просьбой вмешаться в дело. После этого Лютер не мог уже дольше оставаться в Вартбурге. Напрасно курфюрст старался удержать его от возвращения, указывая на опасность проезда через владения враждебно настроенного герцога Георга и на то, что он сам не может теперь открыто защищать его. Не дожидаясь разрешения, Лютер прямо поехал в Виттенберг и уже с дороги ответил на письмо курфюрста. Ответ этот весьма интересен. Он дышит удивительным бесстрашием и гордой уверенностью в себе и своем призвании:
“Я хорошо знаю о себе, – говорит он в ответ на предостережение курфюрста, – что если бы в Лейпциге дела были в таком же положении, как в Виттенберге, то и тогда я поехал бы туда, хотя бы там девять дней шел дождь из герцогов Георгов и каждый из них был бы в девять раз свирепее его. Пишу это Вашей Курфюршестской Милости с тем, чтобы В. К. М. знали, что я еду в Виттенберг под защитой гораздо более высокой, чем защита курфюрста. Потому я и в мыслях не имею просить защиты у В. К. М. В этих делах не должен и не может помогать меч; их должен решать один Бог, помимо всяких человеческих забот и участия. Поэтому, кто больше верует, тот и будет в них лучшим защитником. А так как я замечаю, что В. К. М. еще очень слабы в вере, то я никоим образом не могу считать В. К. М. человеком, который мог бы защищать или спасти меня”.
Лютер вернулся в Виттенберг в четверг (в марте 1522 года) и в ближайшее воскресенье появился на кафедре. Восемь дней подряд проповедовал он, осуждая беспорядки, и авторитет его был так велик, что ему удалось успокоить город. Цвиллинг и Карлштадт снова на время сошлись с реформатором. Что же касается цвиккауских пророков, то они должны были оставить город и, убедившись в том, что им нечего более рассчитывать на Лютера и властей, понести свою проповедь к давно уже волновавшимся крестьянам.
Скоро, впрочем, и сам Лютер, правда, постепенно и взвешивая каждый шаг, стал вводить перемены в чине богослужения. Вся пышность католической службы была отменена, в центре богослужения поставлена проповедь. Чтобы дать общине возможность самой участвовать в богослужении, Лютер ввел духовное пение. С этою целью он отчасти воспользовался существовавшими в старой церкви латинскими гимнами, переводя их на народный язык, отчасти вводил новые, причем ему самому приходилось часто не только сочинять текст, но и музыку к нему. Его стихотворные переложения псалмов, в которых он с неподражаемым мастерством сумел передать всю поэтическую прелесть подлинника, останутся навсегда лучшими образцами духовной песни. Кто не знает чудного лютеровского гимна “Eine feste Burg ist unser Gott”[4], дышащего геройской отвагой испытанной в бедствиях торжествующей веры. Эти песни сослужили делу реформации очень важную службу. Они быстро облетели Германию, незаметно овладевая сердцами и делая их доступными для восприятия самого учения. Один иезуит метко определил их значение. “Песни Лютера, – сказал он, – погубили больше душ, чем его книги и проповеди”.
Между тем учение Лютера продолжало распространяться в Германии почти беспрепятственно. Не только во владениях Фридриха Мудрого, но и нигде в Германии не было предпринято ничего решительного против сторонников реформатора. На настойчивые требования нового папы Адриана VI об исполнении Вормского эдикта имперское правление, заседавшее в Нюрнберге в 1522 – 1523 годах, прямо отвечало, что огромное большинство народа разделяет убеждения Лютера, что римская курия сильно возбудила против себя нацию и что на всякую попытку прибегнуть к силе последнего ответит возмущением. А в ответ на вторичное требование папского легата чины представили известные “сто жалоб”, в которых перечислялись все злоупотребления папства, с угрозой, если эти жалобы не будут услышаны, прибегнуть к самоуправству. Вместе с тем было постановлено, что отныне должно проповедовать только “истинное, чистое и неповрежденное святое евангелие”.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
