— Я купец Аникей Строганов.
— О-о!.. Купец Строганов! Я много слышал о вашем богатстве… Клянусь мессой, если вы хорошо будете платить, я согласен. Перед злополучным отплытием из Нарвы я говорил с одним голландцем, он работал у вас несколько лет. Он хвалил вас.
— Для начала я плачу триста рублей в год, кормлю и одеваю, — сказал Аникей Федорович.
— Хорошо… Я разорен, мне выбирать не приходится. Семьи у меня нет.
Карстен Роде подошел к Строганову и протянул ему руку.
— Клянусь, буду служить вам верно.
Строганов пожал руку датчанина, будто скрепляя договор.
— Что я должен делать? — спросил кормщик.
— Я хочу построить хорошие корабли и возить на них свои грузы в разные страны. И в Испанскую землю, и к англичанам, и во Францию, и в Любек и Атроп30. У меня на службе много мореходов, но таких, кто знал бы дорогу в эти страны, нет. Ты будешь учить моих мореходов.
— О-о, я буду очень рад научить русских мореходов всему, что знаю сам!
— Здесь, в Нарве, проживает мой приказчик Семен Федоров, — продолжал купец, — знаешь ли ты его?
— Знаю, господин.
— Он даст тебе денег на одежду и пропитание, и ты поедешь ко мне в Сольвычегодск, а потом в Холмогоры, там строятся мои корабли.
— А как быть с моими товарищами? Они хорошие штурманы — Ганс Дитрихсен и Клаус Тоде.
— Можешь их взять с собой.
— Что делать с теми разбойниками, которых я и мои люди взяли в плен?
— Завтра я повешу их на городской площади. Пусть все знают, как мы наказываем за разбой. А перед тем попытаю, спрошу, кто у них за хозяина, — строго сказал воевода. — Ну ты иди, мореход.
Карстен Роде поклонился и вышел из комнаты.
— По царской жалованной грамоте я имею право нанимать иноземцев, — сказал Строганов.
— Знаю, Аникей Федорович… Ты на самом деле хочешь товары на своих кораблях возить?
— Хочу, Григорий Иванович. Мои барыши от заморской торговли сразу вдвое станут. А надежную морскую охрану наших купцов от разбойников неплохо бы иметь.
После ухода датского кормщика Аникей Строганов еще долго говорил с воеводой о заморских торговых делах, о здоровье, о своих сыновьях.
Глава восьмая. И РАЗРУБИЛ ЦАРЬ РУССКУЮ ЗЕМЛЮ НА ДВЕ ПОЛОВИНЫ
Слуги постелили на стол красную скатерть, поставили две огромные черные свечи, перевитые серебряными нитями. Против царского места положили старинное Евангелие в телячьей коже. Слуги ушли. В горнице появились два молодых опричника в белых кафтанах с позолоченными секирами31 за плечами.
Они встали по обеим сторонам царского места, взяли в обе руки секиры, замахнулись, словно собирались зарубить врага, и положили их на правое плечо.
Прошло несколько минут. До слуха телохранителей донесся слабый перезвон колокольчиков. Они посмотрели друг на друга и замерли, сдерживая дыхание.
Тихо открылась низкая дверь. Высокий, с нахмуренными бровями человек в черной монашеской одежде и черной шапке вошел, опираясь на посох, и сел на царское место. Рядом с ним неслышно, словно тень, возник духовник протопоп Евстафий.
Из других дверей появились вельможи: члены тайного совета, основатели опричнины, одетые во все черное. Князь Афанасий Вяземский, князь Никита Одоевский, боярин Василий Юрьев, боярин Алексей Басманов, ходивший всегда опустив глаза в землю, его сын Федор, воевода Петр Зайцев.
Низко поклонившись, постукивая посохами о деревянный пол, они направились к столу и расселись на скамьях слева и справа от царя.
Вслед за вельможами в горницу вошли два опричника и с ними юноша с темным пушком на верхней губе и на подбородке — Василий Колычев. Сын воеводы Ивана Колычева.
Василий Колычев недавно подал царю челобитную — принять его в опричники, обещаясь служить верой и правдой. Царь хотел назначить его своим телохранителем.
Последним в горнице появился князь Михаил Черкасский, держа в руках высушенную собачью голову с оскаленной пастью. К ней была привязана небольшая березовая метла. Собачья голова с метлой, привязанная к седлу опричника, отличала его от прочих людей. Она означала, что опричник должен грызть государственных врагов и выметать их метлой. Слегка пошатываясь от выпитого вина, черноволосый и звероподобный князь Михаил приблизился к столу и положил собачью голову рядом с Евангелием.
По знаку царя опричники, сопровождавшие Василия Колычева, вышли из горницы. Заседание тайного совета началось.
— Подойди ближе! — пронзительным голосом сказал царь.
Василий Колычев послушно сделал несколько шагов к столу и упал перед царем на колени.
— Как твое имя?
— Васька Колычев, сын воеводы Ивана Колычева, твой холоп, великий государь.
— Сколько тебе годов?
— Семнадцать.
— Ты хочешь быть опричником?
— Да, великий государь.
Царь помолчал, посмотрел на Федора Басманова.
— Кто превыше всего для тебя, Васька Колычев: отец, либо мать, либо братья и сестры? — спросил Басманов.
— Великий государь превыше всего, — твердо сказал Колычев. — Помимо него, не знаю ни отца, ни матери… Царь выше солнца, ибо солнце заходит, а царь светлым истинным светом всегда обличает тайные неправды.
— А если тебе думные земские бояре будут говорить на государя плохое и клясться святым крестом, что они говорят правду?
— Великий государь — слуга божий на земле. Как он порешил, так и правда, и никто царские дела судить не властен. И если я, твой холоп, услышу изменные речи и наговоры, обязуюсь немедля донести тебе, великому государю.
— Добро, — сказал царь. Он был доволен ответом. — Кто ручательствует за него? — обернулся он к Алексею Басманову.
— Григорий Борисович Грязной с сыном Никитой.
— Добро, — повторил царь и возвел глаза кверху, будто ища написанное на потолке. — Опричник не должен водить хлеб-соль со всеми земскими. Все они враги мои и губители земли Русской. Будешь верно нести мне службу, будешь всегда прав в суде перед ними. Я не поверю ни одному слову изменников на моих верных слуг. Если земский осмелится жаловаться на тебя, ты имеешь право взять с него пеню за бесчестье… А от меня получишь землю и деньги, и жить будешь безбедно.
— Спасибо, великий государь, клянусь тебе служить верой и правдой и жизнь свою положить за тебя.
— Добро. Подойди, Васька, к столу.
Колычев приблизился и встал напротив великого государя.
— Поклянись, что будешь мне верен, — сказал царь, не спуская с Колычева своих маленьких черных глаз.
«Прости меня, господи, за неправду! Прости ради великого дела, ради спасения земли Русской», — сказал про себя Василий Колычев.
