«Эх вы, сани! А кони, кони!..»
Эх вы, сани! А кони, кони!Видно, черт их на землю принес.В залихватском степном разгонеКолокольчик хохочет до слез.
Ни луны, ни собачьего лаяВдалеке, в стороне, в пустыре.Поддержись, моя жизнь удалая,Я еще не навек постарел.
Пой, ямщик, вперекор этой ночи, —Хочешь, сам я тебе подпоюПро лукавые девичьи очи,Про веселую юность мою.
Эх, бывало, заломишь шапку,Да заложишь в оглобли коня,Да приляжешь на сена охапку, —Вспоминай лишь, как звали меня.
И откуда бралась осанка,А в полуночную тишинуРазговорчивая тальянкаУговаривала не одну.
Все прошло. Поредел мой волос.Конь издох, опустел наш двор.Потеряла тальянка голос,Разучившись вести разговор.
Но и все же душа не остыла,Так приятны мне снег и мороз,Потому что над всем, что было,Колокольчик хохочет до слез.
19 сентября 1925«Снежная замять дробится и колется…»
Снежная замять дробится и колется,Сверху озябшая светит луна.Снова я вижу родную околицу,Через метель огонек у окна.
Все мы бездомники, много ли нужно нам.То, что далось мне, про то и пою.Вот я опять за родительским ужином,Снова я вижу старушку мою.
Смотрит, а очи слезятся, слезятся,Тихо, безмолвно, как будто без мук.Хочет за чайную чашку взяться —Чайная чашка скользит из рук.
Милая, добрая, старая, нежная,С думами грустными ты не дружись,Слушай – под эту гармонику снежнуюЯ расскажу про свою тебе жизнь.
Много я видел, и много я странствовал,Много любил я и много страдал,И оттого хулиганил и пьянствовал,Что лучше тебя никого не видал.
Вот и опять у лежанки я греюсь,Сбросил ботинки, пиджак свой раздел.Снова я ожил и снова надеюсьТак же, как в детстве, на лучший удел.
А за окном под метельные всхлипы,В диком и шумном метельном чаду,Кажется мне – осыпаются липы,Белые липы в нашем саду.
20 сентября 1925«Слышишь – мчатся сани, слышишь – сани мчатся…»
Слышишь – мчатся сани, слышишь – сани мчатся.Хорошо с любимой в поле затеряться.
Ветерок веселый робок и застенчив,По равнине голой катится бубенчик.
Эх вы, сани, сани! Конь ты мой буланый!Где-то на поляне клен танцует пьяный.
Мы к нему подъедем, спросим – что такое?И станцуем вместе под тальянку трое.
3 октября 1925«Синий туман. Снеговое раздолье…»
Синий туман. Снеговое раздолье,Тонкий лимонный лунный свет.Сердцу приятно с тихою больюЧто-нибудь вспомнить из ранних лет.
Снег у крыльца как песок зыбучий.Вот при такой же луне без слов,Шапку из кошки на лоб нахлобучив,Тайно покинул я отчий кров.
Снова вернулся я в край родимый.Кто меня помнит? Кто позабыл?Грустно стою я, как странник гонимый, —Старый хозяин своей избы.
Молча я комкаю новую шапку,Не по душе мне соболий мех.Вспомнил я дедушку, вспомнил я бабку,Вспомнил кладбищенский рыхлый снег.
Все успокоились, все там будем,Как в этой жизни радей не радей, —Вот почему так тянусь я к людям,Вот почему так люблю людей.
Вот отчего я чуть-чуть не заплакалИ, улыбаясь, душой погас, —Эту избу на крыльце с собакойСловно я вижу в последний раз.
24 сентября 1925«Мелколесье. Степь и дали…»
Мелколесье. Степь и дали.Свет луны во все концы.Вот опять вдруг зарыдалиРазливные бубенцы.
Неприглядная дорога,Да любимая навек,По которой ездил многоВсякий русский человек.
Эх вы, сани! Что за сани!Звоны мерзлые осин.У меня отец – крестьянин,Ну, а я – крестьянский сын.
Наплевать мне на известностьИ на то, что я поэт.Эту чахленькую местностьНе видал я много лет.
Тот, кто видел хоть однаждыЭтот край и эту гладь,Тот почти березке каждойНожку рад поцеловать.
Как же мне не прослезиться,Если с венкой в стынь и звеньБудет рядом веселитьсяЮность русских деревень.
Эх, гармошка, смерть-отрава,Знать, с того под этот войНе одна лихая славаПропадала трын-травой.
21/22 октября 1925«Цветы мне говорят – прощай…»
Цветы мне говорят – прощай,Головками склоняясь ниже,Что я навеки не увижуЕе лицо и отчий край.
Любимая, ну, что ж! Ну, что ж!Я видел их и видел землюИ эту гробовую дрожьКак ласку новую приемлю.
И потому, что я постигВсю жизнь, пройдя с улыбкой мимо, —Я говорю на каждый миг,Что все на свете повторимо.
Не все ль равно – придет другой;Печаль ушедшего не сгложет,Оставленной и дорогойПришедший лучше песню сложит.
И, песне внемля в тишине,Любимая с другим любимым,Быть может, вспомнит обо мнеКак о цветке неповторимом.
27 октября 1925«Клен ты мой опавший, клен заледенелый…»
Клен ты мой опавший, клен заледенелый,Что стоишь нагнувшись под метелью белой?
Или что увидел? Или что услышал?Словно за деревню погулять ты вышел.
И, как пьяный сторож, выйдя на дорогу,Утонул в сугробе, приморозил ногу.
Ах, и сам я нынче чтой-то стал нестойкий,Не дойду до дома с дружеской попойки.
Там вон встретил вербу, там сосну приметил,Распевал им песни под метель о лете.
Сам себе казался я таким же кленом,Только не опавшим, а вовсю зеленым.
И, утратив скромность, одуревши в доску,Как жену чужую, обнимал березку.
28 ноября 1925«Какая ночь! Я не могу…»
Какая ночь! Я не могу.Не спится мне. Такая лунность.Еще как будто берегуВ душе утраченную юность.
Подруга охладевших лет,Не называй игру любовью,Пусть лучше этот лунный светКо мне струится к изголовью.
Пусть искаженные чертыОн обрисовывает смело, —Ведь разлюбить не сможешь ты,Как полюбить ты не сумела.
Любить лишь можно только раз.Вот оттого ты мне чужая,Что липы тщетно манят нас,В сугробы ноги погружая.
Ведь знаю я и знаешь ты,Что в этот отсвет лунный, синийНа этих липах не цветы —На этих липах снег да иней.
Что отлюбили мы давно,Ты не меня, а я – другую,И нам обоим все равноИграть в любовь недорогую.
Но все ж ласкай и обнимайВ лукавой страсти поцелуя,Пусть сердцу вечно снится майИ та, что навсегда люблю я.
30 ноября 1925«Ты меня не любишь, не жалеешь…»
Ты меня не любишь, не жалеешь,Разве я немного не красив?Не смотря в лицо, от страсти млеешь,Мне на плечи руки опустив.
Молодая, с чувственным оскалом,Я с тобой не нежен и не груб.Расскажи мне, скольких ты ласкала?Сколько рук ты помнишь? Сколько губ?
Знаю я – они прошли, как тени,Не коснувшись твоего огня,Многим ты садилась на колени,А теперь сидишь вот у меня.
Пусть твои полузакрыты очиИ ты думаешь о ком-нибудь другом,Я ведь сам люблю тебя не очень,Утопая в дальнем дорогом.
Этот пыл не называй судьбою,Легкодумна вспыльчивая связь, —Как случайно встретился с тобою,Улыбнусь, спокойно разойдясь.
Да и ты пойдешь своей дорогойРаспылять безрадостные дни,Только нецелованных не трогай,Только негоревших не мани.
И когда с другим по переулкуТы пройдешь, болтая про любовь,Может быть, я выйду на прогулку,И с тобою встретимся мы вновь.
Отвернув к другому ближе плечиИ немного наклонившись вниз,Ты мне скажешь тихо: «Добрый вечер!»Я отвечу: «Добрый вечер, miss».
И ничто души не потревожит,И ничто ее не бросит в дрожь, —Кто любил, уж тот любить не может,Кто сгорел, того не подожжешь.
4 декабря 1925«Кто я? Что я? Только лишь мечтатель…»
Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,Синь очей утративший во мгле,Эту жизнь прожил я словно кстати,Заодно с другими на земле.
И с тобой целуюсь по привычке,Потому что многих целовал,И, как будто зажигая спички,Говорю любовные слова.
«Дорогая», «милая», «навеки»,А в душе всегда одно и то ж,Если тронуть страсти в человеке,То, конечно, правды не найдешь.
Оттого душе моей не жесткоНе желать, не требовать огня,Ты, моя ходячая березка,Создана для многих и меня.
Но, всегда ища себе роднуюИ томясь в неласковом плену,Я тебя нисколько не ревную,Я тебя нисколько не кляну.
Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,Синь очей утративший во мгле,И тебя любил я только кстати,Заодно с другими на земле.
<1925>«До свиданья, друг мой, до свиданья…»
