Ударила пуля Пугачева в левый рукав – отлетел клок от полушубка, словно перо из птицы. Ударила другая пуля в правый рукав – обожгла чуть повыше локтя.
– Не трусь! – кричит Пугачев. – Дело святое, правое. Смерть не страшна. Слазь с коня! Валом кати на вал!
Однако казаки не успели выполнить приказ Пугачева. Сверху, с вала, посыпались на пугачевцев солдаты. Врезались они в ряды конных, взыграл рукопашный бой.
Заработали казаки пиками, саблями. Крошит Пугачев солдат. Не подставляй головы, береги плечи! Удар у Пугачева пудовый. Сабля острая. Раз – взмах, два – взмах! Не шути с государем.
– Емелька! Это Емелька! – кричат царские солдаты и, словно к магниту, лезут к отважному всаднику.
– Неразумные! Сирые! – кричит Пугачев. – Так-то своих встречаете?! – И снова саблей во весь богатырский мах.
Бьется Емельян Иванович, мышцы как сталь, лицо в напряжении. Зрачки как маятник – в разные стороны бегают. На взлохмаченной бороде сосулька повисла.
Метнул Пугачев глазами налево – рядом верхом на коне Гришатка.
– Прочь! – взревел Пугачев. – Откуда ты, глупое! Эй, казаки, оттащить Гришатку в безопасное место!
Собрался Гришатка отъехать подальше от Пугачева, да вдруг заметил, как из-за крепостной стены из-за огромных бревен высунулось бородатое лицо солдата. Поднял солдат ружье, целит прямо в грудь Пугачеву.
– Берегись, берегись, государь!
Однако Пугачев то ли не услышал Гришаткиного крика, то ли не понял, в чем дело. Как был, так и остался на старом месте.
Сощурил бородатый солдат левый глаз. Момент – и нажмет на ружейный курок.
И вдруг Гришатка что есть мочи ударил коня. Дернул за узду так, что у лошади в губах кровь проступила.
Взмыл, привстал конь на задние ноги. Прыгнул вперед, заслонил Гришаткой и собой Пугачева.
Свистнула солдатская пуля. Ударила мальчика. Выпустил Гришатка из рук поводья. Осел, словно кто к земле потянул. Качнулся и рухнул с коня на снег.
– Гришатка! – закричал Пугачев. Он рванулся к мальчику, спрыгнул на землю, подбежал. – Гришатка, Гришатка!
Враз несколько казаков окружили Гришатку и Пугачева.
– Дитятко, – тормошит Пугачев Гришатку. – Дитятко!
Смотрит мальчик полузакрытыми глазами на Пугачева, смотрит, ничего не видит, не слышит. Не дышит Гришатка. Отжил, отгулял свой недолгий мальчишеский век Соколов-Соколенок.
– Гришатка! Гришатка! – кричит Пугачев.
Расстегнул Пугачев полушубок Гришаткин.
Рванул залитую кровью рубаху – у самого сердца рана навылет.
Вдруг что-то зашуршало в руках Пугачева. Потянул он – бумага. Развернул – пугачевский портрет, тот самый, что рисовал как-то Гришатка. Конь. Пугачев. Генеральская лента. Пистолеты за поясом. Снизу надпись: «Царь-государь Петр Третий Федорович». Только надпись теперь перечеркнута. И вместо старой поверх нее новая – во весь разворот листа: «Пугачев Емельян Иванович – вождь и заступник народный».
– Дитятко! Сокол! – взревел Пугачев. – Крови частица народной. Кровушки. – И слеза, огромная слеза, размером в горошину, поползла по заросшей щеке Пугачева и тут же, застыв на морозе, повисла серебряной, стонущей каплей.
Поле, огромное поле
Поле, огромное поле. Только что вырытая в промерзшей земле могила. На краю ее – маленький гроб с Гришаткой. Вокруг – огромной толпой притихшие люди.
– Успокой, Господи, душу новопреставленного раба твоего, отрока Соколова Григория, и сотвори ему вечную па-а-амять! – вытягивает прощальную молитву священник Иван.
Он, по привычке, в поповской ризе поверх тулупа.
Только лицо на сей раз не ястребиное, не строгое. Как-то сморщилось лицо у попа Ивана. Служит он панихиду, а сам нет-нет да носом потянет. Забивается нос, в глазах проступают слезы.
И голос сейчас у него тихий, и губы почти не шевелятся, словно бы вовсе и не он те слова произносит, а льются они откуда-то сами и несет их ветер из дальних далей.
Поп Иван подает команду. Все медленно опускаются на колени и, сотрясая притихшую степь, трижды повторяют за священником:
– Вечная па-а-амять.
Четверо казаков подымают гроб и опускают его в могилу.
По приказу Пугачева гремит прощальный салют из пушек.
Опять тишина, и вдруг!..
– Гришенька, родненький! – взорвал немоту плачущий голос Ненилы.
– Дитятко, сокол! – крик стоном метнулся хрип из груди Хлопуши.
И следом сотни людей:
– Ушел, ушел! Улетел! Закрылись очи твои соколиные.
– Детушки, детушки, – перекрыл человеческий плач дрогнувший бас Пугачева. Он пробился к самому краю могилы, поднялся на бугор из отрытой земли. – Неверно. Неверно! Жив он, жив, Соколенок! Соколам вольное небо. Ширь им, простор им и вечность. – Пугачев вскинул руки, простер их вверх в синеву, к небу. – Здесь он, здесь он, наш Соколенок!
Все невольно подняли головы к небу. И хотя не было там ничего, но всем вдруг ясно представилась вольная птица. Она кружилась, махала крылом, издавала призывные крики. Она то взмывала, то падала вниз и манила, манила людей…
А голос Пугачева крепчал и крепчал, наливался медью, гудел, словно колокол в час набата.
– Соколам вечная слава! Соколам жить да жить! Не забудет смелых русский народ. Внуки-правнуки нас не забудут.
Люди притихли. Хлопуша вытер слезу рукавом.
Царь Иван Грозный
Иван IV Грозный – один из самых известных русских царей. При нем страна окрепла, расширилась. Он присоединил к России Казанское и Астраханское ханства, другие земли. При нем в состав России вошла Сибирь. Родина наша стала страной, в которой жило много разных народов. При Иване IV был составлен «Большой чертеж» – первая географическая карта России. Была издана первая русская печатная книга, и жил первопечатник Иван Федоров. Начали строиться новые русские города: Архангельск, Воронеж, Самара и другие. Появилось русское чудо – красивейший собор Покрова в Москве, на Красной площади, рядом с Кремлем. Весь мир знает его как храм Василия Блаженного. Царь поощрял ремёсла, торговлю. Много и другого произошло в годы жизни царя Ивана. Был он человеком суровым, требовательным, а порой и жестоким. Не зря назвали его Грозным.
И еще одно: до Ивана IV правители России носили титул великих князей. Вступив на престол, великий князь Иван IV первым назвал себя царем. С него и пошли в России цари.
Глава первая Великий князь говорить будет
Забавы
После смерти отца, великого князя Василия III, в трехлетием возрасте мальчик был провозглашен великим князем Иваном IV. Сложным было Иваново детство. Мать, Елена Глинская, умерла, когда сыну исполнилось семь лет. Воспитанием сироты занялись бояре. С юных лет у него проявился нелегкий нрав. Появились забавы странные.
Вот одна из потех Ивана. Забирался он на крышу высокого терема. Бросал с крыши собак и кошек. Бросит кота, следит: упадет ли тот на лапы, на бок, на спину. Изловчится кот, упадет на лапы, значит, остался жив.
А вот и еще забава. Отправлялась как-то бабка Марефа к бабке Арине в гости. Заболела бабка Арина – в пояснице, в костях ломило. Несла ей бабка Марефа квас, пироги и сбитень. Прошла вдоль улицы, обогнула часовенку на бугре, вошла в проулок – и вдруг… Смотрит бабка: что-то в белом саване верстой немереной на нее движется. Вскрикнула, ойкнула бабка. От страха на землю подкошенным колосом рухнула.
Переступило чудище через бабку. Дальше пошло верстой. Отлежалась, вскочила бабка, мчала домой как молодая.
– Сатана явился! Сатана! – кричала.
Возвращался как-то кузнец Кузьма Веревка домой от дружка своего Басарги Подковы. Хорошее настроение у Басарги. Долго сидели они с приятелем. О жизни, о прошлом, о будущем говорили. Угощал Басарга Кузьму медовым настоем. Крепок настой у Басарги Подковы.
Шел Кузьма, пошатывался, и вдруг смотрит: что-то в саване белом верстой немереной на него движется. Замер Кузьма от страха. Неземное ступает что-то. Неведанное.
Поравнялось загадочное с кузнецом. Задело саваном. Чем-то стукнуло по голове. Рухнул Кузьма на землю. Переступило чудище через Кузьму, дальше пошло верстой.
Отлежался Кузьма. Поднялся. Мчал рысаком под родную крышу.
– Сатана! Сатана! – кричал.
Разнеслось по Москве, по домам, по площадям, по улицам:
– Сатана! Сатана явился!
Отважные оружейные мастера из пушечной слободы решили схватить сатану.
Поймали. Потянули за белый саван. Слетел саван. Под ним ходули. На ходулях великий князь.
От страха пали ниц перед ним мастера. Лежат. Не дышат. Переступили ходули через мастеров. Дальше пошли верстой.
А Иван продолжал чинить свои «забавы». Рос он без отца и без матери, некому было его одернуть. Бояре же только поощряли: пусть потешается! Царю должно жестким быть, чтобы ни рука, ни сердце не дрогнули.
Карусель
Поражался простой народ. Что ни год – из Кремля, из дворцовых палат все новые и новые вести тайной молвой разносятся.
Сразу же после смерти Василия III зашевелилось боярство. Каждому поближе к власти стать хочется. Момент удачный. Великий князь Иван IV малолеток, недоросль. При таком-то князе, конечно, советчик нужен. Много желающих стать советчиками, а еще лучше быть первым – первосоветчиком, первосоветником.
