—Вот это да! Какое поразительное преображение личности!
—Плохо выгляжу?
—Очень органично. Ты теперь похож на русского в воскресенье. А сегодня воскресенье.
—Антон, а что это портье так на нас посмотрел? Улыбался как-то странно?— спросил Ральф, когда они вышли на улицу.
—Это он не на нас, это он на тебя так посмотрел. Ты ведь вчера, когда мы из ресторана приехали, требовал продолжения праздника.
—Я?!
—Ты. И еще просил девушек пригласить.
—Этого не может быть! Каких девушек?
—Любых. Тебе было все равно. Когда вернемся, сам у него спросишь. Он как раз только на смену заступил, а тут мы с тобой появились. А потом он нам еще в номер виски принес и сырную тарелку. Не помнишь?
—Нет,— Ральф низко наклонил голову. Ему было стыдно.
«Мерседес» Антона выехал на Тверскую.
—Один мой товарищ знаком с монахом Донского монастыря. Вроде парень очень эрудированный и теоретически может нам помочь. Ты только не говори, зачем ты здесь. Скажи, мол, просто интересуешься историей православия. Если хочешь воды, на заднем сидении лежит бутылка «боржоми». Это грузинская, очень хорошая.
Антон парковал машину около ворот монастыря, при этом набирая чей-то номер на своем мобильном. Проходя мимо белой будки сторожа, Ральф с облегчением обнаружил, что вчерашний страж обители сменился. Возле деревянного строения, где продавались церковные книги и свечи, их ждал долговязый молодой человек с аккуратно подстриженной бородкой.
—Вы — Антон?— спросил он, протягивая Ральфу руку, которую тот машинально пожал.
—Антон — это я,— спутник Ральфа пришел ему на помощь.— А это — мой друг из Германии. Его зовут Ральф.
—Очень приятно,— ответил долговязый.— Меня зовут Михаил. Можете величать Мишей, если вам так удобней.
—Михаил, наш гость интересуется историей Донского монастыря. Нам бы хотелось тут погулять, и мы просим вас, если можно, рассказать какие-нибудь интересные, желательно малоизвестные факты.
—Конечно. Только про Донской монастырь уже всем все давно известно. Пойдемте пока к храму, а я вам по ходу буду рассказывать.
Они неспеша двинулись по главной аллее в направлении Большого собора. Михаил рассказывал, а Антон старался дословно переводить Ральфу все, что тот говорит:
—Наш монастырь основал в 1591 году русский царь Феодор Иоаннович на том самом месте, где стояли русские полки, освободившие Москву от нашествия крымского хана Казы-Гирея. Хан уже был недалеко от города, когда отчаявшиеся защитники решили совершить крестный ход вокруг городских стен с Донской иконой Божьей Матери. Эта икона непростая. Она была вместе с князем Дмитрием Ивановичем на Куликовом поле, что находится в районе реки Дон. Там, в праздник Рождества Богородицы, 8 сентября 1380 года, русские одержали победу над монголо-татарами.
—Михаил,— Антон указал в сторону дальней стены монастыря, где находились знаменитые горельефы,— давайте подойдем к горельефам, чтобы наш гость из Германии смог посмотреть на скульптуру Дмитрия Донского, так сказать, для наглядности.
—Конечно, пойдемте…
—Кстати, Миша, а вы не слыхали одну теорию, согласно которой Куликово поле на самом деле находилось не где-нибудь у Дона, а прямо здесь, в Москве, в районе Лубянской площади. Говорят даже, с тех пор это место считалось проклятым, потому что там в XIV веке погибло столько народу…
—Ну, Антон, вы, верно, цитируете художественную литературу. Мне известно, что до сих пор существуют сомнения насчет точного места битвы, но серьезные ученые даже не сомневаются, что сражение произошло у одного из притоков Дона.
—Не буду спорить. Вообще-то, я просто так спросил, вдруг вы что-нибудь знаете про эту теорию. Кстати, дело не в том, что я разделяю или не разделяю мнение о конкретном месте битвы. Дело в том, что мне представляется логичным сомнение в достоверности определения времени и места любого события, от которого нас отделяет более трехсот лет. Ведь, в действительности, не сохранилось ни одного надежного источника, который бы однозначно трактовал некоторые периоды нашей истории. Да и вообще, в мировой истории одни сплошные белые пятна.
Михаил пожал плечами. Они уже были у восточной стены монастыря. Ральф вопросительно посмотрел на Антона.
—Это у нас была философская беседа, Ральф. К делу отношения не имеет. Я просто говорил, что у меня вызывает сомнение подлинность трактовки историками событий и надежность технологий определения времени, когда они могли произойти.
—А ты это говорил к чему? Впрочем, неважно. Скажи, а после монастыря мы…
—Конечно,— улыбнулся Антон.— Конечно, после монастыря мы поедем пить пиво, а то, я вижу, ты умираешь совсем.
Ральф оживился и успокоился. Он даже почувствовал себя немного лучше. По крайней мере, тошнота уже не была столь невыносимой, а голова болела, как она может болеть у нормального человека при сильных перепадах давления. Образ кружки пива мешал разглядывать горельефы. Ральф устыдился своей слабости, вспомнил, для чего приехал в монастырь, стал вслушиваться в разговор Антона с Михаилом, точнее, в его достаточно точный перевод.
—Михаил говорит, горельефы сохранились чудом. Очень странно, что их сюда привезли, ведь это лишнее свидетельство преступления. А я ему сказал, что у большевиков в тридцатых годах прошлого уже века разрушение храма преступлением не считалось, потому что, по их мнению, делалось для блага народа…
—Очень красивые горельефы, и вообще, территория ухоженная,— ответил Ральф.— А спроси Михаила, что там, за забором? Почему туда нельзя пройти?
Антон перевел.
—Отчего же нельзя?— Михаил живо взглянул на Ральфа.— Вам можно. А заборчик сколотили, чтобы праздные не ходили, потому как там территория пока необжитая.
—То есть, можем пройти, да?
Антон направился в сторону забора и сразу заметил две свежие рейки, скрывающие лаз, которым вчера несанкционированно воспользовался немецкий гражданин.
—Можем, только не здесь. Давайте вернемся к Большому собору, а там пройдем направо, по дорожке, если у вас, конечно, нет желания лезть через забор.
—За кого вы нас принимаете,— Антон покосился на Ральфа.— Мы приличные люди, а друг мой, так он вообще из Европы.
Они пошли вверх по выложенной булыжником дорожке, и через три минуты оказались на заброшенной части территории Донского монастыря.
Ральф осторожно ступал по узкой тропинке, ведущей к скрытому в листве монументу белого камня. Он опять почувствовал очень сильное волнение. Густая трава поднималась на полметра от земли. Вокруг торчали трухлявые пни, а деревья, посаженные в строгие прямые линии, казалось, были начисто лишены человеческого ухода. Сюда, как ни удивительно, почти не проникали звуки с другой части обители.
Тишину нарушил Михаил:
—Вы интересовались, что тут за забором? Теперь сами видите, ничего особенного. Как говорит один мой наставник, типичная картина русской жизни — половина ухожена, вторая брошена. А, с другой стороны, погулять тут иногда благостно. Для мыслей полезно и не отвлекает никто.
—Теперь нам все ясно,— сказал Антон, переведя Ральфу объяснения Михаила.— И тут, как я понимаю, не хоронят никого. На той стороне, смотрю, уже под самой стеной копают.
—Нет, здесь не будут хоронить.
—И раньше такого не было?
Михаил вдруг остановился, излишне резко, как показалось Ральфу с Антоном, и, лукаво уставившись на «экскурсантов», взял, да и задал вопрос «в лоб»:
—Друзья мои, скажите, что же вы такое хотите узнать? Спросите прямо, может так лучше будет.
—Он просит сообщить ему честно, что мы тут делаем,— перевел Антон.
—Не вижу причин, почему бы не сказать. Это же не великая тайна, верно?— пожал плечами Ральф.— Мне, во всяком случае, не повредит. Хуже, чем я чувствую себя сейчас, быть уже не может.
—Михаил, Ральф ищет в России следы своего дяди, который был у нас в плену. Кто-то в Германии сообщил ему, что дядю и других пленных расстреляли, а тела похоронили именно на этом самом месте.
Михаил молчал. Антон готов был поклясться, что на их провожатого информация оказала сильное воздействие. Но тот лишь покачал головой и, глядя в сторону белокаменного сооружения, промолвил:
—Неожиданная теория… Мне и в голову не приходило, что здесь могут быть тайные захоронения. А, знаете, ведь это вполне вероятно. Подождите… Но если это правда, то как же это все ужасно! Ну, представьте только: на территории православной обители похоронены люди… Пускай немцы, но ведь люди! И лежат себе, без креста, в забвении. Это большой грех, это не по-божески… И все-таки, нет, не могу поверить. Ведь настоятель не может не знать про такое, если все так, как вы говорите. Да и в архивах такая информация должна сохраниться. Почему про это никто и никогда не упоминал?
