— Япония в последнее время демонстрирует России свой позитивный настрой (позиция по Крыму, решение по шельфу в Охотском море). Это как-то связано с переговорами по Южным Курилам?
— Мне не известно о каких-либо изменениях в позиции российского руководства относительно территориальной принадлежности четырех южно-курильских островов. Да это было бы совершенно нелогично: получить обратно Крым — и отдать Южные Курилы? Кстати, Япония, хотя и неохотно, официально присоединилась к режиму санкций «коллективного Запада» против России — впрочем, полагаю, экономические санкции в Токио станут применять все-таки очень избирательно. Скорее, японцы последний год пытаются разыграть с нами «антикитайскую карту», ведь их внимание привлекает не только Малая Курильская гряда, но и ряд других заманчивых восточноазиатских территорий. Возможно, на этом направлении можно бы было поискать новое переговорное пространство: подписав мирный российско-японский договор, Япония отказывается от своих притязаний на Южные Курилы — а Россия объявляет о своем благожелательном нейтралитете при силовом решении Японией вопроса о «спорных островах» с Китаем.
— При премьере Абэ Япония вновь стала проводить более жесткую внешнюю политику. Насколько страна в принципе готова выйти из-под американского «зонтика»?
— У японцев есть мудрая поговорка: «Завтра подует завтрашний ветер». Хотя японо-американские союзнические отношения пока условно представляют собой сообщающиеся сосуды (насколько исподволь убывает стратегический потенциал США в Азиатско-Тихоокеанском регионе, настолько Япония вынуждена больше рассчитывать здесь на собственные силы), скорые перемены в японском геополитическом самосознании неизбежны. Конечно, пока японский правящий класс по-восточному расплывчато демонстрирует лояльность своим вынужденным американским партнерам (как заявил Абэ в прошлогодней программной речи, «основа нашей внешней политики — союз с США»), но уже сейчас в Японии многие начинают предполагать, что можно одновременно использовать полезные возможности военного союза с американскими «гайдзинами» и выстраивать национальную модель обеспечения «стабильности и процветания» в Восточной Азии. И вполне вероятно, что эта новая японская политическая и экономическая модель будет очень напоминать прежнюю — имперскую образца первой половины двадцатого века.
Необходимо отметить, что Япония — вообще единственное значимое государство мира, которому для эффективного развития (а возможно, и выживания) будет очень сложно обойтись в скором будущем без ближней территориальной экспансии.
Нелинейный процесс
— Можно ли в принципе рассчитывать на новый уровень отношений между Россией и США? Или же интересы и взгляды сторон настолько расходятся, что мы так и будем находиться в состоянии «на грани новой холодной войны»?
— Ганс Моргентау, основоположник теории политического реализма в международных отношениях, еще в 1948 году написал, что международная политика может быть определена как «непрерывное усилие, направленное на сохранение и увеличение мощи своей собственной нации и ослабление мощи других наций».
США выстраивают свою внешнюю политику, основываясь именно на этом принципе, но и окрепшая Россия уже не видит для себя иного пути в международных отношениях. При этом за последние десять—двенадцать лет отношения между США и Россией складывались по одной и той же модели: полное несоответствие национальных политических интересов в конце концов сменялось вынужденным поиском точек соприкосновения. Казалось бы, это распространенная международная практика — но только в идеальном варианте. Пора прекращать заниматься политическим самообманом, что у нас есть или может быть что-то общее с современными США, — возможны только ситуационные дипломатические контакты и дорабатывание по отдельным незавершенным проектам (вроде сотрудничества по МКС).
— В России любят рассуждать о грядущем упадке Америки. Насколько, по вашему мнению, нынешняя внешняя политика Соединенных Штатов адекватна задаче сохранения гегемонии?
— Я бы представил эту проблему несколько иначе: политика официального Вашингтона пока адекватна задаче имитации сохранения американской гегемонии в мире. Но со временем даже имитировать свое прежнее могущество у американцев будет получаться все хуже и хуже. Характерно, что буквально на днях влиятельнейший американский журнал Foreign Policy напечатал статью, где прямо прозвучал призыв к американскому истеблишменту как можно скорее вернуться к проверенной стратегии изоляционизма. Вот цитата из нее: «Даже после того, как Соединенные Штаты в начале двадцатого века стали великой державой, они проявляли осторожность и избирательность, принимая на себя обязательства перед другими. Иными словами, когда дело доходило до международных альянсов, США сторонились ответственности и предоставляли возможность другим великим державам бороться за поддержание баланса сил в Европе и в Азии. И лишь когда евразийский баланс сил нарушался (это случалось в ходе двух мировых войн), Соединенные Штаты начинали мобилизацию своих ресурсов, брали на себя обязательства перед партнерами по альянсам и ввязывались в драку. В обоих случаях они вступили в войну последними, понесли меньше потерь, чем любой из участников войны, и оказались в идеальном положении для обеспечения мира после войны».
Пока что эти рассуждения напрямую касаются только американских действий на Украине и вокруг нее, но немного позже — уже после окончания полномочий администрации Обамы — подобные внешнеполитические концептуальные перемены почти наверняка негативно отразятся на положении США и в некоторых других регионах мира. Прежде всего в Восточной Европе и Восточной Азии, а Ближний Восток американцы, по сути, уже потеряли.
— Вы как-то писали о возможности формирования Россией нового военного союза на постсоветском пространстве. Что это может быть за союз? Что изменилось, чтобы он стал возможен?
— Я подразумевал несколько другой состав участников возможного военно-политического объединения (или блока), который не был бы привязан исключительно к постсоветскому пространству. Что, как правило, становится концептуальной основой подобного союза? Обеспечение коллективной безопасности его участников, но за счет не только государства-лидера, но и полномасштабного (при необходимости) использования национальных вооруженных сил. Проблема в том, что создавать качественный военно-политический союз на постсоветском пространстве уже не из кого. Но если создавать его не из кого, а создавать нужно — значит можно попробовать сделать это нестандартными методами, например с привлечением государств, частично недовольных своим членством в НАТО (Турция, Чехия, Венгрия, Греция) или расположенных в азиатской части Большой Евразии (Индия, Вьетнам, Иран).
— Страны БРИКС в целом поддержали позицию России по Украине, по Крыму. Насколько это серьезный фактор для Запада?
— Думаю, что это не очень важно даже для российского руководства. Конечно, в пропагандистских целях можно заниматься различными интерпретациями этого факта, но скорее для внутреннего употребления. Вот что, например, совсем недавно заявили министры иностранных дел стран БРИКС: «Распространение недружественной риторики, санкций, ответных санкций, политики силы не способствует сбалансированному и мирному решению кризиса, соответствующему международному праву, в том числе целям и принципам, закрепленным в уставе ООН» — ну и что с того? От дипломатических реверансов в критической ситуации толку мало, а на реальную поддержку своих партнеров (допустим, в форме ответного точечного экономического давления на США) России рассчитывать явно не приходится.
— Не слишком ли наступательной является российская политика в последнее время (последние год-полтора)? Нет ли опасности в разрыве между растущей внешнеполитической активностью и экономической и внутриполитической слабостью?
— Чем отличается качественный механизм подготовки, принятия и выполнения решений по стратегическим вопросам международной политики в эффективно функционирующем государстве? По крайней мере пятью базовыми факторами. Первый: коллегиальный характер выработки и принятия внешнеполитических решений, вовлеченностью в этот процесс новых акторов международной деятельности (таких как национальные и международные неправительственные организации). Второй: опора на экспертное сообщество при принятии и выработке внешнеполитических решений. Третий: развитое стратегическое прогнозирование и планирование. Четвертый: прозрачность механизма принятия внешнеполитических решений и использование современных внешнеполитических инструментов («мягкой силы», «цифровой дипломатии», народной дипломатии). Пятый: организационная и дипломатическая культура при разработке и выполнении внешнеполитических решений. Практически ничего этого у нас пока нет.
