Но есть и другой Лентулов – его решение религиозной темы в диптихе «Снятие с креста» (1910) остротрагично, здесь нет подобающего иконографической традиции смирения и отстранённости, констатирующей неминуемое и должное. Лик Богоматери выписан в византийском стиле, но тона заглушены, пространство сдавлено, фигуры обрезаны, погружены в скорбь, корчатся от боли, поднимая в душе зрителя гуманистический протест… Неслучайно цензура запретила это произведение. Одна из выставленных работ – «Пейзаж с трубами (Троице-Сергиева лавра)» (1920) – знаменует явление новой религии – индустриализации…
Н. Чернышёв. «Люда», 1922 г. Холст, масло
Выставка «Недетское время», приуроченная к 130-летию народного художника РСФСР, ученика В. Серова и К. Коровина, искусствоведа Николая Михайловича Чернышёва (1885–1973), организована галереей ГРОСart совместно с Государственным музеем А.С. Пушкина в его филиале (Денежный пер., д. 55/32). Выставка работает до 14 декабря. Произведения графики и живописи, практически неизвестные, из собрания семьи художника и московских частных коллекций, посвящены одной из любимых в реалистическом творчестве Чернышёва теме – детство и юность, – камерность которой органично вписана в небольшое экспозиционное пространство.
Образы трогательны и очаровательны, но в них настойчиво проступает дух эпохи – созидательные и сложные 1920–1930 гг. Юные строители коммунизма олицетворяют готовность к действию, стремление к светлому будущему, не зная, каким оно будет, и не помня, каким было прошлое их страны. Это tabula rasa, наивное, непорочное, открытое сознание – и художник с большой искренностью его чувствует и передаёт в своих работах. Здесь нет трагического «антуража» – разрухи, нищеты, голода, сиротства… Но много солнца, даже если перед нами монохромный лист с одной-двумя хрупкими фигурками. Не стоит думать, будто автор не понимает или абстрагируется от происходящего вокруг. Николай Чернышёв, тогда уже сорокалетний, наверняка смотрел на своё время без «розовых очков». Просто он считал, что « Искусство должно человека вдохновлять, а не удручать ».
Возможно, поэтому он создаёт усреднённый образ детства – новый человек лишён индивидуальности: дети одеты, как все, пострижены, как все (юная модница хочет соответствовать всеобщей моде), делают то, что и все (юные слесари, колхозники, делегаты слёта, авиамоделист занимаются тем, что необходимо обществу). Все, как один. Дружным шагом пионерия идёт на парад 1 Мая или петь в хоре, на субботник или агитировать беспризорников – всё подчинено интересам страны. Очерковый рисунок, часто без прорисовки лиц, лёгкими штрихами карандашом или углем, вскользь, даёт зрителю условное понимание текущего, «общего момента» – без деталей и частностей. Чернышёв много занимался не только станковой, но и фресковой живописью, изучал древнерусскую храмовую роспись и мозаику – отсюда его вытянутые силуэты, невесомость и даже прозрачность многочисленных «одинаковых» персонажей, несмотря на их «идеологическую нагрузку». В этом смысле мастер, лишая детей материальности и конкретных признаков, утверждает за ними право на свободное детство, и одна лишь эмоция – ключ к пониманию жизни.
Когда же Чернышёв делает портреты, то находит и сохраняет нарождающуюся личность («Люда», 1922; «Наташа Деревцова», 1926). В портретном жанре художник работает с активным цветом, но по настроению остаётся лиричным: его взгляд улавливает в модели то, что обществом, может быть, не востребовано, но человеку иначе не прожить. И в этот момент перед нами оказалась абсолютно незащищённая, обнажённая душа, которая наедине с собой ищет какие-то ответы…
Теги: искусство , скульптура , живопись
«Астраханщина»: была, есть… и будет есть?
В марте 2011 года ("ЛГ", № 8) была опубликована моя статья «Астраханщина», в которой рассказывалось о первом в СССР антикоррупционном уголовном процессе над сотней ответственных работников советских госучреждений и нэпманов. Авторство столь неблагозвучного названия молва приписывает Сталину, который, узнав о безобразиях в низовьях Волги, якобы сказал, нахмурясь: «С этой «астраханщиной» надо кончать!»
Ничто не ново
Процесс проходил в помещении местного драматического театра в 1929 году, судьи сидели на сцене, лихоимцы - в партере, публика – в ложах бенуара, бельэтажа и на галёрке. Начало судебного заседания было ознаменовано многочисленным шествием трудящихся, требовавших сурового наказания растлителям социалистической морали, вплоть до расстрела. Судьи вняли народным чаяньям и «наградили» 14 человек высшей мерой наказания. Самый злостный взяточник выкружил себе мотоцикл, основная часть удовлетворялась большими и малыми «кавказскими» столами в ресторанах в компании не особо привередливых чаровниц, невзрачными суммами в ассигнациях и завертушками со всевозможной снедью.
Спустя 85 лет в Астрахани вновь состоялся антикоррупционный уголовный процесс, но на сей раз не на театральных подмостках, а в строгом помещении районного суда. На скамье подсудимых сидел всего один человек, но зато какой! Сам градоначальник Михаил Николаевич Столяров, которого обвиняли в покушении на взятку в размере 10 миллионов рублей.
«Брали» его год назад не местные, а столичные оперативники сразу же после получения взятки от предпринимателя, который двумя месяцами ранее оповестил следственные органы о вымогательстве крупного денежного куша при решении вопроса о предоставлении земельного участка. Спустя несколько минут после выхода из ресторана московские оперативники, прибывшие с целью конспирации в Астрахань на машине с волгоградскими номерами, остановили разморённого удачей Столярова и попросили представиться. «Я – Столяров Михаил Николаевич, мэр Астрахани», – cо значением произнёс задержанный. «Вот вы-то нам и нужны!» – как-то по-будничному сказал один из незнакомцев, надевая на мэра наручники и подталкивая его к машине[?]
О чём он думал по пути в кутузку, сидя между двумя крепкими, неразговорчивыми гражданами со специфическим выражением лиц, нам не узнать никогда. Возможно, он вспоминал тот торжественный, по-семейному задушевный вечер месячной давности, когда весь астраханский политбомонд праздновал его 60-летие. Какие журчали там слова, какие шуршали эпитеты, что за метафоры пронзали спёртый от вселенской аллилуйщины воздух! Производители этих слов, эпитетов и метафор оттачивали своё мастерство в многолетних оральных турнирах на собраниях-заседаниях, в предвыборных ристалищах, перед микрофонами журналистов. Слушая эти речи, тихо и благодарно плакали ангелы…
Впервые в глазах защипало в начале 2012 года, когда на городском собрании Михаила Николаевича с шиком выдвигали кандидатом на пост мэра. Помню, как вдохновенно выступали со сцены Театра юного зрителя разного рода узнаваемые и заслуженные, орденоносные и венценосные, почётные и доверенные, руководящие и направляющие. В мундирах и в партикулярном платье, с хорошими причёсками и вообще без оных. Некоторое время даже я пребывал в замешательстве, пока не вспомнил, где произносились все эти речи – да в ТЮЗе же, в царстве старой, доброй сказки, в которой всё придумано, всё понарошку, всё из фанеры и картона.
Я неслучайно столь подробно остановился на этих двух знаменательных эпизодах из жизни астраханского градоначальника. Ведь сидя теперь в гнусной камере, он едва ли узрит некую причинно-следственную связь между сказкой про доброго молодца и теми, кто её ему рассказывал, с одной стороны, и жестокой реальностью в виде страшного приговора, к которому он явно не был готов, – с другой. Он не узрит, а мы попробуем.
Чудесный окуляр
Я, конечно, могу ошибаться, но сдаётся мне, что в последние лет 15–20 в нашей новой России усилиями пронырливых политтехнологов по недогляду, а то и по заказу власти выстроилась целая система искажённого представления и восприятия действительности. Нам будто предложили смотреть теперь на мир через какой-то чудесный окуляр, который всё невероятным образом увеличивает, улучшает и облагораживает. С помощью этого приспособления ГПТУ превратили в колледжи, техникумы – в институты, последние же – в университеты и академии. Глав администраций назвали губернаторами, ничуть не смущаясь того обстоятельства, что руководят-то эти самые губернаторы не губерниями, а по-прежнему областями.
Чуть ли не каждый второй начальник в стране – президент, любой задержавшийся на пару лет на эстраде «музукант», без ошибок сыгравший «Чижика-пыжика», – легендарный, а любая певичка, отмеченная природой не голосом, но размером бюста, – «звезда». Само собой, самые полезные для страны люди-депутаты нынче не просто депутаты, а сенаторы и конгрессмены. Далее по списку идут жулики и бандиты, которых чаще всего теперь называют бизнесменами, так же как старую, добрую «блатную» песню про поезд из Воркуты в Магадан – шансоном… Полагаю, каждый на досуге может продлить этот список не на один километр.
