Взрослые были в восторге от ее классной комнаты, как и большинство детей, и Рут всегда была счастлива видеть, как дети — девочки и мальчики — играют ее куклами, хотя некоторые из кукол были очень ценными, а многие старыми и хрупкими. Некоторые родители очень нервничали, видя, как их ребенок играет куклой из прокоммунистического Китая, или же куклой, принадлежавшей дочери Верховного судьи Джона Маршалла. Рут была добрая женщина: если она чувствовала, что восхищение ребенка ее куклами действительно смущает родителя, она доставала Барби и Кена, специально припасенных для таких случаев. Дети играли с ними, но вяло, как будто понимали, что по-настоящему хорошие куклы почему-то находятся под запретом. Если же Рут понимала, что запрет родителей связан с тем, что они считают неудобным, чтобы их ребенок играл игрушками взрослой леди, она давала понять, что ни в коей мере не возражает этому.
— Вы не боитесь, что ребенок сломает их скамеечку? — спросила у нее однажды Мейбл Нойз. Лексикон Мейбл изобиловал выражениями типа: "Смотрите и трогайте на здоровье, но если сломаете — платите". Мейбл знала, что кукла, принадлежавшая дочери судьи Маршалла, стоила по меньшей мере 600 долларов она показала ее фотографию дилеру старинных кукол в Бостоне, и он оценил ее в 400, поэтому Мейбл думала, что ее продажная цена — 600. Еще там была кукла, принадлежавшая Энн Рузвельт… настоящая гаитянская кукла вуду… И Бог знает, какие еще, сидящие щека к щеке и нога к ноге с такими общеизвестными куклами как Энн и Энди Рэггеди.
— Ничуть, — ответила Рут. Она находила взгляды Мейбл такими же странными, как и Мейбл — ее взгляды. — Если Богу угодно, чтобы одна из этих кукол сломалась, он может сломать ее сам или же послать ребенка сделать это. Но до сих пор ни один ребенок еще ничего не сломал. Ну, открутили несколько голов, и Джо Пелл что-то сделал с устройством на спине у Миссис Бисли, и теперь она ничего не может сказать, кроме: не хотите ли принять душ? — вот и весь причиненный убыток.
— Вы меня извините, но я все-таки считаю, что это слишком большой риск по отношению к таким хрупким уникальным вещам, — сказала Мейбл. Она фыркнула. Мне кажется, что единственная истина, которую я усвоила в своей жизни, это то, что дети ломают вещи.
— Ну, может, мне просто повезло. Но знаете, они осторожны с ними. Думаю, потому что они их любят. Рут сделала паузу и слегка нахмурилась. — Большинство из них любят, — добавила она через секунду.
Тот факт, что не все дети хотели играть с «ученицами» в классной комнате некоторые, казалось, боялись их, озадачивал и огорчал Рут.
Маленькая Эдвина Турлоу, например. Эдвина разразилась бурными воплями, когда мама ввела ее за руку и буквально подтолкнула к куклам, рядами сидящим на скамейках, внимательно глядя на доску. Миссис Турлоу считала кукол Рут самыми прелестными, премиленькими, как играющий котенок, сладенькими, как сбитые сливки', если бы существовали другие клише для выражения «очарования», миссис Турлоу, вероятно, употребила бы их применительно к куклам Рут. Она просто поверить не могла, что ее дочь их боится. Она подумала, что Эдвина "просто стесняется". Рут же, безусловно видевшая искру неподдельного страха в детских глазах, не сумела отговорить мать (которую она считала женщиной тупой, со свиными мозгами) от того, чтобы та толкала ребенка к куклам.
Поэтому Норма Турлоу поволокла маленькую Эдвину в "классную комнату", и вопли Эдвины были так громки, что Ральф выскочил из подвала, где он плел стулья. Потребовалось минут двадцать, чтобы успокоить истерику Эдвины, и, конечно, ее увели вниз, подальше от кукол. Норма Турлоу была очень смущена, и всякий раз, как она бросала мрачный взгляд в сторону Эдвины, та снова начинала истерически плакать.
Позднее, тем же вечером Рут поднялась наверх и грустно взглянула на свою классную комнату, полную молчаливых детей (в число «детей» входили и такие почтенные персоны, как Миссис Бисли и Мамаша Старый Капюшон, которая, будучи вывернутой наизнанку и слегка переделанной, становилась Страшным Серым Волком), задумавшись, как же они могли так напугать маленькую Эдвину. Сама Эдвина, конечно же, не могла ничего объяснить; даже самые осторожные расспросы возобновляли вопли ужаса.
— Вы действительно сделали этого ребенка несчастным, — наконец тихо сказала Рут, обращаясь к куклам. — Что вы ей сделали?
Но куклы только смотрели на нее своими стеклянными, пуговичными, пришитыми глазами.
— И Хилли Браун тоже не хотел к ним приближаться в тот раз, когда его мать зашла, чтобы ты заверила купчую, — сказал Ральф у нее за спиной. Она испуганно оглянулась и улыбнулась ему.
— Да, и Хилли тоже. — Были и другие. Немного, но достаточно, чтобы встревожить ее.
— Ну же, — сказал Ральф, обнимая ее за талию, — давайте, чучела! Кто из вас, морды, напугал девчушку?
Куклы смотрели молча.
И на мгновение… только на мгновение… Рут почувствовала движение страха, начавшегося где-то в желудке, потом поднявшегося вверх по позвоночнику, звеня позвонками, как костяной ксилофон… потом все прошло.
— Не беспокойся об этом, Рут, — сказал Ральф, наклоняясь к ней. Как всегда, его запах заставил ее почувствовать легкое головокружение. Он крепко ее поцеловал. И не только его поцелуй был крепким в этот момент.
— Пожалуйста, — сказала она, слегка задыхаясь, прерывая его поцелуй, только не перед детьми. Он засмеялся и сгреб ее в свои руки.
— А перед собранием Генри Стил Коммагера?
— Чудесно, — выдохнула она, сознавая, что была уже наполовину, нет… на три четверти… нет, на четыре пятых раздета.
Они срочно занялись любовью, к огромному удовлетворению обеих сторон. Всех их сторон. Легкое охлаждение было забыто.
Но она вспомнила об этом в ночь на 19 июля. 17 июля изображение Христа начало говорить с Беккой Поулсон. 19 июля куклы Рут Маккосланд начали разговаривать с ней.
Жители города были удивлены, но обрадованы, узнав, что два года спустя после смерти мужа в 1972-м, его вдова выдвинула свою кандидатуру на должность констебля города Хэвена. Молодой человек по фамилии Мамфри выступил против нее. Большинство сошлось на том, что этот парень был глуп; но оно также согласилось с тем, что этому трудно помочь: он был новичком в городе и еще не знал, как себя вести. Те, кто обсуждал эту проблему в "Хэвен Ланче", сошлись на том, что Мамфри более достоин сожаления, чем порицания. Он проходил как кандидат от демократов, и главный пункт его платформы оказался таким: когда речь идет о должности констебля, то выбранное лицо должно арестовывать пьяниц, превышающих скорость, хулиганов; долг его может состоять и в том, чтобы время от времени арестовывать и сажать в тюрьму опасных преступников. И, конечно же, жители Хэвена не должны выдвигать на такой пост женщину, не так ли?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
