Мешок с продуктами и оружием был многофункциональным, поэтому Леон и выбрал его. Опустошив свой минисклад, Леон начал раскрывать "молнии". Работать приходилось одной рукой — в левой ладони спал пригревшийся Вик. Вскоре на земле лежал брезентовый квадрат. Леон развернул его углом. Ноги, конечно, вытянутся по земле, но песок не так уж и прохладен.
— Чего надо опасаться здесь, на берегу?
— Берег — граница. Неприятностей здесь почти не бывает. Я поспал. Теперь подежурю. Спи.
Постояв в нерешительности, Леон подошёл к Брису и встал рядом с ним на колени.
— Вика будить не хочется. Слева на поясе отстегни. Нашёл? Это тебе. Я так понял, у тебя огнестрельного нет.
Руку Бриса маленький, но тяжёлый пистолет слегка оттянул… Леон видел лицо Бриса: половина скрыта ночной мглой, вторая половина — абстрактная, сглаживающая черты маска, ко всему прочему текучая и раз за разом изменяющая и форму, и настроение, — результат игры звёздного неба на волновой зыби… Брис молча положил пистолет близ себя и снова улёгся.
Леон тоже лёг. Уже привычно ощутил, что сна нет и не будет. Подумалось ещё, может, предупредить Бриса — пусть парень ещё поспит. Через минуту забылось. Стал думать о разговоре, перебирая имена и лица. Странное впечатление: пробовать на звук имя и видеть его форму. И форма-то неконкретная.
Кстати, Брис назвал одно имя, но не предложил вспомнить человека. Сейчас в темноте Леон пытался восстановить сочетание имени и формы. Это немного похоже на тренировку. Тебе показали движение — ты его пробуешь, находишь приемлемый вариант выполнения и доводишь до совершенства — в границах собственного тела… Док Никита… Леон затаил дыхание: темно-русый парень обернулся, засияв карими глазами, как будто обрадовался, что его окликнули. Врач команды. Любитель похохмить. Совсем не похож на врача. Внешность мальчишеская и улыбка совсем детская.
Газет нет. Книг — тоже. Чем занять себя до рассвета? "Почитать" дневники? Он помнит их наизусть — от первой тетради до последней, незаконченной. Перечитывать их все от начала до конца вошло в привычку уже со второго вечера бдения за письменным столом.
Он начал "перелистывать" тяжёлые страницы, волнистые от сильного нажива ручки, и за неровными торопливыми строками наблюдал возникающие сцены…
Анюта. Синеглазая девочка-царевна. Это Мишка к её десятилетию написал стихи. Девочка-царевна. В семье обожали носить её на руках — Анюта терпела, а наедине с Леоном ворчала: "Кукла я им, что ли? И ты молчишь, ничего не говоришь. Если Мишка ещё раз меня на руки возьмёт, я так орать начну, что весь дом упадёт!" Она садилась рядом, на диван, и чуть покачивалась, подпрыгивая. "Я сегодня из школы шла, видела: голубь длинную такую корочку нашёл, а она жёсткая. Он её клюёт, а расклевать не может. И вдруг с дерева как слетят два воробья! Как схватят корочку за концы! А она тяжёлая! И они её тащить не могут. Отлетели чуть-чуть, а голубь их догнал и корочку отобрал! Жалко, правда?" Или посидит, подумает и вздохнёт: "Пап, ты маме скажи, чтобы она со мной не сюсюкала, а говорила нормально. От соседей стыдно". И этот серьёзный стонущий вздох заставлял Леона интересоваться: "А что ж ты сама не поговоришь?" Анюта поднимала озабоченные глаза: "Мама считает что я ещё маленькая. С нею нельзя ни о чём серьёзном говорить".
Нежная громада воздуха едва шевельнулась.
Леон глянул налево: приподнявшись на локте, Брис смотрел на него.
— Чего не спишь? Бессонница?
— Она.
— Давно?
— Лет двенадцать-тринадцать.
Брис не охнул, не присвистнул — только сел удобнее.
— С тех пор как память потерял?
— Наверное.
— Если завтра найдём хоть кого-то из команды, думаю, и сон, и память тебе мы вернём. Обещаю.
— Ты знаешь, что со мной? — удивился Леон.
— Надеюсь…
3.
Если бы не разрушения, в лучах размазанного белым пятном солнца город выглядел бы тортиком, старательно посыпанным белой крошкой. Так, конечно, это и был торт, но варварски пропаханный тупым и грязным ножом.
До завтрака Брис успел выполнить своё обещание: закатал штанины и залез в воду, где среди камней устроил недолгую охоту. Азартные покрякивания, резкие движения рук, веера испуганной воды — и вот Вик, ревниво оглядываясь, рвёт крепким клювом молочно-серебристую рыбину, а с углей уже догорающего костерка тянет поджаристой рыбной корочкой.
— Давно мечтал попробовать с солью, — высказался Брис, скупо потряхивая походной солонкой над парящим белым куском, нанизанным на узкое лезвие стилета.
— Мотоцикл придётся оставить здесь, — сказал он чуть позже. — Если жалко — когда надо, придёшь и заберёшь. Сейчас оттащим за те камни — никто и не найдёт. Это место у берега приметное — если могу, всегда сюда прихожу.
— А что ты делаешь в городе?
— Просто брожу. Всё надеюсь: вдруг кто из наших будет переходить и на меня наткнётся. — Прежде чем спустить мотоцикл в расщелину между камнями, Брис нагнулся и вынул — будто из самого камня — свёрток, похожий на аккуратную дубинку. — Держи. Это тебе, пока памяти нет, с "тараканами" драться.
Они спустили машину на самое дно и вернулись на берег.
Размотав тряпки, Леон обнаружил, что держит в руках… зонт. Только весь металлический. Рукоять сделана так, что, намокни рука, она скользить не будет: ладонь с двух сторон подпирали едва намеченные выступы. Леон попытался найти хотя бы подобие кнопки — не нашёл.
Брис покачал головой и указал на кончик рукояти.
— Держи от себя. Видишь винт? Поверни его против часовой стрелки, теперь введи в боковой паз. Осторожно!
Зонт громко щёлкнул, точно выстрелил, и сильно дёрнулся в руках. Леон тоже дёрнулся и чуть не выронил предмет из опасливо вытянутых рук. Оказывается, зонт на самом деле выстрелил. Леон держал в руках небольшой меч, лёгкий и удобный.
— А как он складывается? — с любопытством спросил Леон.
— Времени на разъяснения нет, — сказал Брис, и в его руках "зонт" тоже выстрелил клинком. — Мелочь, но приятно, что хоть это у нас остаётся. Нам бы ещё парочку пулемётов… Ладно, что уж мечтать о несбыточном.
— Почему о несбыточном? — неловко возразил Леон и принялся выгружать из стенок мешка детали, которые он тут же сноровисто собирал. — Глаза боятся — руки делают. Нет, голова не помнит — руки делают. Насколько я помню, у меня здесь два ручных пулемёта и три автомата. Кстати, вон в том кармашке патроны к твоему пистолету, который я тебе вечером дал. Запомнишь? А это… я быстро, правда…
Торопливой болтовнёй он хотел прикрыть свой страх перед недовольством Бриса. Вернулось знакомое ощущение, что его считают никчемным, досадной помехой в жизни ("Спокойной ночи, командир!"), беспомощным… Закончив сборку последнего пулемёта, он осмелился поднять взгляд. Брис смотрел то ли недоверчиво, то ли изучающе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
