Василий мигом уловил, что Саид явился по его душу, еще до того, как тот вышел из столба. А к кому же этот мучитель еще мог придти?
Узник же мог перемещаться только вдоль трубы, до одной из стен — так что никаких шансов на спасение.
Саид покинул столб, сделал несколько движений как слепой, а потом направился прямо к прикованному Василию. Никакого оружия у кавказского здоровяка не было, но играющие мускулы и желваки ясно выдавали его намерения. Он был настроен явно враждебно, как один зверь по отношению к другому зверю, оказавшемуся на той же охотничьей территории. На лице был отпечаток транса, только не пассивного, когда сопля из носу и улыбка до ушей, а агрессивного, боевого — который у малайцев прозывается «амок», а у викингов «берсерк»
Василий побежал вдоль стены, понимая со стыдом, что поступает действительно как неразумная тварь. Вот уже конец пути, конец жизни, бетонная стена, выплеск отчаяния. Отчаяние неожиданно переросло в ярость. Притом могучую.
Где-то неподалеку была подруга. Так хотелось разорвать ее, вкушая блаженство, но между ним и ей стоял соперник, помеха, которую следует убрать.
И тут подвал из объемного стал куда более плоским, будто нарисованным, а за ним зашевелилась какая-то глубина. Дальше больше — замкнутый набор плоскостей, проклятая геометрия Евклида, которая неумолимо обрекала Василия на гибель, потеряла свою незыблемость. И дотоле ясная картина немного расплылась, как будто даже обмякла и провисла. Ширма таяла и исчезала, а за ней проступал облик другого, Настоящего мира. И тот из призрака быстро становился полноценным и полнокровным.
В бетонной стене, как в зеркале, Василий увидел свое изображение. Физиономия вся в страшноватых полосках, радужки глаз порыжели, а задравшийся джемпер показывал, что полосы бегут и по телу. В теле шевелилась ящерная структура, ее канальцы-отростки прощупывали каналы Большого мира. И Василий фиг знает как, но понимал это.
Стальная труба вдруг рассопливилась, расщепилась на несколько отдельных струек. То же произошло и со всеми поверхностями помещения. Они тончали, теряли плотность и непроницаемость. От форм оставались струящиеся линии, от линий — какие-то вектора.
Теперь было видно, что помещение — просто зыбкий пузырек, стиснутый несколькими пространственными глыбами, за коими колебалось еще великое множество схожих сегментов. И это были сегменты не от мира сего, они примыкали сбоку, снизу и сверху к нашей реальности. И наш мирокмиришка был сильно сжат тем, что находилось вокруг него.
Василий в конце концов должен был признать, что наше обычное пространство — это просто блин, сильно сдавленный пространствами необычными.
Сегменты разделялись зазорами-пропастями, которые уводили незнамо куда, однако же соединялись каналами как будто трубчатого-стебельчатого вида. Те были четко видны даже и там, где сами сегменты уже сливались в сплошной туман. Казалось, что пространственные глыбы — просто почковидные вздутия, случившиеся на этих каналах. Более того, Василию подумалось, что вообще имеется лишь один канал, один Путь, но зато хитросплетенный, а все остальное — только производное от него.
И каналы, и сегменты Большого мира были совершенно неясных размеров и габаритов, то ли громадными, как млечные пути, то ли крохотными, уменьшающимися на кончике носа.
Детский сон не обманывал Василия. Даже в сплошных стенах имеются двери!
Вдох всем телом, вспышка, толчок, дверь открылась перед ним, зазияв в расщепившейся вдруг стене, и Василий попал в канал. Тут уж гражданин Рютин помчался со скоростью много тысяч километров в час, почти потеряв все чувства из-за такого спринта. Он как будто превратился в длинную струю воющего вещества. Полет этот продолжался неизвестно сколько. Но потом снова открылась дверь, Василий влетел куда-то и мигом сплющился, вернув себе прежние габариты.
Он снова был в подвале, по-прежнему в наручниках, рядом с трубой, только уже не прикованным к ней. Однако рано было радоваться.
Саид грозно топал к нему, тоже разукрашенный красной татуировкой, с яркими алыми радужками, собираясь поотбивать пыль пудовыми кулачищами. Василий опять прощупал своими чуднЫми отростками пространство… Он почувствовал что-то вроде вертящихся дверей, те втянули его, крутанули, ненадолго стало жутко, но в итоге его вынесло… в другом конце комнаты. Впрочем, и Саид моментально оказался рядом с ним.
Потом Василий хотел повторить подвиг, вдохнул, но наткнулся на какую-то преграду, там, где ничего по идее не было, ни стены, ни шкафа. А затем что-то оттолкнуло его и он полетел кубарем. Едва Василий поднялся с пола, как его куда-то потащило и даже прилепило. Прилепило к пустому месту. Однако едва страшила Саид приблизился к Василию, как почувствовалась сильная тяга. Распахнулась дверь, его всосало куда-то словно струйку жидкости и снова — скольжение, скачок, отрыв.
Вначале все происходило почти случайным образом. Дверей и каналов было много, трудным казалось не попасть в какой-нибудь из них. Потом Василий стал работать головой и выбирать. Его набравший опыта взгляд уже различал ближайшие сегменты и пути, соединяющие их. Уже можно было составлять маршрут.
Вдох, вспышка, толчок и движение. Как будто скользишь или же напротив продираешься, преодолевая сопротивление; в любом случае стенки канала давят на тебя, хотят схлопнуться, и приходится раздвигать их. Покуда хватает силы. Она тоже вливалась в него — на вдохе будто заноза вонзалась в самую сердцевинку, да еще заодно и током шарахало. Все пути пока что были болезненными.
Что касается сегментов, то одни из них казались твердыми, как будто каменными и вдобавок многоплоскостными. Плоскости-поверхности пересекались и соединялись совершенно невероятным образом, нисколько не мешая друг другу. При попадании на какую-нибудь из поверхностей тело отражалось подобно лучу, упавшему на зеркало. Впрочем, являлось ли это телом? Василий не ломал кости при жестких соударениях и не набивал шишки, хотя испытывал массу неприятных ощущений. В том числе чувство жесткого контакта, сотрясение, не имеющее конкретной привязки к членам и органам. Само сознание стало страдающим веществом, оно растягивалось, расщеплялось, раздваивалось и какое-то время чисто шизофренически не могло собраться воедино.
Другие сегменты были мягкими, упругими, словно водянистыми. Состояли они, казалось, из живой плоти. Тело в них тормозило, как будто даже растворялось, утопало, переваривалось, а потом выбрасывалось назад — так желудок извергает вредную пищу. «Растворение» опять-таки не вело к потере членов и органов, но душа просто изнывала от потери четкости, смешения всех мыслей и ощущений.
Теперь можно было драться без оружия — реализовалась извечная мечта каратистов-ушуистов об энергетических ударах. Руки и ноги обладали твердой и резкой поражающей силой, грудь и спина — толчковой и упругой. Пожалуйста, и врезать, и уронить. Надо только решиться.
Имейся зрители у этого «спектакля», они бы увидели, что два человека появляются и исчезают в разных местах подвала. При этом и вращаются, как юла, и падают плашмя, словно сковородки, и делают «бочки» с «иммельманами», как истребители, и «двойные тулупы», словно фигуристы, и медленно плывут, что твоя рыба, и взмывают, будто птицы. При этом один человек как бы преследует другого и пытается до него дотянутся.
Зрители бы видели, что разные части тела у этих шибко подвижных людей то растягиваются, то укорачиваются, иногда расплываются или утончаются.
Вот бородатый крепкий мужчина своим кулаком размером с искусственный спутник пытается приголубить тощего субъекта по хлипкой спине. Но тощий субъект тут же изгибается и срывается с места словно шпилька, выброшенная рогаткой.
Внушительный мужчина стремится следом, вот он исчезает и появляется снова, но почему-то вращается сразу вокруг двух осей. Мимо проносится тощий субъект, его положение немногим лучше. Он сучит ногами и машет руками, как будто это может сделать его полет управляемым. Неожиданно ноги его укорачиваются, а руки вытягиваются. В результате, прежде чем замерцать и исчезнуть, он поражает атлета в бок. При том последней исчезает тощая рука, она, наверное, с секунду летит совершенно одна, как палка, брошенная в воздух.
Противоборствующие бойцы меняют свои относительные размеры, то тощий субъект становится мухой, витающей около зубов противника, то крепкий мужчина делается размером не больше шмеля и норовить ужалить врага в нос.
Но никакие зрители не знали бы, что Василий подметил уже некоторую симметрию «твердых» и «мягких» сегментов пространства. Он ринулся по ним, словно по уступам, в какую-то неведомую даль. Затем резко замер в мягком сегменте, надеясь, что преследователь просвистит дальше — себе на погибель.
Но Саид тоже затормозил, хотя и завращался при этом, затем аккуратно стал выбираться со скользкого участка в соседнем твердом сегменте. Василий собрался было дотянуться до преследователя и отвесить роковой удар, но чтото подсказало ему: нельзя. Отдача бросит его обратно по скользкому каналу и утопит в слюнявой гуще.
