Вслух он сказал:
— Травма была тяжелой во всех смыслах.
— И ты стал обычным человеком, таким, как все?
— Наверное. Правда, с большим багажом. Нелегко живется забытому герою.
— До сих пор не перестроился?
— Если был знаменитым в восемнадцать лет, остальные проживешь неприкаянным. Будешь мечтать о днях славы, зная, что они давно в прошлом. Лучше бы не видеть футбола никогда.
— Не верю…
— Был бы нормальным парнем с парой здоровых ног. И не совершил бы той ошибки с тобой.
— Ой, Нили… Не ерунди. Нам было по шестнадцать лет.
Отпив из чашек, они несколько минут молчали, готовясь вбросить и отбить новый мяч. Нили долго, несколько недель думал над их встречей. Кэмерон не хотела его видеть. К тому же элемент неожиданности работал не в его пользу: у нее заранее был готов на все ответ.
— Ты все молчишь и молчишь, — произнес Нили.
— Мне нечего сказать.
— Да ладно тебе, Кэмерон… У тебя есть шанс выстрелить сразу из двух стволов.
— С чего вдруг? Хочешь заставить меня выкопать то, что было похоронено с таким трудом? Откуда тебе знать, что такое каждый день ходить в школу и гореть заживо? Нили, я это пережила. Ты, очевидно, нет.
— Есть желание услышать про Скример?
— Черт, ни малейшего.
— Она разносит коктейли в дешевом казино в Вегасе. Она толстая и безобразная и в тридцать два выглядит на пятьдесят, если верить Полу Карри, который ее встретил. Говорят, она уехала в Голливуд, старалась пробиться наверх через постель. В конце концов ее оттеснил миллион других доморощенных королев, пытавшихся сделать то же самое.
— Ничего удивительного.
— Пол сказал, она выглядела усталой.
— Она выглядела такой еще в школе.
— Тебе стало лучше?
— Все было просто замечательно, пока не явился ты. Нили, мне нет дела до тебя и твоей доморощенной королевы.
— Ладно, Кэмерон. Признайся честно. Когда твоя жизнь удалась, наверное, приятно узнать, что Скример опустилась до дешевки? Ты выиграла.
— Я ни с кем не соревновалась. Мне все равно.
— Раньше тебе не было все равно.
Поставив чашку на поднос, она опять склонилась вперед.
— Нили, что ты хотел услышать? Нужно подтвердить очевидное? Я без памяти тебя любила — когда была девочкой, подростком. Это не новость. Я твердила об этом каждый день. И ты говорил то же самое. Мы все время были вместе, вместе занимались уроками, вместе ходили повсюду. Но ты выбился в футбольные герои огромной величины — и все захотели попробовать кусочек. Скример — особенно. У нее имелись и длинные ноги, и красивая задница под короткой юбкой, и большая грудь. Наконец, она была блондинкой и заполучила тебя на заднее сиденье в свою машину. А тебе понравилось. Я осталась правильной девочкой и заплатила за это свою цену. Ты разбил мне сердце, издевался надо мной на виду у всех знакомых — и ты очень надолго сломал мою жизнь. Я так хотела уехать из города, дождаться не могла.
— До сих пор не верю, что я это сделал.
— Сделал.
Ее голос дрогнул. Стараясь не выдать чувства, Кэмерон сжала губы.
Нили сказал:
— Прости.
Затем осторожно поднялся, стараясь не слишком нагружать левое колено.
— Спасибо, что позволила это сказать, — коснувшись ее руки, сказал он.
— Не стоит благодарности.
— Ну прощай.
Нили двинулся по дорожке. Затем, немного прихрамывая, прошел через калитку. Когда он подошел к машине, Кэмерон окликнула его:
— Нили, подожди.
Пережив столь бурный роман с Брэнди Скиммер, больше известной как Скример или Кричалка, а теперь — в куда более узких кругах — под именем Теса Каньон, Нили хорошо знал темные аллеи и тихие улочки Мессины. Покрутившись вокруг Каррз-Хилл, он выехал наверх, ненадолго остановив машину, чтобы с вершины горы бросить взгляд на футбольное поле. Через ворота стадиона и по беговой дорожке вокруг поля еще двигалась очередь из желающих проститься. Со стороны домашней трибуны горели прожектора. На пятачке у ворот было полно машин, то въезжавших, то выезжавших со стоянки.
— Говорят, после того как Рейка уволили, он всегда сидел здесь и наблюдал за играми.
— Сидел бы лучше в тюрьме, — сказала Кэмерон, заговорив впервые с момента, когда машина отъехала от дома.
Они поставили машину около тренировочного поля и, не привлекая к себе внимания, прошли на трибуну гостевой стороны. Забравшись на самый верх, они сели, еще держась на некотором расстоянии друг от друга, хотя немного ближе, чем до того на крыльце.
Довольно долго они наблюдали сцену на противоположной стороне поля.
Белый тент пирамидой выделялся на фоне домашней трибуны. Под тентом едва угадывался гроб, а вокруг стояла упивавшаяся ночным бдением толпа. Мисс Лайла с семьей ушли. На боковой линии по обе стороны от тента появлялись все новые и новые корзины с цветами. Людская вереница молча и терпеливо ждала очереди расписаться в памятной книге, окинуть взглядом гроб, возможно, смахнуть слезу и сказать своей легенде последнее прости. Выше людской вереницы на трибунах теснились мальчишки разного возраста. Они сбивались в небольшие группы. Некоторые разговаривали, кто-то смеялся, а в основном все просто сидели и молча смотрели на поле, на тент и на гроб.
На гостевой трибуне, никем не замеченные, сидели двое.
Кэмерон заговорила первой. Очень тихо она спросила:
— Кто те люди на трибуне?
— Бывшие игроки. Я был с ними прошлой ночью и позапрошлой. Мы ждали, когда умрет Рейк.
— Значит, все они вернулись домой?
— Вернулись многие. Ты вернулась.
— Разумеется. Хоронят самого известного гражданина в городе.
— Ведь ты не любила Рейка, верно?
— Я не любила футбол. Мисс Лайла — сильная женщина, но они не подходили друг другу. Рейк был диктатором на поле и едва ли мог переключиться, придя домой. Нет, Эдди мне безразличен.
— Ты же ненавидела футбол.
— Нет, я ненавидела тебя. И это заставляло ненавидеть футбол.
— Вот оно что…
— Глупость какая. Взрослые мужики ревут в голос после проигранного матча. Весь город живет и умирает ради одной игры. Молебен по пятницам — словно Господу не все равно, кто победит в школьном футбольном матче. На футболистов тратят больше, чем на все секции, вместе взятые. Без всякой меры восхваляют семнадцатилетних ребят, быстро решающих, что они достойны восхваления. И двойные стандарты… Если на экзамене проваливается футболист, все его покрывают. Если проваливается неспортивный мальчик, его исключают. Наконец, глупенькие маленькие девочки — они ждут не дождутся посвятить себя одному из «Спартанцев». На все идут ради команды. Годится любая жертва, принесенная юными девственницами Мессины. Ах, чуть не забыла… «Заводные» куклы! Каждому игроку выделяют по личной рабыне, которая готовит ему по средам, по четвергам вешает бравый лозунг перед его домом, полирует шлем по пятницам — и что он получает по воскресеньям? А, Нили? Перепихон по-быстрому?
— Только если захочет.
— Печальная картина. Спасибо, что избавил меня от этого.
Теперь, при трезвом взгляде на пятнадцать лет назад, он и вправду думал, что это глупо.
— Но ты приходила смотреть игры, — заметил Нили.
— Только иногда. Знаешь, что такое наш город в пятничный вечер? Нигде ни души. Мы с Фиби Кокс пробирались сюда, на гостевую трибуну, и смотрели игру. Мы всегда желали Мессине только проигрыша, но такого никогда не случалось, по крайней мере здесь. Мы насмехались над вашим оркестром, над группой поддержки, над эскадроном «заводных» девчонок. Издевались потому, что не страдали этой ерундой. Я дождаться не могла, когда наконец уеду в колледж.
— Я знал, что ты сидела здесь.
— Врешь, не может быть.
— Клянусь. Я точно знал.
Кто-то из бывших игроков рассказал очередную историю про Рейка, и через поле донесся негромкий смех. В сидевшей под кабиной прессы группе из примерно десяти человек Нили разглядел Силоса и Пола. Пиво лилось рекой.
Кэмерон сказала:
— На заднем сиденье ты получал все, что хотел. Я осталась брошенной, а потом мы должны были два года учиться вместе. Время от времени я натыкалась на тебя в холле, в библиотеке… в классе, наконец. Иногда мы на секунду встречались взглядами. Твое самоуверенно-пренебрежительное выражение на мгновение исчезало. На секунду наш герой терял гонор. В эти короткие моменты ты смотрел на меня, как обычный парень. Я знала, что небезразлична тебе, и без раздумий приняла бы тебя назад.
— Я тоже хотел вернуться.
— С трудом верится.
— Правда.
— Но с другой стороны — радость секса?
— Я не мог ничего с собой сделать.
— Нили, с чем тебя и поздравляю. В шестнадцать лет ты и Скример увлеклись этим делом — и взгляни на нее теперь. Толстая и страшная.
— До тебя не доходил слух о ее беременности?
