Берлин — Рим
ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ[4]
1918–1923
Глаза удава
Вы не видали глаз удава —Огонь, порыв и чистота.У них зеленая отраваИ поперечная черта.
В них зов ножей, в них тяга ада,И раз один взглянув туда,Вы очарованного взглядаНе оторвете никогда.
Они соперников не знают.В них замирающий порок.Вам иглы тонкие пронзаютОткрытый в ужасе зрачок.
Канатов крепче эти нити,Безумья глубже это дно,Но ближе, ближе загляните —Вернуться вам не суждено.
Я сталь. Души закрыта дверца,Но проклинаю день и час,Когда удав в глаза и сердцеВопьет уколы острых глаз.
Шахматы
Истинное в миреДорого и свято:Шестьдесят четыреМаленьких квадрата.
Выстроены гномы,Короли и туры.Издавна знакомыТонкие фигуры.
Деревянным детямМысли и забавыМы места разметимНа квадратах славы.
Пусть один другогоС маленькой ареныСнимет, но толково —В танце перемены.
Радостно и чудноВидеть воплощеньеМысли обоюднойВ жизни и движенье.
Сны
Откуда наши сны? Всю ночь в покое,Не покидая ложа своего,Лежит и дышит тело чуть живое,Но кто-то с кем-то где-то за негоВстречается, и говорит, и мукиИспытывает, и тоску, и страх,И навзничь, запрокидывая руки,Летит с обрыва, чтобы спящий — ах!Очнулся… Не затем ли и рассветы,Скрывая наспех истину от нас,Вновь расставляют в комнате предметы,Чтоб им спросонок удивлялся глаз,Пока за ними разбирают тениСтрану (иль декорацию) видений?
«На снегу у костра за мостом…»
На снегу у костра за мостом —Силуэт часового с ружьем.
Как ужасно, что пропуск ночнойЯ у южного моря забыл…И мелькала волна за волной,И по снегу солдат подходил.
Я проснулся от запаха розБез России…Я проснулся от крика и слезНад волнами чужой и свободной стихии.
«Труженик, воин, святой…»
Труженик, воин, святойИ — человек молодой.
Вышел из отчего дом —Подвиг, молитва и труд…Но почему-то истома,Тоже и песни, и блуд…
И через столько-то лет:Нищий, мыслитель, поэт.
«Страшно жить, не любя никого…»
Страшно жить, не любя никого,Но, быть может, страшнее всегоУ высоких ночных фонарейПроститутки с глазами детей.
«Подойди, молодой человек».«Я с такими не знался… пока…»Из-под темных измученных векПодавляемой страсти тоска.
Не сегодня, так завтра, не тот,Так другой, побледнев, подойдетИ обнимет в холодном раюЛедяную невесту свою.
«Как будто водолазу в океане…»
Как будто водолазу в океане,Когда он глянет вглубь и в высоту —Случайному прохожему в туманеИ холодно, и жутко на мосту.
Под умирающими фонарямиКакие-то крылатые пальто,С какими-то зубчатыми зонтамиИз ничего скользящие в ничто.
И снова шарканье по мокрым плитамТо глуше, то невнятней, то слышней,И в воздухе, как в зеркале разбитом,Какие-то подобия людей,
«Все тленьем тронуто…»
Все тленьем тронутоИ… очищается…Слез-то, урону-то!..Но по закону то,Что отпускается,Злом не считается.
Муза от боли вся —Мука и хрип…Ведь не погиб….Но как ты колешься,Терния шип!.. А не помолишься?
«Мы поэзии верим вначале…»
Мы поэзии верим вначале,Словно мы раскрываемся в нейВ каждом слове, в мельчайшей детали.Упоенные властью своей,Мы искали затерянных где-тоОбъяснений пути твоего…Только ты не давала ответа —Все искусство не стоит его.Но, поняв безнадежность усилий,Отчего же себя и потомБесполезному мы посвятили,Не ища оправданья ни в чем?
«С чего бы начать — с незнакомой звезды…»
С чего бы начать — с незнакомой звезды,С ее отразившей воды,
С летящего голубя — или начнемС тебя самого за столом?
Куда ты ни взглянешь, с чего ни начнешь,Повсюду — над бездной бессильная дрожь.
Звезда оборвется и в ночь упадет,И птица погибнет, и сам ты вот-вот
Качнешься над зыбью просторов пустыхИ, всё позабыв, уничтожишься в них.
«Все безысходнее беда…»
Все безысходнее беда —Короткой жизни половина.Но ты учила, Мнемозина,Любить ушедшие года.Сказать о лире — помоги,Ты жизнь мою, оберегалаИ первые мои шагиНа музыку перелагала.
«Не понукай свободного Пегаса!..»
Не понукай свободного Пегаса!Будь с ним одно, и он тебя поймет.Пусть, нервничая, не спешит вперед:Он конь такого класса,Что знает сам, куда и как домчать,Когда понадобится, к сроку…
Как стуком сердца управлять?Как чудному себя не вверить скоку?
«На французских кладбищенских плитах…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
