Конечно, неплохая идея – капля шнапса, но это тоже запрещено. Эта капля может замедлить рефлексы в тот самый момент, когда на счету каждая секунда. В одну секунду мы можем пройти 10 ярдов под водой, и будет весьма существенно, попадет ли бомба на корму или упадет в 10 ярдах позади. Машинная команда должна реагировать как молния, так же и вахтенный, особенно вахтенный офицер. Быстрое выполнение приказа создает хорошую команду подлодки. У вас не часто появляется время на раздумья. Вы можете автоматически отдать правильный приказ, если у вас воспитана самодисциплина, но любые колебания, проявление нервозности или потеря самообладания фактически подписывают вам смертный приговор.
Пальцы мои одеревенели от холода, пришлось просить помощи, чтобы снять промокшую одежду и переодеться. Не то чтобы вся наша одежда была на борту, наши шкафчики просто не вместили бы столько. Можно надеть еще влажную форму, которую надевали в предыдущую вахту. За восемь часов в этой влажной атмосфере одежда просто не успевала высохнуть, При этом одежду даже нельзя повесить на веревку для просушки, как это делают на берегу. Второй вариант – оставить одежду на себе, пока она не высохнет. Конечно, сапоги тоже холодные и влажные от соленой воды и внутри и снаружи, а кожаное снаряжение высыхало только тогда, когда светило солнце и оно не было нужно. Соленая корка покрывала нашу одежду, как иней.
Мы привыкли работать механически, в сырой одежде, которую мы не снимали, потому что в любой момент нас снова могли вызвать на пост. Однако после вахты можно было получить глоток горячего чая, сосиску и прогорклое масло на толстом ломте хлеба. Надо только не забыть срезать сначала плесень и приберечь, что осталось, для хлебного супа когда-нибудь позже. На самом деле мы не так уж бережливы и не должны особенно экономить. Но могут возникнуть обстоятельства, когда мы должны будем довольствоваться очень малым в течение неопределенно долгого времени. Я знаю случай, когда из-за глубинных бомб все двигатели подлодки вышли из строя, и она вернулась на базу, опоздав на четыре месяца, под парусами. Команда корабля вынуждена была есть даже кожаную обувь.
Итак, мы улеглись спать, полностью одетые, в кожаных куртках и ботинках, загородив огромным зеленым вонючим меховым пальто ледяные переборки. Никогда раньше я не сталкивался так близко с проблемой ревматизма, даже не думал о нем, пока не окончились еще три операции. Наш общий опыт кое-что значит. Но есть дела несравненно более важные: десант в Эль-Аламейн и Марокко, в Алжире, изменил наши перспективы, а положение под Сталинградом было просто угрожающим. Если вся страна борется за существование, что значат неприятности одного отдельного человека?
– Следующую вахту стоять в плаще. Шторм еще продолжается, ветер с северо-запада с сильным дождем. Надеть всю самую теплую одежду, что есть. – Предупреждение за 20 минут.
Следующая вахта будет тянуться как знакомое четырехчасовое испытание в бесконечной дикости атлантической зимы. Мы часто несли вахту парами в спасательных костюмах, постаравшись закрыть люк так, чтобы только переговорная труба связывала нас с миром внизу. Но не воображайте, что спасательный костюм в самом деле водонепроницаемый. Он, конечно, может быть таким там, где его шьют. На самом деле вода неизменно просачивается сквозь него, по материал настолько плотный, что она не выливается. Она просто поднимается по ногам все выше и выше, иногда до пупка. Мы делаем небольшие отверстия в подошвах, что немного улучшает положение. Тем не менее на вахте мы становимся основательно раздраженными, проклинаем войну, весь мир, человека, который изобрел субмарины, и все остальное, включая себя. И еще шторм, который продолжает свирепствовать.
В конце 1940 года у нас, вероятно, была только одна подлодка во всей Атлантике. К 1941 году их стало 20, теперь, к Рождеству 1942-го, их гораздо больше. Однако какой контраст между огромным успехом тех малочисленных субмарин и тем, которого все субмарины, сложенные вместе, могут достичь сейчас. Почему? Ответ, конечно, один. Это радар. Изменения произошли в подводной войне, когда противник изобрел и ввел в эксплуатацию принцип, уже известный немецкой науке. Он оборудовал свои противолодочные силы чрезвычайно эффективными установками обнаружения. Радар – это сокращение от английского «аппарат радиообнаружения и определения дальности», В нескольких словах: устройство состоит из коротковолнового передатчика, чей луч отражается как в зеркале, когда встречает твердый предмет. Когда отраженный луч попадает в приемник, разница во времени позволяет рассчитать расстояние до предмета. Направление может быть определено из положения передающей антенны в момент отражения.
Британские охотники и самолеты больше не зависели от наблюдателей. Теперь они могли заметить нас, как только мы поднимались на поверхность, при любой погоде, в дождь, в туман, даже в полной темноте. Наши шансы на атаку становились все меньше, а потери значительно возрастали. Возможно, командование сначала недооценивало возможности радара, но, к счастью, после первой серии неудач они стали снабжать нас контрустройствами, которые в какой-то мере предупреждали нас о присутствии врага и его попытках обнаружить нас. Это была антенна в квадратной рамке, на деревянном столбе, прикрепленная к перилам на боевой рубке и связанная с нашим гидрофоном толстым резиновым кабелем. Мы называли его «Fu. M. B.» – приемник поиска радара.
Но этот еще недоработанный имел недостатки, и главный из них заключался в том, что рамка 40x50 сантиметров должна была переноситься при каждой тревоге, иначе мы могли потерять ее или, что еще хуже, она могла запутаться в кабеле, который проходил в люк боевой рубки.
Был рождественский вечер 1942 года. Мы надеялись, что, возможно, проплывем несколько часов под водой, послушаем пластинки. На ужин тоже предполагалось что-то особенное – клубника со взбитыми сливками. Нам особенно нравилось это блюдо, и мы решили, что будем есть его только по особым случаям. В качестве сюрприза наше машинное отделение нарядило рождественскую елку с ветками и иголками из дерева и цветной бумаги. Вата была снегом, а маленькие лампочки от карманных фонарей в белых обертках успешно заменяли свечи. Я был на вахте с 8 до 12 утром и ночью, иными словами, «до полудня» и «на первой». Пока я стоял «на первой», я думал, как будут гореть огоньки на рождественской елке у нас дома, как моя семья соберется вокруг подарков с Дедом Морозом, об изображениях святых, которые ребенком я любил украшать. Но я должен был выбросить все это из головы – мысли слишком отвлекали от дела. Вокруг меня сплошная темнота и огромные волны, разбивающиеся о рубку. Все мы здесь промокли до костей, а впереди еще два часа до смены. Мы оставили бинокли в рубке, там они будут и сухие, и под рукой, если покажется что-то подозрительное. Внезапно впереди вырисовалось что-то неясное. Но тогда всегда «что-то вырисовывалось». Каждая волна была для нас «объектом впереди». На мой тревожный крик вахтенный вгляделся в том же направлении.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
