На ощупь она оказалась гораздо приятнее, чем конвоир: шершавая, бархатистая и тёплая. Даже как будто слегка подавалась под рукой, словно это была не стена, а шкура какого‑то живого существа.
На этой мысли я испуганно отдёрнула руку и внимательно огляделась, пытаясь найти хоть что‑то, за что можно было уцепиться взглядом. Тщетно. Четыре стены странного серо — зелёного цвета, — не давящего, а вполне приятного взгляду, — гладкий тёмный пол, испускающий неяркий желтоватый приятный для глаз свет потолок, и всё. Углы чуть сглаженные, но все поверхности ровные и перпендикулярные. Некоторое время постояв неподвижно, я со вздохом шагнула к дальнему от условного «выхода» углу и сползла по стене вниз, на пол, баюкая на коленях скрипку. Живое это существо или не живое, но долго стоять столбом я всё равно не смогу.
Сидеть оказалось неожиданно удобно; стена и пол очень органично подстраивались под все выпуклости и вогнутости организма, и ощущения были как в хорошем эргономичном кресле. Через несколько мгновений меня даже немного приподняло над полом и ноги слегка свесились, и поза стала совсем удобной. А неплохие технологии у этих чёрных!
Я осторожно, на пробу, погладила ладонью пол — такой же мягкий и шершавый, как стена, — и неожиданно для себя самой начала потихоньку успокаиваться. Всё‑таки, кем бы ни были эти существа, а ведут они себя вполне разумно. Причём разумно очень… по — человечески. Дядя был прав, больше всего это походило на захват корабля, причём даже не пиратами. Они действовали слишком гуманно для преступников, не применяли силу без необходимости, и вообще вели себя крайне корректно. Скорее уж как полицейские!
От последней мысли я на мгновение растерянно замерла, так и эдак её поворачивая и обдумывая. А ведь и правда. Может, они на самом деле — исконные обитатели этой планеты, и решили задержать нас «до выяснения»?
Правда, ничего особенно оптимистичного в этом варианте не было. Кто знает, до чего они довыясняются! И вообще, не они ли довели до такого состояния обитателей базы?!
Последняя мысль, правда, показалась не слишком достойной доверия. Если это было так, зачем им мог понадобиться уже неплохо знакомый Кузнецов? Для возвращения обратно на базу? Странно. Эльфийка вон со своим пегасом спокойно бродит по лесу, и ничего! А покладистостью профессора она не отличалась, и на предложение погостить подольше ответила категоричным отказом, и наверняка сопротивлялась бы, попытайся мы задержать её силой.
В общем, я не вполне понимала, что именно, но чувствовала — что‑то не срастается.
Одно не вызывало сомнений: мы явно столкнулись с совершенно чужой цивилизацией. Только на этот раз — почти человекоподобной. Не в плане внешности, но в смысле общей логики поведения и образа мыслей. И это было… страшно.
Все биологически близкие нам цивилизации были основаны землянами в первую космическую и оставались вполне человеческими. Даже несмотря на то, что за пару тысячелетий развития обитатели некоторых планет заметно изменились, чтобы приспособиться к новым условиям. Не всегда естественным путём, иногда сознательно проходя через генетические модификации.
С одной стороны, это было досадно: о встрече с «близкой роднёй» люди мечтали столько, сколько вообще задумывались о космосе. А вот с другой — это обнадёживало. Потому что близость психики и облика означала и близость комфортных условий существования, которая с большой долей вероятности могла привести к соперничеству, а, стало быть, к конфликтам и войнам за территории. Мы знали несколько весьма высокоразвитых цивилизаций, — если считать признаком цивилизованности выход в космос и межзвёздные перелёты, — но с их представителями существовали почти параллельно, контактируя очень редко. Ещё несколько видов числились «условно — разумными», но с ними было совсем уж сложно: учёные даже толком не могли определиться, считать ли их живыми существами или нет, какие уж тут контакты!
К чему могла привести наша встреча с этими чёрными кляксами, я не знала и боялась предположить. Чем это кончится для нас и для человечества в целом? Если последний вопрос ещё мог вызывать какие‑то сомнения, — в конце концов, может быть, у них только технологии перемещения и развиты (о физической силе и неуязвимости для бластеров я в этой связи старалась не думать), или они вполне миролюбивы, — то наша собственная участь виделась исключительно печальной. Чем дольше я сидела в своём углу, тем мрачнее становились жизненные горизонты и тем хуже — моё настроение.
Страх вскоре окончательно выветрился, уступив место унынию и тоске о собственной загубленной жизни. Я пыталась себя убедить, что совершенно не обязательно нас съедят или используют на опыты, но получалось плохо.
Пропал и страх за Ваньку. Я раз за разом прокручивала в голове сцену с его неразумным поступком и последствиями оного, и в конце концов сумела убедить себя, что младший пострадал не так сильно. Кажется, я видела, что за мгновение до нашего исчезновения брат начал шевелиться и даже предпринял попытку встать. Может, правда — видела, а, может, придумала для собственного успокоения. И сейчас мне совершенно не хотелось задумываться об этом: что‑то выяснить или как‑то повлиять на события я всё равно не могла. Интуитивно ощущала, что барабанить в стены бессмысленно, а никаких других способов связи с окружающим миром у меня не было.
В конце концов я окончательно сползла на пол, свернувшись калачиком, и вскоре ощутила, что пол опять изменился, подстраиваясь и помогая мне улечься поудобнее. Такая забота, особенно в настолько нервной ситуации, оказалась очень приятной. Даже несмотря на чёткое понимание и уверенность, что всё это делает автоматика, я ощутила прилив благодарности и снова погладила бархатистую поверхность.
Что ж, в любых обстоятельствах нужно искать плюсы, и один я видела даже сейчас: по крайней мере, тюремщики заботятся о нашем комфорте.
Стоило об этом подумать, как организм решил напомнить о своих нуждах. Некстати вспомнилось, что я не ела с утра и пропустила обед. Тогда я была не голодна, а сейчас очень сожалела об упущенной возможности. Впрочем, голод и жажда были лишь одной частью проблемы, их можно было потерпеть хотя бы некоторое время. Гораздо хуже всё обстояло с оправлением другой естественной потребности организма. Что делать, если вдруг «приспичит», я не представляла совершенно.
За этими мрачными мыслями я незаметно задремала. Катастрофически не хватало одеяла, но лежать всё равно было удобно, в камере было тепло и при этом не душно, а ещё умеренно крепкому сну поспособствовала усталость долгого напряжённого рабочего дня.
