— Ну, так и спите, — разочарованно проговорила миссис Мид. Но когда доктор нагнулся снять сапоги, из темноты до него донесся ее вдруг повеселевший голос: — Долли Мерриуэзер наверняка сумела все вытянуть из своего старика, так что я от нее узнаю.
— Боже праведный, миссис Мид! Не хотите же вы сказать, что приличные женщины беседуют между собой на такие темы…
— Ах, да ложитесь вы, — сказала миссис Мид.
На следующий день шел мокрый снег, но когда сгустились зимние сумерки, ледяная крупа перестала сеяться с неба и задул холодный ветер. Запахнувшись в накидку, Мелани вышла на дорожку перед своим домом и, недоумевая, последовала за незнакомым негром-кучером, таинственно попросившим ее подойти к закрытой карете, которая стояла перед домом. Когда Мелани подошла к карете, дверца открылась, и она увидела неясные очертания женской фигуры.
Нагнувшись, вглядываясь в полумрак, Мелани спросила:
— Кто вы? Может быть, зайдете в дом? А то на улице так холодно…
— Прошу вас, сядьте в карету и побудьте со мной минуту, мисс Уилкс, — раздался из глубины смутно знакомый, смущенный голос.
— Ах, это мисс… миссис… Уотлинг! — воскликнула Мелани. — Мне так хотелось вас увидеть! Вы непременно должны к нам зайти.
— Да разве я могу, мисс Уилкс. — Судя по голосу, Красотка явно была удивлена подобным предложением. — Лучше вы залезайте сюда и посидите со мной минутку.
Мелани забралась в карету, и кучер закрыл за ней дверцу. Она опустилась на сиденье рядом с Красоткой и протянула ей руку.
— Как мне благодарить вас за то, что вы сегодня сделали! Да разве кто-нибудь из нас сможет в достаточной мере вас отблагодарить!
— Мисс Уилкс, не следовало вам посылать мне сегодня утром эту записку. Я-то, конечно, только горжусь, что получила ее, но ведь янки могли ее перехватить. А вы еще написали, что хотите приехать, чтоб поблагодарить меня… Мисс Уилкс, вы, видно, ума решились! Надо же придумать такое! Вот я и приехала, как стемнело, чтоб сказать вам: вы даже и не думайте о таком. Ведь я… ведь вы… совсем это негоже.
— Негоже мне приехать к доброй женщине, которая спасла жизнь моему мужу, и поблагодарить ее?
— Да перестаньте вы, мисс Уилкс! Вы же понимаете, о чем я!
Мелани умолкла, смущенная тем, на что намекала Красотка. Эта красивая, строго одетая женщина, сидевшая в полутьме кареты, и выглядела и говорила совсем не так, как, по представлению Мелани, должна была бы выглядеть и говорить дурная женщина, хозяйка Заведения. А эта хоть и выражалась простовато, по-деревенски, но речь ее звучала приятно и чувствовалось, что она добрая.
— Вы были сегодня просто поразительны, когда отвечали начальнику полиции, миссис Уотлинг! Вы и ваши… ваши девушки безусловно спасли жизнь нашим мужьям.
— Это мистер Уилкс — вот кому надо поражаться. И как только он мог стоять и говорить, да еще с таким спокойным видом. А ведь когда я вчера вечером его видела, кровь из него так и хлестала, как из зарезанного поросенка. Обойдется это у него, мисс Уилкс?
— Да, благодарю вас. Доктор говорит, это всего лишь поверхностная рана, хоть он и потерял ужасно много крови. А сегодня утром он… словом, пришлось влить в него изрядную порцию виски, иначе у него не хватило бы сил так стоически все это выдержать. Но спасли их все-таки вы, миссис Уотлинг. Когда вы, распалясь, начали говорить про разбитые зеркала, это звучало так… так убедительно.
— Спасибо вам, мэм. Но, по-моему… по-моему, капитан Батлер тоже был молодцом, — сказала Красотка, и в голосе ее прозвучала неприкрытая гордость.
— О, он был поразителен! — горячо воскликнула Мелани. — Янки просто не могли не поверить его свидетельство. Он так это все ловко преподнес. Никогда я не сумею его отблагодарить, да и вас тоже. Какая вы хорошая и добрая!
— Пребольшое вам спасибо, мисс Уилкс. Это для меня удовольствие — сделать такое дело. Я… я надеюсь, не очень это вас огорчило, когда я сказала, что мистеру Уилкс — постоянный мой клиент. А он ведь, знаете ли, никогда…
— Да, знаю. Нет, это меня нисколько не огорчило. Я просто бесконечно вам благодарна.
— А вот другие дамы, могу поклясться, вовсе мне не благодарны, — с неожиданной злостью сказала Красотка. — И могу поклясться, вовсе они не благодарны и капитану Батлеру. И могу поклясться, теперь только больше будут его ненавидеть. И могу поклясться, вы — единственная, которая хоть спасибо-то мне сказала. И могу поклясться, они даже не посмотрят на меня, когда встретят на улице. Но мне все равно. Мне плевать, хоть бы всех их мужей перевешали. А вот на мистера Уилкса — не наплевать. Понимаете, не забыла я, какая вы были добрая ко мне во время войны, как деньги у меня на госпиталь взяли. Во всем городе не было дамы такой доброй ко мне, а я доброту не забываю. И как подумала я про то, что вы останетесь вдовой с маленьким мальчиком, если мистера Уилкса повесят, так… Он у вас такой милый, ваш мальчик, мисс Уилкс. У меня у самой есть мальчик, и потому я…
— Ах, вот как? И он живет… м-м…
— Ах, нет, мэм! Он не здесь, не в Атланте. Он тут никогда не был. Он у меня в школе. Последний раз я видела его, когда он был еще совсем маленьким. Я… вообще-то, когда капитан Батлер попросил меня солгать, чтоб выручить людей, я спросила, кто они, и как услышала, что среди них — мистер Уилкс, ни минутки не стала раздумывать. Я сказала моим девочкам, так сказала: «Я из вас душу вытрясу, ежели не скажете, что были с мистером Уилксом весь вечер».
— О-о! — вырвалось у Мелани, которую еще больше смутило это упоминание Красотки о ее «девочках». — О-о, это… м-м… вы были так добры и… ну, и они тоже.
— Вы ведь это заслужили! — пылко произнесла Красотка. — Для всякого я бы такого не стала делать. Если б речь шла только о муже мисс Кеннеди, я б и пальцем не шевельнула, что бы там капитан Батлер ни говорил.
— Почему?
— Видите ли, мисс Уилкс, люди, которые моим делом занимаются, много всякой всячины знают. Высокочтимые леди так бы удивились, так поразились, проведай они, сколько мы про них знаем. А мисс Кеннеди — нехорошая женщина, мисс Уилкс. Это она убила своего мужа и этого славного парня Уэлберна — все равно что сама пристрелила. Это она всю кашу заварила — зачем по Атланте раскатывала, негров и белую рвань дразнила. Да ни одна из моих девчонок…
— Не надо говорить так плохо о моей родственнице. — Мелани застыла, напряглась.
Красотка примирительным жестом положила было руку на локоть Мелани и тут же отдернула.
— Не окатывайте меня холодной водой, мисс Уилкс. Мне трудно это вынести после того, как вы были такой доброй и милой. Я совсем забыла, что вы ее любите, и очень жалею, что так сказала. Жалко мне беднягу мистера Кеннеди. Он был славный человек. Я покупала у него кое-что для моего заведения, и он всегда был со мной такой милый. А вот мисс Кеннеди — не одного она с вами поля ягода, мисс Уилкс. Очень она женщина холодная — так уж я считаю, ничего не поделаешь… Когда же мистера Кеннеди-то хоронить будут?
— Завтра утром. И вы не правы насчет мисс Кеннеди. Вот хоть сейчас — она даже слегла от горя.
— Всякое бывает, — с явным недоверием сказала Красотка. — Ну, мне пора. Боюсь, как бы кто не признал моей кареты, если я здесь слишком долго торчать буду, а вам это ни к чему. И еще, мисс Уилкс: если вы когда увидите меня на улице, вы… вам вовсе не обязательно говорить со мной. Я ведь все понимаю.
— Я буду счастлива поговорить с вами. И я горжусь тем, что обязана вам. Надеюсь… надеюсь, мы еще встретимся.
— Нет, — сказала Красотка. — Негоже это. Доброй вам ночи.
Глава XLVII
Скарлетт сидела у себя в спальне и ковыряла вилкой еду, принесенную на ужин Мамушкой, прислушиваясь к ветру, рвавшемуся куда-то из темноты. В доме было пугающе тихо — даже тише, чем когда Фрэнк лежал в гостиной всего несколько часов назад. А потом заходили на цыпочках, зашептали приглушенными голосами; тихо застучали парадные двери; заглядывали соседки, шурша юбками, и шепотом высказывали сочувствие; всхлипывала сестра Фрэнка, приехавшая на похороны из Джонсборо.
А сейчас дом погрузился в тишину. И хотя дверь в спальню Скарлетт была открыта, снизу не доносилось ни звука. Уэйда и малышку переселили к Мелани, как только тело Фрэнка внесли в дом, и Скарлетт недоставало топота детских ножек и гуканья малышки. На кухне явно царило перемирие: не слышно было обычной перебранки Питера, Мамушки и кухарки. Даже тетя Питти из уважения к горю Скарлетт не качалась в своем кресле-качалке внизу в библиотеке.
Никто не нарушал одиночества Скарлетт, считая, что она хочет, чтобы ее оставили в покое, наедине с горем, а Скарлетт меньше всего хотелось быть одной. Будь это всего лишь горе, она пережила бы его, как переживала ранее. Но помимо потрясения от потери мужа, она испытывала еще страх, и раскаяние, и муки внезапно проснувшейся совести. Впервые в жизни Скарлетт сожалела, что так себя вела, и, охваченная суеверным страхом, то и дело поглядывала на кровать, где еще недавно лежала с Фрэнком.
