Сторонники Робби, а их было немало, особенно среди примкнувших к гарнизону рутьеров, стали бы утверждать, что из-за долгого отлагательства можно вообще остаться ни с чем, а Робби будет нарочно подогревать их недовольство, и в гарнизоне неминуемо произойдет раскол. Впрочем, раскол наверняка произошел бы и без этого повода, потому что с уходом Томаса делать здесь им всем стало нечего. Никто из них не знал, что истинной целью похода являются поиски Грааля, но все чувствовали целеустремленность Томаса и догадывались, что за ней кроется что-то серьезное. Теперь же, как понимал сэр Гийом, они превратились в обыкновенную шайку рутьеров, которым повезло захватить замок. Нормандец подумал о том, что ни у кого из них нет желания здесь задерживаться. Как, впрочем, и у него самого. Даже если Робби не отдаст ему его долю, сэр Гийом уедет отсюда, став богаче, чем был раньше, а уж если шотландец сдержит слово, у него появится достаточно денег, чтобы собрать собственный отряд. А это было нужно, чтобы посчитаться с обидчиками, лишившими его родовых владений в Нормандии.
– Я рассчитываю получить деньги через неделю, – сказал сэр Гийом.
– Через две, – сказал Жослен.
– Через одну!
– Я постараюсь, – не задумываясь, согласился за Робби Жослен.
Сэр Гийом подвинул распятие через стол.
– Одна неделя!
Жослен смерил сэра Гийома долгим взглядом, после чего приложил палец к бессильному телу распятого.
– Раз ты настаиваешь, будь по-твоему. Неделя.
Наутро Жослен уехал при полном вооружении, в доспехах, под собственным знаменем и в сопровождении своих людей. Робби Дуглас отправился с ним во главе шестнадцати гасконцев, нанимавшихся к Томасу, но соблазнившихся золотом графа Бера. Сэр Гийом остался с теми людьми, которые прибыли с ним в Кастийон-д'Арбизон под командованием Томаса, и он был рад, что у него сохранились лучники. Когда он, поднявшись на башню, провожал взглядом отъезжавшего Жослена, к нему подошел английский ратник Джон Фэрклот.
– Он покидает нас? – спросил англичанин, имея в виду Робби.
Сэр Гийом кивнул.
– Он нас покинул. Больше мы его не увидим.
– И что же мы будем делать? – спросил Фэрклот, на сей раз по-французски.
– Дождемся денег и уедем.
– Вот так вот возьмем да уедем?
– А что еще нам, прости господи, остается? Графу Нортгемптону не нужен этот городишко, Джон. Он никого не пришлет нам на подмогу. Если мы останемся здесь, нас всех перебьют.
– И мы уже не сражаемся за Грааль, не жалея живота своего? – сказал Фэрклот. – Ведь, кажется, за этим нас послал сюда граф. Он знал про Грааль?
Сэр Гийом кивнул.
– Как рыцарей Святого Грааля, – с усмешкой промолвил он.
– Но мы откажемся от поисков? Так?
– Потому что это безумие, – решительно заявил сэр Гийом, – проклятое помрачение рассудка. Никакого Грааля не существует, но Томас вбил себе в башку, что он, может быть, все-таки есть, а граф решил, почему бы не попытать счастья. На самом же деле это дурь и блажь! Теперь вот и Робби подхватил эту заразу, но он тоже ни черта не найдет, потому что и нет ничего. Только мы одни да тьма-тьмущая врагов. Поэтому мы заберем деньги и уберемся отсюда подобру-поздорову.
– А что, если они не пришлют деньги? – спросил Фэрклот.
– Существует же такая вещь, как честь, разве не так? – отозвался сэр Гийом. – То есть хоть мы и грабим, и воруем, насилуем и убиваем, но никогда не обманываем друг друга, когда доходит до выкупа. Ведь иначе, ей-богу, все перестали бы доверять друг другу!
Он помолчал, глядя на Жослена и его свиту, задержавшихся в конце долины.
– Ты только погляди на этих мерзавцев, – сказал он, – стоят и наблюдают за нами. Гадают, как бы нас отсюда выкурить.
Всадники и впрямь бросали прощальный взгляд на башню Кастийон-д'Арбизона. Жослен при виде дерзко реявшего над башней штандарта графа Нортгемптона плюнул на дорогу.
– Ты и вправду собираешься посылать им деньги? – спросил он Робби.
– Конечно, – ответил шотландец, удивленный его вопросом.
Он считал делом чести отдать сэру Гийому и остальным членам отряда причитающуюся им долю, ему даже в голову не приходило поступить иначе.
– Но они вывесили флаг моего врага, – указал Жослен. – И если ты пошлешь им деньги, то что помешает мне забрать их обратно?
Он посмотрел на Робби в ожидании ответа.
Робби напряженно соображал, стараясь понять, какие из этого следуют выводы и как соотнести это с требованиями чести, – и пришел к выводу, что, если деньги будут отосланы в замок, его честь останется незамаранной.
– Они не просили о перемирии, – нерешительно произнес он.
Именно такого ответа и ждал от него Жослен, поскольку это давало ему право развязать военные действия, как только будут уплачены деньги. С довольной ухмылкой он продолжил путь.
До Бера всадники добрались в тот же вечер. Посланный вперед ратник предупредил город о приближении нового сеньора, и в полумиле от восточных ворот Жослена уже встречала депутация из городских консулов и духовенства. Нотабли приветствовали его стоя на коленях, а клир поднес ему некоторые из священных реликвий, хранившихся в соборе: перекладину от лестницы Иакова, кости одной из рыб, коими Иисус накормил пять тысяч человек, сандалию святой Гудулы и гвоздь, коим был прибит к кресту один из разбойников, распятых вместе со Спасителем. Все эти святыни в свое время были подарены городу старым графом, и клирики ожидали, что новый сеньор спешится и почтит заключенные в серебро, золото или хрусталь реликвии подобающим образом. Жослен прекрасно знал, чего от него ждут, однако склонился с седла и, воззрившись сверху на священников, требовательно спросил:
– Где епископ?
– Он болен, монсеньор.
– Так болен, что не может приветствовать меня?
– Он занемог, монсеньор, очень сильно занемог, – сказал один из священнослужителей.
Жослен так сверкнул на него глазами, что бедняга от страха съежился. Но в следующий миг новый граф, признав, видимо, такую причину как уважительную, спешился, мимолетно преклонил колени, сотворил крестное знамение перед принесенными реликвиями и резко кивнул консулам, которые протянули ему на зеленой бархатной подушечке церемониальные ключи от города. Предполагалось, что Жослен, приняв ключи, вернет их назад с благодарностью, но он проголодался и хотел пить и потому забрался в седло и, оставив коленопреклоненных нотаблей позади, поехал дальше.
Кавалькада вступила в город через западные ворота, где стражники опустились на колени перед своим новым господином. Всадники оказались в седловине между двумя холмами, на которых был построен Бера. Слева от них, на холме пониже стоял собор, длинный приземистый храм, не имевший ни колокольни, ни шпиля, тогда как справа улица каменной мостовой вела к возведенному на более высоком холме замку. Улицу, и без того узкую, обступили люди, так что всадникам пришлось растянуться по ней вереницей. Справа и слева горожане преклоняли колени и призывали на них благословения. Одна женщина разбрасывала по камням мостовой виноградные листья, а владелец таверны вынес поднос с кубками вина, которое расплескалось, когда лошадь Жослена задела трактирщика крупом.
Улица упиралась в рыночную площадь, грязную и вонючую, заляпанную раздавленными овощами и загаженную навозом коров, овец и коз. Впереди высился замок, ворота которого распахнулись, едва стражники увидели знамя Бера, которое нес оруженосец Жослена.
Все, что было дальше, Робби помнил смутно. Слуга увел его лошадь, а ему самому отвели в восточной башне комнату с кроватью и очагом, а вечером новоявленный граф задал в холле шумный пир. Туда пригласили вдовствующую графиню, маленькую, пухленькую, хорошенькую девицу, которую в конце попойки Жослен крепко взял за руку и увел в бывшую комнату старого графа, ставшую теперь его спальней. Робби остался в зале, где ратники, раздев догола трех служанок, забавлялись с ними по очереди. Другие, вдохновленные примером Жослена, сбрасывали с полок кипы старых пергаментов и бросали их в огонь, пылавший мощно и ярко. Шевалье Анри Куртуа наблюдал за всем этим молча, но он напился вдрызг, как и Робби.
На следующее утро были опустошены остальные полки.
Книги выбрасывали из окна во двор замка, где горел новый костер. Полки были порублены и полетели из окна вслед за книгами и свитками. Жослен, оживленный и радостный, командовал расчисткой помещений и между делом принимал посетителей. Среди них были слуги его дяди: ловчие, оружейники, хранители графских погребов и писцы, желавшие остаться на службе при новом господине. Приходили мелкие дворяне, ленники графства Вера, приносили клятву верности, вкладывали руки в руки Жослена и, обменявшись с ним поцелуем, становились его вассалами. Кто-то искал правосудия, а отчаявшиеся кредиторы прижимистого графа явились в замок в робкой надежде получить долги с племянника. Добрая дюжина священников просила у нового графа денег на заупокойные службы по усопшему, консулы Бера в красно-синих одеяниях притащились изложить свои возражения по поводу слишком высоких податей, а граф среди всей этой сутолоки успевал покрикивать на своих слуг, чтобы те поживее поворачивались, подбрасывая в костер книги и манускрипты. И когда какой-то молодой нервный монашек вздумал жаловаться, что он-де еще не закончил просмотр документов, Жослен долго гнался за ним через замок и наткнулся на его логово, набитое документами; они тоже были преданы огню, несмотря на рыдания монашка.
