— Ты был прав, Мерлин. Даже в том, что трудно поддавалось пониманию и за что, не понимая, я осуждал тебя, ты был прав. Бог держал нас в руке своей. И несомненно, это бог внушил мне отказаться от сына и оставить его на твое попечение, чтобы он вырос вот таким и возмужал в тайне и в безопасности. Мне все же дано было увидеть, какого принца зачал я в ту дикую ночь в Тинтагеле и какой король придет мне на смену. Мне бы следовало больше тебе доверять, бастард, как доверял тебе мой брат. Мне ведь нет нужды объяснять тебе, что я умираю? Гайдар мнется и жмется и увиливает от ответа, но ты, королевский прорицатель, ты ведь признаешь правду?
Вопрос прозвучал властно, требуя ответа. И когда я сказал: «Да», на устах Утера мелькнула почти довольная улыбка. И, видя, с какой суровой отвагой встречает он смерть, я почувствовал к нему больше расположения, чем испытывал прежде. Вот чем очаровал он сегодня Артура — гордым королевским достоинством, которое пришло к нему с запозданием, но все же пришло. Сейчас, когда близко свершение, мы с Утером словно объединились в этом мальчике. Король кивнул. Время пережитого за день и вечер уже начинало сказываться на нем, но взгляд его оставался дружелюбен, а речь жива:
— Ну что ж, с прошлым мы разобрались, а будущее — это уже его дело. И твое. Но я еще не умер, я еще верховный король, и настоящее в моей власти. Я послал за тобой, чтобы сказать, что завтра на праздничном пиру объявлю Артура моим наследником. Лучше случая не придумать. После сегодняшнего боя никто не скажет, что он недостоин королевского трона, он показал, чего он стоит, и люди видели, более того, видела армия. Даже захоти я теперь оставить тайну нераскрытой, едва ли это было бы возможно: слух пробежал по лагерю, как огонь по соломе. А сам он еще ничего не знает?
— Похоже, что нет. Пора бы ему, кажется, начать догадываться, но он как будто ничего не подозревает. Ты сам ему завтра скажешь?
— Да. Я пошлю за ним утром. А до тех пор, Мерлин, оставайся при нем и не спускай с него глаз.
После этого он посвятил меня в свои планы на завтра. Сначала он поговорит с Артуром, а вечером, когда все придут в себя после боя и подлечат раны, Артур будет призван со славой и почетом на пир и предстанет перед знатью. Что до Лота, спокойно и прямо продолжал король, то трудно сказать, как он себя поведет, но он так много проиграл в глазах людей, не вступив вовремя в битву, что даже в качестве сговоренного жениха королевской дочери не отважится выдвинуть открыто свои притязания и оспорить выбор верховного короля. О том, что Лот готов был, обернись фортуна иначе, перекинуться на сторону саксов, король не упомянул, он видел в его промедлении лишь попытку придать себе веса — чтобы вышло так, будто вмешательство Лота принесло британцам победу. Я также промолчал. Как бы то ни было, справедливы такие черные подозрения или нет, но это теперь уже была не Утерова забота.
Потом он заговорил о дочери своей Моргиане. Брак, о котором был у них твердый договор, непременно должен был свершиться, нарушить договор значило бы смертельно оскорбить Лота и северных королей, кормившихся от него. Да так оно будет и безопаснее. Лот по тем же соображениям тоже не посмеет отказаться от нареченной невесты, а сыграв свадьбу, свяжет себя в глазах людей с Артуром, который к этому времени будет уже объявлен и всеми признан «королем», чуть было не сказал Утер, но все-таки выговорил «наследником». Вид у него был усталый, и я уже поднялся было, чтобы его оставить, но он пошевелил исхудалой рукой, и я остался. Он заговорил не сразу, а сначала полежал молча, с закрытыми глазами. Откуда-то потянуло сквозняком, свечи затрещали и оплыли. Заколебались тени, затемнили королевское лицо. Но вот свет выровнялся, и я опять увидел его глаза — они ясно смотрели на меня из глубоких подбровий.
Потом я услышал его голос, тонкий от напряжения. Он просил меня. Нет, не просил. Утер, верховный король, умолял меня не покидать Артура, довершить начатый труд, хранить его сына, наставлять, оберегать…
Голос иссяк, но глаза глядели все так же искательно, с мольбой, и я понимал, что они говорили: «Открой мне будущее, Мерлин Королевский Маг. Дай услышать твое пророчество».
— Я буду с ним, — произнес я. — Остальное я уже говорил тебе раньше. С мечом королей в руке он свершит такое, что превзойдет людские надежды. Под его властью объединятся страны, и будет мир и свет перед тьмой. Когда воцарится мир, я вернусь к своему одиночеству, но всегда буду готов по первому его зову явиться на помощь, едва только он свистнет, как высвистывают ветер.
Так говорил я, не потому, что глазам моим опять предстало видение — видения не являются по заказу, да и присутствие Утера никогда к этому не располагало. Но, желая дать покой его душе, я говорил по памяти прежних пророчеств и по знанию людей и событий, а такое знание нередко равносильно провидению. И он успокоился, а мне только этого и надо было.
— Это я и хотел услышать, — проговорил он. — Что ты будешь с ним, будешь служить ему при всех обстоятельствах… Может быть, если бы я послушал брата и удержал бы тебя при себе… Ты дал обещание, Мерлин. Никто не обладает таким могуществом, как ты, даже верховный король.
Он сказал это беззлобно, как вещь очевидную. Голос его вдруг прозвучал устало, расслабленно.
Я поднялся.
— Теперь я оставлю тебя, Утер. Ты должен поспать. Что за питье дает тебе Моргауза?
— Не знаю. Пахнет маком. Она разбавляет его теплым вином.
— А спит она здесь, подле тебя?
— Нет. Дальше по коридору, в первом женском покое. Но не буди ее сейчас. Тут в кувшине еще довольно этого питья.
Я подошел к столу, взял в руки кувшин и понюхал. Питье было уже смешано с вином; запах от него шел крепкий и сладкий: мак и еще кое-какие известные мне снадобья, но было и что-то еще, чего я не мог назвать. Я намочил палец и поднес к губам.
— Кто-нибудь прикасался к кувшину после нее?
— Что? — Он успел забыться, но не сном, а недужной, смутной тревогой, — Прикасался? Я не видел никого, да меня травить никто и не станет. Каждому известно, что всю мою пищу сначала отведывает паж. Можешь позвать его, если хочешь.
— Незачем, — ответил я, — Пусть спит.
Я налил в чашку немного питья, но не успел поднести ко рту, как Утер с неожиданной силой произнес:
— Не делай глупости! Поставь!
— Ты же сказал, что отравы тут быть не может.
— Все равно. Не будем рисковать.
— Ты что же, не доверяешь Моргаузе?
— Моргаузе? — недоуменно переспросил он, словно не понимая, при чем здесь она, — Нет, отчего же. Она все эти годы за мной ходила, даже от венца отказалась, а ведь… Ну да что там. Ее судьба «в дымке», так она говорит, и она готова ждать ее решения. Она изъясняется загадками, как и ты порой, а я загадок не терплю, ты же помнишь. Нет, в своей дочери я не могу усомниться. Но нынешней ночью, изо всех ночей, нам следует быть особенно настороже, а ты изо всех людей, кроме моего сына, мне сейчас особенно необходим, — И он улыбнулся, снова став на мгновение прежним Утером, которого я так хорошо помнил, насмешливым и прямолинейным и чуточку злорадным, — То есть до тех пор, пока он не признан, а после этого мы с тобой друг без друга, я полагаю, обойдемся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
