Самая целостность и единство общества обнаруживается как субъект высшего порядда, деятельность и призвание которого сводятся только к осуществлению такой наилучшей организации, при которой каждый частный собственник и его единичное хозяйство находили бы для себя наибольшую безопасность от насильственных покушений и наиболее благоприятные условия для своего дальнейшего развития и возрастания. Таким образом, высшей субъектности общества как целого здесь приписывается чисто служебное значение: не граждане для государства, но государство для граждан. Признание государством частной собственности есть признание экономической свободы индивида, но так как экономическая свобода лежит в основании всякой свободы вообще и является ее необходимым условием, то государство, построенное на начале частной собственности, ео ipso построено на принципе безусловной свободы индивида. Все закономерно долженствующие бьггь стеснения и ограничения свободы индивида определяются лишь тем, чтобы свобода одного не нарушала и не стесняла свободы других. Поэтому строгость ограничений и развитость регламентации взаимоотношений граждан со стороны государства находятся в строгой обратной пропорциональной зависимости от эмпирического этического развития граждан. Это и выражается известной формулой, что всякое правительство должно стремиться сделать себя ненужным, Сюда же относится и китайская поговорка, что «законы и мандарины существуют не для честных людей». Если в эмпирической действительности начала частной собственности и свободы индивида утрачивают свою параллельную сопряженность и даже оказываются в контрадикторных столкновениях, то это происходит лишь от несовершенства конкретных условий и эмпирического состояния сознания граждан. Наряду с этим здесь необходимо указать следующее. — Всякий организм есть сопряжение центра и периферии, высшей синтетической субъектности и множества конкретных субъектов низшего порядка. Поэтому естественно восстает проблема взаимоотношений этих двух различных иерархических планов субъектности. Органическая система сознания отдельного человека центрирована на его Я, т. е. на высшем единстве, а потому субъектности единичных элементов сознания существенно вторичны и должны служить первому, хотя бы и с ущербом для себя. В истинном духовном организме — в соборной Церкви — высший синтетический субъект и единичные субъекты, образующие множественную периферию, одинаково обладают в себе самодовлеющей ценностью и значением, а потому ни высшее низшему, ни низшее высшему не должно и не может бьггь приносимо в жертву, Но, в силу самого совершенства такого духовного организма, таковая проблема не может здесь и возникнуть. Низшее должно преодолеть только свое эмпирическое субъективное несовершенство, но не саму субъектность: стремясь к высшему и достигая его, низшее тем самым обретает и самого себя в довлеющем ему истинном величии. Равным образом здесь высшее не порабощает свободы низшего, но, напротив, пробуждает и возвеличивает ее путем освобождения из иллюзорных конкретно-эмпирических пут. В организме общества мы встречаем некоторое среднее положение между этими двумя крайними случаями. Высшее единство общества, вообще говоря, является только синтетическим, но не генетическим, т. е. оно не является заданным искони и императивно, но само возникает в историческом процессе, В каждом своем конкретном состоянии оно определяется и обусловливается эмпирическим состоянием общества как множества и совокупностью его прошлого. В силу этого эмпирическое общество занимает некоторое среднее состояние между реальными и мнимыми эгрегорами, и его высшее синтетическое единство есть лишь частью ноумен, поскольку оно в своей истории сопряглось и воплотило в себе ряд ноуменальных идей, а частью простое персонифицирование конкретного эмпирического. Эта двойственность природы высшего синтетического единства общества и разрешает антиномию взаимоотношений между ним, как целым, и отдельным составляющим его индивидом. Поскольку это единство есть ноумен, личность и свобода индивида должны бьггь приносимы ему в жертву, но здесь острота этой жертвы снимается, ибо здесь цели в своей глубинности совпадают, и индивид, жертвуя только своим внешним эмпирическим, лишь приближается к своей энтелехии и возвеличивает свою истинную субъектность. Поскольку единство общества обусловливается его эмпирическим феноменологическим состоянием, оно само должно служить индивидам и приспособляться к их нуждам. Между тем в исторической действительности мы нередко встречаем случаи, когда стоящие во главе правления всецело отождествляют государственность с высшим трансцендентным началом и потому решаются целиком приносить ей в жертву личность и свободу индивида. К этой ложной идее, которую пытался философски обосновать Гегель, мы еще должны будем вернуться в последующем изложении.
Обращаясь теперь к проблеме феноменологии экономического эгрегора в аспекте монадности, мы должны выяснить природу движения ценностей и его значение для них самих. Так как монадная ценность возникает и существует по закону статических взаимоотношений, то всякое совершаемое ею движение вторично по отношению к ее собственной природе. Само это движение ни при каких условиях не способно создавать новые ценности и является исключительно лишь средством и методом организации, упорядочения множества конкретных хозяйств едийичных субъектов. Сложный процесс круговорота ценностей целиком слагается из единичных актов конкретного обмена. Во всякой нормальной сделке выгадывают обе стороны, и совершающийся здесь товарообмен статичен по своему существу, ибо само перемещение ценностей здесь оказывается только затрудняющим элементом, вызывающим потерю времени и расходов. Иначе говоря, здесь акт движения ценностей является лишь неустранимым злом, оправдываемым лишь иными косвенными путями. Чем легче этот процесс и меньше таких движений, тем более выигрывает благосостояние страны. Поэтому задача государства как высшего синтетического центра заключается здесь прежде всего в облегчении и сокращении движений, что достигается, с одной стороны, улучшением путей сообщения, а с другой — сокращением числа посредников между производителями и потребителями. С этой точки зрения и государство, и потребитель, и производители прямо заинтересованы в создании мощных трестов, в которых трение между промежуточными звеньями производства естественно стремится достигнуть минимума. Напротив, дифференциация капитала и обусловливаемая ею расторженность отдельных, звеньев цепи между производителем и покупателем вызывают осложнение и удорожание обмена ценностей, ибо малые предприятия никогда не могут довольствоваться такими оперативными доходами, которые вполне достаточны для крупных. Но в организации крупных сообществ и трестов мы встречаемся уже и с другой составляющей экономического эгрегора — с его пластичностью. Проблема рационального разрешения движения ценностей в границах монадности представляется неразрешимой по существу, и чем больше общество и чем сложнее его экономическая жизнь, тем она восстает в большей остроте. Общество может довольствоваться экономической жизнью в узких пределах одной монадной категории только при примитивном и преимущественно земледельческом хозяйстве.
Из самого определения монадной ценности следует, что процесс ее создания обусловлен раскрытием в человеке определенного ряда психических способностей. Здесь рисуется образ настойчивого труженика, всецело поглощенного своим хозяйством и прилагающего к нему все силы. Он вполне изолирован в своей работе, привязан к определенному месту и естественно стремится к тому, чтобы возможно меньше зависеть от окружающего, чтобы самому удовлетворять все свои потребности. В идеально односторонней монадности все его благосостояние зависит только от природы и его собственных усилий; вся его деятельность центрируется на его собственной личности, а потому от него требуются разнообразные психологические качества хорошего хозяина.
В пластической категории, согласно ее основоположному началу динамичности, экономический эгрегор общества зиждется на круговороте ценностей, как особой самодовлеющей реальности, и соответствующих психических потенциях индивидов, как элементов пластического множества. Всякая ценность здесь определяется прежде всего динамически. Она есть сила определенного устремления, по самой природе своей действующая во всеобщности целого, а потому в себе свободная от статических связей с конкретным субъектом. Первая часть этого определения показывает, что пластическая ценность непосредственно возникает в конкретном движении на экономическом плане и не может быть от него отделена. Ее значение и достоинство хотя и могут изменяться в соответствии с видами и обстоятельствами эмпирического сопряжения с конкретными субъектами, но и помимо них она является определенной объективной реальностью. Если первая часть определения устанавливает отсутствие сопряженности пластической ценности в себе с конкретным субъектом в силу динамичности ее природы, то вторая утверждает тождественное в силу ее существенной всеобщности. Монадная ценность статична, и ее конкретность обусловливается статическим же ее выделением из окружающего и обособлением в себе. Пластическая ценность динамична, и ее конкретность устанавливается непосредственно ее устремлением. Поэтому поскольку первая центрирована на определенном элементе множества в своей объектности, постольку вторая центрируется на общей природе множества как единой целостной реальности. В первом случае для реальности монадной ценности необходимо должна существовать сопряженность с определенным индивидом, во втором же — такая реальность пластической ценности непосредственно устанавливается самым фактом действительности существования группового целого, общей природой множества. Но, параллельно с этим, для того, чтобы пластическая ценность конкретно и эмпирически обнаруживала свое бытие в преимущественно монадном сознании индивидов — членов множества, она необходимо должна обладать потенцией становления в свойственной этому сознанию системе трансцендентных категорий, т, е, предстоять ему. В этом становлении в пред-. стоянии пластическая ценность сопрягается с одним или несколькими конкретными субъектами, но это сопряжение, в противоположность имеющему место в монадных ценностях, обладает существенно вторичной природой, есть факт эмпирической феноменологии, но не основной предикат ее собственного существа. Иначе говоря, пластическая ценность возникает непосредственно в динамической жизни множества как целого, и лишь обнаруживается в сознании индивидов в категории предстояния, Если возникновение монадной ценности совершается в категории субъект-объектности обособленного индивида, то в сопричислении его к пластической ценности нет ни обособленного объекта, ни проявления замкнутой субъектности. Здесь совершается лишь сосуществование человека на экономическом плане с динамической силой конкретного устремление. Все это и резюмируется доктриной: всякая пластическая ценность в себе безлична, и ее динамические сосуществования с конкретными субъектами вторичны по природе, как эмпирические становления в предстоянии в себе замкнутой целостной динамической конкретности.
