Ленин довольно долго говорил об экономических трудностях Советов, о политических изменениях, и сослался на критику русской диктатуры со стороны западных социалистов. «По какому принципу должны мы действовать? — спросил он. — По принципу справедливости или большинства? Нет. Мы должны действовать практично. Мы должны произвести распределение (лишений) таким образом, чтобы сохранить власть пролетариата. Это является нашим единственным принципом».
От этого Ленин перешел к вопросу о концессиях. «Мы совершенно открыто признаем, мы не скрываем, что концессии в системе государственного капитализма означают дань капитализму. Но мы выигрываем время», чтобы провести электрификацию. «В германском плену крестьянин увидел и узнал, в чем реальная основа жизни, культурной жизни. 12 тысяч киловатт — очень скромное начало». Развитие тяжелой индустрии — единственный путь к сельскохозяйственному изобилию. Советская пропаганда воспринималась крестьянами очень легко. «Это является доказательством того, что широкие массы — как и в наиболее передовых странах — гораздо легче учатся на собственном опыте, чем из книг». В дни Кронштадтского восстания: «Брожение в крестьянстве шло очень сильное, среди рабочих также господствовало недовольство. Они были утомлены и изнурены. Ведь существуют же границы для человеческих сил. Три года они голодали, но нельзя голодать четыре или пять лет». Меньшевики и эсеры попытались нажить на этом положении политический капитал. Их лозунг был: «Советы без большевиков». «Мы должны продолжать беспощадную борьбу против этих элементов, — заявил Ленин. — Диктатура есть состояние обостренной войны. Мы находимся именно в таком состоянии… И мы говорим: «На войне мы поступаем по-военному: мы не обещаем никакой свободы и никакой демократии…» Вот, — сказал он в заключение, — то, что я хотел сказать товарищам о нашей тактике, о тактике Российской Коммунистической Партии»{934}.
Усталость, начало болезни, отсрочка мировой революции — все это обострило восприятия Ленина, он яснее увидел действительность, и решил дать Коминтерну урок превосходства практики над теорией. Он хотел, чтобы они поняли вопросы, стоявшие перед Россией, и ее отклонения от того курса, которого революционеры-догматики могли бы ожидать от революционной страны. Он знал, что в будущем коминтерновцам придется оправдывать и защищать множество отвратительных поступков Советского Союза во внутренних и международных делах. Он объяснял им, что управление государством требует жестокости и что никакие доктрины в этом отношении не помогут.
Согласно первоначальной идее III Интернационала, он должен был служить московской электростанцией, которая снабжала бы током сеть европейского и мирового коммунистического движения. От искры Коминтерна должна была загореться мировая революция. Но скоро большевики поняли, что Россия осталась одна. Призрак революции, витавший над обоими полушариями, рассеялся. От первоначальной идеи Коминтерна остались только литургия и ритуал. Но энтузиазм коммунистов искал себе выхода. Он вылился в создание мощных политических организаций. Советское правительство считало, что обладает полезными агентами. Но очень часто иностранные компартии были для Советов стеснительным обстоятельством: их повсюду обвиняли в подрывной деятельности. С другой стороны, Кремль служил помехой иностранным партиям: за преданность отдаленной стране, действия которой они восхваляли до небес, иностранных коммунистов называли орудием Москвы, пассивным инструментом, политическими глупцами. Но они нуждались в материальной и моральной поддержке Москвы, а Москва нуждалась в них, чтобы не утратить старой, обманчивой мечты о мировой революции, а также для того, чтобы создать за границей разведывательную сеть. Коминтерн позволял советскому правительству чувствовать себя проводником мессианской идеи, освящавшей самые гнусные преступления. Поэтому, несмотря на все неудобства и стеснения, о разводе между советским государством и Коминтерном не могло быть и речи. Они были несчастливы вдвоем, но жить врозь не могли. Впоследствии на смену Коминтерну пришла империя.
После 5 июля Ленин больше не выступал перед Коминтерном, но 11 июля он выступил с речью на совещании членов немецкой, польской, чехословацкой, венгерской и итальянской делегаций Третьего конгресса. К этой речи он подготовился хорошо, составив подробный план (12 пунктов), итоги (4 пункта), а потом еще один план — краткий (7 пунктов). Все эти материалы и стенограмма речи не предавались оглашению до 1959 года.
Мартовский мятеж в Германии в 1921 году оказался комическим фиаско с трагическими результатами. Брошюра Леви «Наш Путь. Против путчизма», разоблачившая эту дурацкую авантюру, была очень болезненным ударом для Кремля. Ленин, втайне понимая правоту Леви, хотел избежать повторения преждевременных переворотов, не обескуражив в то же время европейских коммунистов окончательно.
Три сообщения, сказал Ленин, подают надежду на скорое «генеральное наступление»: забастовка берлинских муниципальных рабочих, забастовка текстильных рабочих в Лилле и — «третий факт является наиболее важным: в Риме происходил митинг для организации борьбы против фашистов, в котором участвовало 50000 рабочих — представителей всех партий — коммунистов, социалистов, а также республиканцев. На него пришли 5000 участников войны в военной форме… Это доказывает, что в Европе имеется горючего материала больше, чем мы думали… Европа беременна революцией…»
«…но составить заранее календарь революции невозможно. Мы в России выдержим не только пять лет, но и больше», — т. е. дело не к спеху. «Не бояться сказать, что мы все вернулись из Москвы (после Третьего конгресса Коммунистического Интернационала) осторожнее, умнее, благоразумнее, «правее». Это стратегически правильно. Чем правее сейчас, тем вернее завтра: il faut reculer, pour mieux sauter. «Uber Nacht» moglich, aber auch 2–3 Jahre moglich. He нервничать… Наша единственная стратегия теперь — это стать сильнее, а потому умнее, благоразумнее, «оппортунистичнее», и это мы должны сказать массам. Но после того, как мы завоюем массы благодаря нашему благоразумию, мы затем применим тактику наступления…»
Итог: «Не нервничать, не бояться «опоздать»… Можно «тормозить» насчет «акции» в тот или иной момент, НО НЕПРИМИРИМЫМ надо быть в революционной пропаганде»{935}.
Какие именно мысли породила речь Ленина в смущенных умах делегатов? Ясно было одно: он приказывал «отступать», чтобы когда-нибудь, в неопределенном будущем, «лучше прыгнуть». Покамест Ленин советовал научиться оппортунизму. В будущем этот оппортунизм дал Коминтерну возможность одобрить все зигзаги советской внешней политики.
