выходила из воды, демонстрируя совершенные ягодицы и бедра античной Венеры.
И тут Ансельм заметил поодаль от нее огромного волка, который крадучись, точно тень, появился из зарослей и подобрался к ее одежде. Никогда прежде юноше не доводилось видеть такого волка. Ему вспомнились многочисленные истории об оборотнях, которыми, по рассказам, кишел этот вековой лес, и тревога его мгновенно окрасилась страхом, какой могут вызвать лишь сверхъестественные вещи. Блестящий мех зверя был странного цвета, черного с сизым отливом. Чудище казалось намного крупнее обычных серых волков этого леса. Пригнувшись и затаившись в осоке на берегу, он как будто поджидал женщину.
Еще миг, подумал Ансельм, и она, заметив опасность, закричит и впадет в панику. Но женщина все шла, в безмятежной задумчивости склонив голову набок.
– Берегитесь волка! – закричал Ансельм странно громким голосом, нарушившим волшебную тишину.
Как только слова сорвались с его губ, волк потрусил прочь и скрылся в густой чаще. Женщина через плечо улыбнулась Ансельму, и он увидел ее овальное лицо со слегка раскосыми глазами и губами пунцовыми, точно цветы граната. Похоже, волк ее не напугал, а присутствие Ансельма не смутило.
– Я не боюсь, – произнесла она голосом, лившимся, будто теплый мед. – Один волк или два вряд ли нападут на меня.
– Но возможно, где-то поблизости бродят еще, – не сдавался Ансельм. – И другие опасности, страшнее, чем волки, могут подстерегать того, кто один, без сопровождения, бродит по Аверуанскому лесу. Когда вы будете одеты, я, с вашего позволения, провожу вас до дома, и не важно, далеко это или близко.
– Мой дом довольно близко в одном смысле и довольно далеко – в другом, – загадочно отвечала прекрасная дама. – Но ты можешь пойти со мной, если хочешь.
Она занялась своей одеждой, а Ансельм на несколько шагов углубился в ольховые заросли и принялся вырезать толстую дубину, чтобы отбиваться от диких зверей или любых других противников. Странное, но восхитительное волнение овладело им, и он несколько раз чуть было не порезался. Женоненавистничество, побудившее его укрыться от всех в лесном убежище, теперь представлялось ему незрелым, даже ребяческим. Он позволил себе оскорбиться несправедливостью избалованной девчонки слишком сильно и слишком надолго.
К тому времени, как дубина была готова, дама уже закончила свой туалет. Она вышла Ансельму навстречу, покачиваясь, точно ламия. Корсаж из весенне-зеленого бархата, обнажая полукружия грудей, тесно, будто руки пылкого любовника, охватывал ее стан. Пурпурное бархатное платье, украшенное бледной лазурью и кармином, обрисовывало волнующие очертания бедер и ног. Ее маленькие ступни были обуты в изящные туфельки из мягкой алой кожи с причудливо загнутыми кверху носами. Покрой одежды, хотя и до странности старомодный, подтвердил догадку Ансельма о высокородном происхождении незнакомки.
Наряд этот скорее подчеркивал, чем скрывал ее женственность. В ней чувствовалась мягкость – но и твердость тоже.
Ансельм склонился перед ней с изысканной учтивостью, не вязавшейся с его грубой деревенской одеждой.
– О, я вижу, ты не всегда был отшельником, – лукаво заметила она.
– Так вы меня знаете? – изумился Ансельм.
– Мне ведомо многое. Я Сефора, волшебница. Вряд ли ты слыхал обо мне, ибо я живу в отдалении, в таком месте, которое никто не может найти, – разве что я сама позволю его отыскать.
– Я не слишком сведущ в волшебстве, – признался Ансельм. – Но я вполне могу поверить, что вы волшебница.
Некоторое время они шагали по нехоженой тропинке, углубляющейся в вековую чащу. На эту тропу отшельник в своих скитаниях по лесу никогда прежде не набредал. Маленькие деревца и низко растущие сучья огромных буков вплотную подступали к ней с обеих сторон. Ансельм, отводя их от своей спутницы, то и дело ощущал волнующие прикосновения ее плеча или руки. Порой она опиралась на него, как будто на мгновение теряла равновесие на неровной дороге. Ее тяжесть была упоительным грузом, от которого, однако, волшебница каждый раз чересчур быстро освобождала юношу. Сердце его бешено билось от волнения и никак не могло уняться.
Ансельм тут же забыл свои затворнические помыслы. Кровь и любопытство его бурлили все сильнее и сильнее. Он рассыпался в любезностях, на которые Сефора давала дразнящие ответы. На все его вопросы, однако, она откликалась с уклончивой неопределенностью. Он не смог ничего ни узнать, ни понять о ней. Даже возраст ее был для него загадкой: она казалась то молоденькой девушкой, то зрелой женщиной.
В пути Ансельм несколько раз замечал мелькавший под темно-зеленой листвой черный мех. Он был уверен, что странный черный волк, которого он видел у пруда, тайком следовал за ними. Но чувство опасности как-то притупили завладевшие юношей чары.
Тропа сделалась круче, взбираясь по густо поросшему лесом холму. Затем деревья поредели, уступив место сучковатым чахлым соснам, что окружали заросший вереском бурый торфяник, точно тонзуру на макушке монаха. Торфяник был усеян идолами друидов, восходившими даже к более раннему времени, чем период завоевания Аверуани римлянами. Почти в самом центре возвышался огромный дольмен, сложенный из двух вертикальных плит, на которых, подобно дверной притолоке, лежала третья. Тропинка вела прямо к дольмену.
– Это врата в мои владения, – пояснила Сефора, когда они подошли ближе. – Я изнемогаю от усталости. Возьми меня на руки и перенеси сквозь эти древние врата.
Ансельм с готовностью повиновался. Щеки Сефоры побледнели, а веки затрепетали и сомкнулись, когда он подхватил ее. На мгновение ему показалось, что она лишилась чувств, но ее теплая рука крепко обвилась вокруг его шеи.
Ошеломленный внезапным пылом собственной страсти, он пронес ее через дольмен. Его губы коснулись ее век и безотчетно скользнули ниже, туда, где пламенели алые лепестки губ, а потом опустились к жемчужно-розовой шее. Казалось, его пыл заставил ее еще раз лишиться чувств.
Руки и ноги его ослабели, жгучая слепота затмила глаза. Земля упруго спружинила под подошвами, и они с Сефорой внезапно ухнули в разверзшуюся бездну.
Подняв голову, Ансельм огляделся; недоумение его стремительно росло. Он пронес Сефору всего лишь несколько шагов, и, однако, трава, на которой они лежали, совсем не походила на выжженную солнцем редкую растительность торфяника и была по-весеннему яркой и зеленой, а там и сям проглядывали яркие мелкие цветочки. Покрытые буйной золотисто-зеленой свежей листвой дубы и буки, еще более великанские, чем в знакомом ему лесу, отбрасывая густую тень, возвышались повсюду, где он ожидал увидеть открытую гористую равнину. Оглянувшись назад, юноша увидел, что от прежнего пейзажа остались только серые, покрытые лишайником столбы дольмена.
Даже солнце изменило свое положение. Когда они с Сефорой подошли к торфянику, оно все еще стояло довольно низко слева от Ансельма. А сейчас, озаряя своими
