— Постойте! — загрохотал Змеебог. — Что‑то я не пойму, отчего мы все засуетились. Йа Тайбрайя остался вместе с нами, здесь, в ее прошлом, так что Каэтане ничего не угрожает, по крайней мере пока не угрожает.
— А ведь правда, — с облегчением воскликнул Победитель Гандарвы и с упреком обратился к А‑Лахаталу:
— Что же ты напугал нас всех до полусмерти?
— А, — махнул рукой Владыка Водной Стихии, — по милости нашего прекрасного Барнабы я никак не могу разобраться в этих проблемах со временем: кто, где, насколько кого опережает.
— Да, это нелегко, — улыбнулся Гайамарт. — Остается только надеяться на лучшее.
Когда день закончился и боги разошлись по своим делам, А‑Лахатал снова почувствовал прилив тревоги и страха. На этот раз он решил все‑таки проверить, что происходит на дне Улыбки Смерти, и через краткий миг уже шагал по дну океана. Чем ближе он подходил к этому жуткому месту, тем пустыннее и тише становилось вокруг, к тому же А‑Лахатал с трудом узнавал привычные, хорошо изученные пространства.
Он заторопился ко впадине, уже понимая, что увидит там, но все еще надеясь, что это просто землетрясение или подводное извержение так искалечило и разметало гранитные скалы, разворотило базальтовое плато и сотворило жуткое месиво из всего живого, что попалось ему на пути. И все же морской бог знал, что сил природы недостаточно, чтобы так сокрушить эту часть мира. Он с разбегу нырнул в бездну и понесся стрелой вниз, в кромешной тьме и мути.
Неведомо, сколь долго длилось это погружение, но наступил миг, и А‑Лахатал очутился на твердой поверхности. Он обнажил свой клинок и стал не торопясь продвигаться вперед, разыскивая своего извечного врага. Мимо него в страхе проносились уродливые глубоководные твари, расплющенные невероятным давлением, изувеченные необходимостью жить под такой толщей воды. Существа, как из кошмарного сна, тускло светящиеся, прихотливо мерцающие, суетились вокруг А‑Лахатала, но того, кого он так искал и в то же время так не желал встретить, не было.
Улыбка Смерти застыла жутким, развороченным оскалом, исторгнув наконец из своих глубин древнее чудовище.
* * *
Был чудный, теплый, ласковый вечер, поэтому все с удовольствием собрались на корме галеры и сидели прямо на досках, шокируя этим моряков, которые привыкли считать, что живая богиня Сонандана ест и пьет на золоте и спит на драгоценных камнях. Представить себе воплощенную Истину сидящей на палубе их судна и жующей сухие галеты, которые она запивала пивом, было выше их возможностей. И они периодически по разным поводам появлялись в той части галеры, где можно было вдоволь насладиться вышеописанным зрелищем.
Каэтане было не до смеха. Она чувствовала себя преотвратно, а пиво, поглощаемое ею в значительных количествах, не помогало, хотя без него было бы хуже. Рогмо терпеливо ждал, пока госпожа решит заговорить со своими друзьями и спутниками и расскажет все, что для них еще является тайной за семью печатями. Каэ понимала, что серьезного разговора не избежать, и наконец решилась.
— Магнус, — обратилась она к молодому чародею, — что ты знаешь о камне Шанги?
— Вас, госпожа, интересует его история вообще или только то, что касается вас лично? — моментально отреагировал тот.
— Так ты уже все знаешь?
— Нет, далеко не все. Но многое. Когда призрак Корс Торуна упомянул в разговоре с вами об этой штуковине, я долго вспоминал, что мне говорит это название. И вспомнил. Мой учитель — Шагадохья Прозорливый — по слухам, читал Таабата Шарран. И в числе прочих интересных и загадочных историй любил вспоминать о камне Шанги, который считается окаменевшим глазом какого‑то бога. Он не опасен ни для кого, кроме… Истины. Вроде бы тот бог был отцом лжи и неверия, предательства и еще чего‑то в том же духе. И его злобный взгляд искажал все настоящее, уничтожая саму его основу, деформируя пространство.
На обычное существо камень Шанги не оказывает серьезного действия потому, что любой человек ли, бог ли, кто‑то другой вроде эльфов, гномов и прочих обитателей Арнемвенда живет на грани правды и лжи всю свою жизнь. Равновесная система — с постоянным перекосом отнюдь не в лучшую сторону — затрудняет нашу жизнь, но не делает ее невозможной. А вот с вами, Каэ, видимо, все обстоит совершенно иначе — вы не можете находиться в искаженном пространстве, и уж не знаю, как это объяснить, но думаю, сама ваша суть устраивает ваше перемещение в любой иной мир, неподвластный этому искажению.
— Больно сложно рассказываешь, — вмешался Номмо, — но понять можно. Значит, госпожа ничего не может поделать с этой штуковиной.
— Значит, не может. Но это не самая худшая новость. Есть и погрустнее, прикажете доложить?
— Давай уж, чего там. — Каэ безнадежно махнула рукой.
— Я осмотрел тот камень, который онгон всучил Нилу для передачи вам в руки, — это всего лишь осколок. И относительно небольшой осколок, что меня настораживает сильнее всего.
— Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что онгон, живущий под видом Корс Торуна, поступил со своим секретным оружием весьма просто и, надо признать, дальновидно. Он разбил его на несколько частей, каждая из которых может подействовать на нашу госпожу не хуже, чем некогда целый камень.
— Теперь я могу ждать сюрприза откуда угодно?
— Получается, что так. Но есть и положительный момент во всей этой истории: вы же как‑то выбрались с того света на сей раз, смогли вернуться.
— Это не совсем моя заслуга, — вынуждена была признать Каэ.
— Вам помог тот воин? — осторожно спросил Рогмо. — Значит, он на самом деле был?
— Был, — ответила она и подумала, что знает того, кому появление этого воина принесло бы истинное счастье. А она? Она была больше чем просто счастлива, если такое возможно. Подарок, сделанный ей на Мосту, стоил того, чтобы еще раз пережить столкновение с искаженным миром камня Шанги.
— А что делать с этим осколком? — спросил Барнаба, выразив общее недоумение и тревогу.
— Тут дело простое, проще и быть не может, — сказал Магнус. — Камень Шанги не обладает своим «собственным голосом» в отличие от многих других магических предметов. Его очень трудно найти именно в силу того, что он ничем не отличается от обычных булыжников на морском берегу. И посему я беру обычную глину у нашего повара, который всегда имеет запасец на случай, если придется в открытом море починять печь, обмазываю глиной наш осколок и обжигаю его, пока готовят обед. И получаю вот что. — Чародей предъявил на всеобщее обозрение бесформенный коричневый комок, ничем не примечательный. — Глина будет экранировать «голос» камня, даже если таковой существует. А теперь я беру это восхитительное изделие и торжественно опускаю его за борт. Потому что доверяю капитану в том, что мы находимся на самом глубоком участке моря Надор.
С этими словами Магнус широко размахнулся и бросил осколок в волны. Камень описал широкую дугу и с легким всплеском исчез в изумрудно‑зеленой воде.
— Странно, — молвила Каэ, — или это фантазия разыгралась, или мне действительно полегчало, будто пару килограммов сняли с хребта.
— То ли будет, когда вы вообще избавитесь от этой напасти, — пообещал Магнус.
— Дайте мне пива! — потребовал Барнаба. — Если на меня не совершают покушений с помощью ушей или носа какого‑нибудь полуистлевшего бога, разобранного на части, это не значит, что я не являюсь тонким ценителем и знатоком этой волшебной жидкости…
* * *
Хадрамаут всегда был государством особенным. Настолько особенным, что ни одна война его никогда не касалась, потому что любая из сторон была заинтересована в помощи и участии хаанухов. За это платили лояльностью, мирными договорами, звонкой монетой, да мало ли чем еще. Но платить было за что, и это признавали все.
Хаанухом нужно родиться, чтобы понять, что это уже способ мышления, мировоззрение, а не национальность. Гордые, непокорные, веселые люди и внешностью, и привычками, и взглядами на жизнь отличались от всех прочих жителей Арнемвенда. Хотя бы потому, что считали землю своим временным пристанищем. Все граждане Хадрамаута как один бредили морем. Вся их жизнь была подчинена единой страсти, единственной любви, единственному способу бытия.
Великолепный строевой лес, в изобилии росший на территории этого отнюдь не маленького государства, был высоко ценим из‑за того, что из него получались великолепные мачты и прекрасные доски для строительства судов; восхитительные ткани, которые иные с восторгом использовали бы для шитья одежды, интересовали неугомонных хаанухов лишь как материал для парусов. Сельское хозяйство обеспечивало возможность совершать дальние плавания, а потому высоко ценились все те продукты, которые можно было долго хранить. Или виды магии, позволявшие продлить срок службы любой вещи или еды.
