Кольцо, которое Ретт привез из Англии, было действительно с большим бриллиантом, таким большим, что Скарлетт стеснялась его носить. Она любила броские дорогие украшения, но сейчас у нее возникло неприятное чувство, что все сочтут это кольцо вульгарным и будут правы. В центре кольца сидел бриллиант на четыре карата, а вокруг него — изумруды. Кольцо закрывало ей всю фалангу и, казалось, оттягивало руку своей тяжестью. Скарлетт подозревала, что Ретту стоило немалого труда заказать такое кольцо, и он попросил сделать его как можно более броским из желания уязвить ее.
Пока Ретт не вернулся в Атланту и на пальце ее не появилось кольца, Скарлетт никому, даже родным, не говорила о своих намерениях; когда же она объявила о своей помолвке, в городе разразилась буря сплетен. Со времени истории с ку-клукс-кланом Ретт и Скарлетт были самым непопулярными горожанами после янки и «саквояжников». Все неодобрительно относились к Скарлетт еще с того далекого дня, когда она перестала носить траур по Чарлзу Гамильтону. Неодобрение усилилось, когда она так не по-женски взялась управлять лесопилками; забыв о скромности, появлялась беременная на людях и позволяла себе многое другое. Но когда она стала причиной смерти Фрэнка и Томми и из-за нее теперь висела на волоске жизнь десятка других людей, неприязнь переросла во всеобщее осуждение.
Что же до Ретта, то он вызвал ненависть всего города спекуляциями во время войны и не стал милее своим согражданам, вступив в деловые контакты с республиканцами, когда война кончилась. Однако наибольшую волну ненависти, как ни странно, вызвал он у дам Атланты тем, что спас жизнь нескольким выдающимся ее горожанам.
Не потому, разумеется, что дамы не хотели, чтобы их мужья остались живы. Просто они были возмущены, что обязаны жизнью своих мужей такому человеку, как Ретт, и весьма неблаговидному объяснению, которое он придумал. Не один месяц они поеживались, слыша, как потешаются и смеются над ними янки, — дамы считали и говорили, что если бы Ретт действительно заботился о сохранении ку-клукс-клана, он придумал бы более достойную версию. Он-де намеренно втянул в эту историю Красотку Уотлинг, чтобы обесчестить благонамеренных горожан, а поэтому не заслуживает ни благодарности за спасение людей, ни прощения былых грехов, — говорили дамы.
Все они, столь быстро откликавшиеся на беду, столь сочувствовавшие чужому горю, столь неустанно трудолюбивые в тяжелые времена, становились безжалостными, как фурии, по отношению к ренегату, нарушившему малейший закон их неписаного кодекса. А кодекс этот был прост: уважение к Конфедерации, почитание ветеранов, верность старым традициям, гордость в бедности, раскрытые объятия друзьям и неугасающая ненависть к янки. Скарлетт же и Ретт пренебрегли каждым звеном этого кодекса.
Мужчины, чью жизнь Ретт спас, пытались из чувства приличия и благодарности заставить своих жен умолкнуть, но у них не очень это получалось. Еще до объявления о помолвке и Скарлетт и Ретт уже были не слишком популярны, однако люди держались с ними внешне вежливо. Теперь же и холодная любезность стала невозможна. Весть об их помолвке прокатилась по городу как взрыв, неожиданный и ошеломляющий, и даже наиболее кроткие женщины принялись пылко возмущаться. Выйти замуж, когда и года не прошло после смерти Фрэнка, который к тому же погиб из-за нее! Да еще за этого Батлера, которому принадлежал дом терпимости и который вместе с янки и «саквояжниками» участвовал в разного рода грабительских предприятиях! Каждого из этих двоих по отдельности — куда ни шло, еще можно вынести, но бесстыжее соединение Скарлетт и Ретта — это уж слишком. Оба до того вульгарны и подлы! Выгнать из города — вот что!
Атланта, возможно, более снисходительно отнеслась бы к этим двоим, если бы весть об их помолвке не совпала с тем моментом, когда «саквояжники» и подлипалы — дружки Ретта — выглядели особенно омерзительно в глазах уважаемых граждан. Ненависть к янки и ко всем их приспешникам достигла предельного накала, когда город узнал о помолвке, ибо как раз в это время пала последняя цитадель сопротивления Джорджии правлению янки. Долгая кампания, которую генерал Шерман начал четыре года тому назад, двинувшись на юг от Далтона, завершилась крахом для Джорджии, и штат был окончательно поставлен на колени.
Три года Реконструкции прошли под знаком террора. Все считали, что хуже уже быть не может. Но теперь Джорджия обнаруживала, что худшая пора Реконструкции еще только начинается.
В течение трех лет федеральное правительство пыталось навязать Джорджии чуждые идеи и чуждое правление, и поскольку в его распоряжении была армия, то оно в этом весьма преуспело. Однако новый режим держался лишь на штыках. Штат подчинился правлению янки, но не по доброй воле. Лидеры Джорджии продолжали сражаться за право штата на самоуправление сообразно своим представлениям. Они продолжали сопротивляться всем попыткам заставить их встать на колени и принять диктат Вашингтона как закон.
Официально правительство Джорджии так и не капитулировало, но борьба была безнадежной, это была борьба на поражение. И хотя выиграть в этой борьбе не представлялось возможным, по крайней мере, она помогала отсрочить наступление неизбежного. Во многих других южных штатах негры уже занимали высокие посты в разных учреждениях, и даже в законодательном собрании большинство составляли негры и «саквояжники». Но Джорджия, благодаря своему упорному сопротивлению, до сих пор еще как-то держалась. Почти все эти три года капитолий штата находился в руках белых и демократов. Разумеется, когда повсюду солдаты-янки, официальные лица способны лишь выражать протесты и оказывать пассивное сопротивление. Власть правительства в штате была номинальной, но по крайней мере она находилась в руках исконных обитателей Джорджии. А теперь и эта цитадель пала.
Подобно тому как Джонстон и его солдаты четыре года тому назад отступали шаг за шагом от Далтона до Атланты, так постепенно, начиная с 1865 года, отступали демократы Джорджии. Власть федерального правительства над делами и жизнью граждан штата неуклонно росла. Все вершила сила, и военные приказы следовали один за другим, неуклонно подрывая гражданскую власть. Наконец, когда Джорджию низвели до уровня провинции на военном положении, появился приказ, предоставлявший избирательное право неграм, независимо от того, разрешалось это законом штата или нет.
За неделю до объявления о помолвке Скарлетт и Ретта состоялись выборы губернатора. Демократы-южане выдвинули в качестве кандидата генерала Джона Б. Гордона, одного из самых любимых и самых уважаемых граждан Джорджии. Против него был выставлен республиканец по имени Баллок. Выборы длились три дня вместо одного. Негров перевозили на поездах целыми составами из города в город, и они голосовали в каждом местечке, находившемся на их пути. И конечно же, Баллок победил.
Если завоевание Джорджии Шерманом породило горечь у ее обитателей, то захват капитолия штата «саквояжниками», янки и неграми вызвал горечь такую жестокую, какой штат еще не знал. Атланта, да и вся Джорджия, кипели от гнева.
А Ретт Батлер был другом ненавистного Баллока!
Скарлетт, по обыкновению не обращавшая внимания ни на что, непосредственно ее не касавшееся, едва ли знала о том, что прошли выборы. Ретт в выборах не участвовал, и его отношения с янки оставались прежними. Но Ретт был подлипала, да к тому же и друг Баллока — от этого никуда не уйдешь. И если они со Скарлетт поженятся, то и она станет подлипалой. Атланта сейчас не склонна была что-либо прощать или быть снисходительной к кому-либо из вражеского лагеря, поэтому, когда распространилась весть о помолвке, город не вспомнил ничего хорошего об этой паре, зато припомнил все плохое.
Скарлетт понимала, что город не могла не потрясти весть об ее помолвке, но она и не представляла себе, какого накала достигли страсти, пока миссис Мерриуэзер, подстрекаемая своим церковным кружком, не взялась побеседовать с ней ради ее же блага.
— Поскольку твоей дорогой матушки нет в живых, а мисс Питти — женщина незамужняя и потому не способна… м-м… ну, словом, говорить с тобой о таких вещах, я считаю своим долгом предупредить тебя, Скарлетт. Капитан Батлер — не тот человек, за которого может выйти замуж женщина из хорошей семьи. Он…
— Он сумел спасти голову дедушки Мерриуэзера и вашего племянника в придачу.
Миссис Мерриуэзер раздулась, как лягушка. Всего час тому назад у нее был весьма возмутительный разговор с дедушкой. Старик заметил, что она, должно быть, не слишком высоко ценит его шкуру, если не чувствует благодарности к Ретту Батлеру, каким бы мерзавцем и подлипалой он ни был.
— Он же все это сделал, Скарлетт, чтобы представить нас в дурацком свете перед янки, — возразила миссис Мерриуэзер. — Ты не хуже меня знаешь, что это самый настоящий мошенник. Всегда был мошенником, а сейчас просто пробы ставить негде. Таких, как он, приличные люди не принимают.
