Глава XXI. Дженни и ее свидание с сэром Уоми
После напряжённого ожидания Алисы и матери в музейном зале, где Дженни надеялась легко завладеть обеими, потому что ей казалось, что она всё безошибочно рассчитала, Дженни позвала на совет Бонду и мужа. Бонда, пустивший в ход все известные ему средства, чтобы вернуть себе голос, так и не смог ничего поделать и продолжал говорить хриплым шёпотом, да и то с большим трудом. И чем больше он бесился, тем труднее было ему говорить.
С тех пор как Дженни увидела, что он бессилен помочь самому себе, она перестала его бояться. Прежний страх сменился презрением. А то обстоятельство, что Бонда не доверял ни одному из своих племянников и обращался к Дженни с просьбами помочь в разных его делах, потому что отсутствие голоса не давало ему возможности объясниться, а плохое знание языка мешало переписке, ставило его в какое-то заискивающее и несколько подчинённое положение по отношению к Дженни.
Боясь Браццано, приказаний которого – и самых главных – он не выполнил. Бонда не забывал, что Дженни была его дочерью, и стремился её задобрить. Хотя он и не пленился Дженни, но сумел оценить её хитрость и злобу, понял, что врагом она ему будет беспощадным, и решил сделать всё, чтобы оказаться ей полезным, а если удастся, то и необходимым. Поэтому, получив записку Дженни с просьбой зайти к ней следующим вечером по важному делу. Бонда обрадовался и решил разыграть перед Дженни роль преданного друга и верного помощника. Он стал обдумывать план дальнейшего поведения, стараясь приготовить именно такие крючки приманок, на которые – он полагал – рыбка всего скорее клюнет.
Что же делала эти два дня Дженни? Почему она отложила совет со своими друзьями, вместо того чтобы немедленно действовать с ними заодно?
Дженни всё ещё не считала себя окончательно побежденной и устремила своё внимание на голубоглазого простака, как она окрестила сэра Уоми. Ей пришло в голову, что он мог и не получить её письма, что отвратительный хозяин дома мог и не отдать его, если почта попала ему в руки. Дженни решила ещё раз писать добряку и разыграть перед ним оскорбленную женщину, надеявшуюся на джентльменскую помощь, а получившую в ответ невежливость.
"Я даже не знаю, что мне теперь думать о Вас, сэр Уоми, – писала Дженни. – Если бы хоть на одну минуту я могла допустить мысль, что Вы получили моё письмо и не ответили мне, я бы, разумеется, не писала Вам. Я считала бы, что мужчина, кавалер, каким должен быть каждый англичанин, не ответивший даже на письмо, не достоин внимания. Но так как я писала одновременно матери и сестре и от них также не получила ответа, я поняла, что ни Вы, ни они моих писем не увидели.
Мне не хочется повторяться. Я приступаю к главному: мне надо увидеться с Вами. Не только для меня одной, но и для пользы и безопасности моих матери и сестры.
Мать моя всю жизнь была неумна и безалаберна. А сестра настолько ещё подросток, что её сумбурности удивляться не приходится.
Я надеюсь, что Вы поможете мне их спасти из страшных лап лорда Бенедикта, куда они попали по своей неосмотрительности. Отчасти, конечно, по вине отца. Несчастный мой отец передал Алису лорду Бенедикту, а мать мою тот сам насильственно увёз из дома. Вы, конечно, ничего этого знать не можете, как и многого ещё другого о поведении Вашего хозяина, на что я Вам постараюсь открыть глаза".
В этом месте рука Дженни слегка дрогнула. Она вспомнила о трёх письмах, полученных ею от лорда Бенедикта, вспомнила, что она их даже не прочла толком, но что они были к ней милосердны, вспомнила его слова в конторе, и у неё даже началось сердцебиение. Но она не позволила себе распуститься, жадно схватила папироску, всегда услужливо приготовленную, затянулась несколько раз, прогнала назойливый зов совести, усмехнувшись так нагло и зло, что сам Браццано остался бы доволен, и продолжала писать.
"Не стоит нам с Вами тратить ни силы, ни энергию на перечисление чужих грехов. Лучше нам встретиться, хорошо понять друг друга и разгромить армию врага, раньше чем он успеет собраться с силами. Для меня, конечно, самое противное – явиться в дом лорда Бенедикта. Но если Вам это удобнее или, по-Вашему, мне полезно побывать самой в его доме, я, разумеется, приеду и туда, победив своё отвращение к воздуху, которым наполнен этот дом".
Подписавшись "друг", Дженни осталась довольна письмом, вызвала посыльного, приказала немедленно отправиться по адресу и без ответа не возвращаться. Покончив с этим, Дженни оделась и пошла по своим делам, как сказала мужу. На самом же деле она решила издали понаблюдать за особняком лорда Бенедикта, так как ей смертельно скучно было ждать ответа. Но сделать этого Дженни не удалось. При входе в отель на неё налетел Бонда, державший в руках телеграмму. Лицо его было так мрачно и бледно, что Дженни поняла всю серьёзность дела, для которого он звал её к себе. Войдя в свою комнату, Бонда молча протянул ей телеграмму. "Мартин скончался. Пересылаю письмо. – Тендль", – прочла Дженни.
– Каким образом мог ускользнуть от нас этот прохвост? – хрипел Бонда. – Неужели же, если я был болен и не мог сам присмотреть за ним, ни один из моих племянников не догадался этого сделать. Я в отчаянии, Дженни, – прибеднялся Бонда, стараясь втянуть её в свои дела и сделать как можно скорее своей сообщницей. – Прочтите это проклятое письмо. Там будет и для вас кое-что не очень-то приятное. Но вы не обращайте внимания. Вникните только в суть: Мартин изменил нам перед смертью. Вы ещё очень мало знаете, поэтому не можете оценить всей неприятности этого факта. Но факт тот – и вы это запомните – что человеком можно воспользоваться даже тогда, когда он умер. Но этот мерзавец нашёл себе защитника, и теперь никто из нас пока не сможет до него дотянуться. Но это только пока. Если заполучить Алису,- наше дело в шляпе.
Хорошо, если вы найдёте кого-нибудь, кто был бы не глуп и смог пробраться в дом лорда Бенедикта. Если бы только он сумел набросить на шею вашей сестре одну вещицу, всё было бы в порядке, – хрипел Бонда, пронизывая Дженни глазами, которых она теперь совсем не боялась.
– Ваши вещицы, похоже, мало стоят по сравнению с теми заклятиями, которые знает лорд Бенедикт,- нагло хохотнула Дженни.
Глаза Бонды метнули искры бешенства, что тоже повеселило Дженни, но всё же она поняла, что власть его над нею ещё огромна, так как почувствовала вдруг, будто он ударил её прямо в грудь. Робости Дженни не выказала, но хохотать перестала. В свою очередь Бонда овладел собой.
– Та штучка, что у меня приготовлена для Алисы, похитрее вашей, должно быть, – и пока Дженни раздумывала, сказать ли Бонде о своих планах, он подал ей письмо. Взяв его в руки, Дженни поразилась. Было видно, что письмо писали много дней, оно было измято и запачкано чернилами и какими-то рыжими кляксами, точно писавшая его рука кровоточила.
"Пишу тебе, проклятый Бонда, это письмо, потому что хочу рассчитаться с тобой перед смертью. Если бы не встреча с тобой и не подлый обман, которым ты меня заманил, я бы не лежал сейчас умирая. Даже рассчитаться с вами, моими душегубами, я не имею сил. Вы бросили меня, как собаку, когда я заболел. И если бы меня не подобрали те, кого вы зовёте своими врагами, я так и не знал бы, что такое жизнь в добре и свете, над которыми кощунствовал вместе с вами".
В письме следовал пропуск, видно, писавший устал, сделал перерыв и продолжал несколько изменившимся почерком.
"Теперь я не торжествую, что сделал всем последнюю пакость и освободил мой дух от вашего мерзкого влияния. Я понял что-то большее, чего вам не понять и о чём с вами и говорить бесполезно. Но лично тебе, Бонда, и трижды проклятому Браццано я не прощаю подлости, с которой вы меня сгубили. Всё, что вы заставляли меня красть, я крал, себя не забывая. И здесь мы квиты. Но то, что вы украли у меня семью, моё сердце – этого я не прощаю и вознаграждаю себя, но как, вам этого не узнать. Знайте только, что здесь я отомщен. Можешь передать Браццано, что его прелестной дочке, которой вы все помогаете потерять человеческий образ, я тоже в этом усердно помогаю и буду помогать ещё усерднее из гроба".
Снова следовал перерыв, и через несколько строк, уже более слабым и менее разборчивым почерком было написано:
"В итоге жизни знаю только одно: вы все погибнете скоро. Ваша же подружка, дочка Браццано, испив с вами всю чашу мерзостей, всё же от вас сбежит. Смотрите за ней хорошенько, не то она вас всех подведёт. Если ты. Бонда, будешь умирать, как умираю я, то с меня будет довольно. Но, думаю, что ничья милосердная рука тебя, душегуба, не подберет. Браццано проклинаю, дочь его проклинаю, и с этим ухожу. Вы сделали моё тело кровоточащим, ну а я все ваши тайны отдал тем, кого вы считаете врагами. Попробуйте теперь с ними сражаться.
Может быть, ад меня пожрет через несколько часов, но каждый из вас не будет знать ни минуты покоя, так я проклинаю вас за все муки, которым вы меня подвергли. Тот, кто был когда-то человеком и назывался Мартин".
