Сказанное о пластичности облика и восприятия нами каждой национальности нетрудно пояснить историческими примерами. — Так, древний грек восстает пред нашим взором вовсе не как синтетическая совокупность совершенных им конкретных деяний, но как чарующая сказка мятущейся, но просветленной жизни. Не сверкающий мрамор, блеск побед иль горние выси философских познаний ткут образ эллина, но его великое дерзание, его непрерывные взлеты к надмирному, тонкость души и горячая деятельность, не смущающаяся неудачами в сфере обыденной жизни. Древняя Греция вся утопична, вся преисполнена великих идей, здесь небо почти сливается с землею, но его ослепительный свет так чарует и ослепляет взор, что лежащее у ног бессильно привлечь его на себя, вызвать желание кропотливой будничной работы. От Ликурга и Перикла до походов Александра эллин все время живет в мире идей, его пламенеющий дух озаряет весь мир своим стихийным стремлением к прекрасному, бесконечному и надмирному, изливающемуся на человека по многообразным руслам искусства, философии и социальных утопий. Но наряду с этим здесь все время царит полное неумение совершать мешкотную повседневную работу, создать и остановиться на определенно выбранных формах. Отсюда бесконечные неурядицы и междоусобия, отсюда тщета высочайших порывов, отсюда быстрый закат, который хотя и ослепителен в своем роскошном великолепии, но смог стать действительным достоянием последующих поколений лишь творческой работой долгих веков, Поскольку эллин жертвовал дольним для горнего, постольку римлянин олицетворяет собой прежде всего начало оформления и организации, Аполлон сменяет здесь Диониса, и идея Рима выливается прежде всего в идею государственности, величавого покоя и гордой силы совершенного закона. Как грек энтузиаст, так римлянин скептик; первый посвящал все свои силы взлетам к небу, второй стремился довести земное до наивысших пределов величия и кончил тем, что обожествил его. Здесь сталкиваются два бинерных идеала, ибо они были вызваны и оплотнены двумя противоположными устремлениями. И грек, и римлянин стремились к счастью и видели его в покое, но первый знал лишь счастье вечного стремления и находил душе своей покой лишь в вихре восхищений, а второй желал недвижного покоя и счастье лицезрел в pax romanum. Их жизнь вся пронизана стихийной жаждой наслаждения, но грек умел и оргию любви телесной возвести в служение высшему, и в трепетаньи страсти ловить неслышимые ритмы тоскующей по горнем своей души и восхищать ее на крыльях Эроса, тогда как римлянин земное в наслажденьи провозгласил божественным. Но вот еще народ, могущий послужить живым олицетворением умения находить прекрасное и упиваться наслаждением. Сын зноя, пышных цветников и мощных ароматов, араб, есть причудливое переплетенье многоцветных сил и трепетаний, Он весь исполнен томлением к красоте, он от рождения обладает даром быть тонким ее ценителем, он жаждет роскоши и во всякой вещи умеет находить ее затаенное, Он видит сущность жизни в наслаждении и, зная, что оно является лишь в мгновениях, умеет жить мгновением, создать его и жертв здесь не считать. Весь мир есть царство красоты, и все ее явления льют в душу особые восторги. Но для него все виды наслаждения суть только пышный узор и украшение единой основной стихии, наслаждения любви. И через призму любви сексуальной араб воспринимает все мировое бытие. И сам он, и все деяния в жизни, все цели и желания, вся природа и, наконец, Сам Бог суть только ступени любовного экстаза. Жизнь в себе, бытие, и высшая реальность, добро, прекрасное и предельное блаженство — суть сущность спазмы, и только в переживании любви раскрывается и торжествует бессмертное начало. Но высочайшее наслаждение в любви всегда исполнено и великой скорбью. Отсюда — та печать печали, которая лежит на всей арабской жизни, пронизывает весь блеск и пышность всех ее узоров. Отсюда глубочайший пессимизм, презрение ко всему земному, покорность и великое терпение перед ударами судьбы, умение скрываться в тайниках души и жить мечтой и упиваться сказкой. И это причудливое и странное смешение любить и тонко все ценить и вместе с тем всего чуждаться, жить полной жизнью и быть от нее вдали, желать мгновений, их бурных шквалов страсти, и, замкнувшись в себе, молчаливо внимать серебристому журчанию потока вечности — и составляют ритм души араба. Любовный экстаз есть умирание, есть распыление личного начала в непостижимой первоначальной мощи. Вот почему религия араба покоится на страхе перед грозностью Всевышней Воли. Совершенно аналогично этому пластичен и облик каждого из современных народов. Великое настоящее и несомненно еще более великое грядущее англосаксов всецело определяются качествованиями их пластического потока. Англичанин определяется прежде всего чувством долга, интенсивностью воли, самообладанием, инициативой, смелостью и личным достоинством. Он есть истинный сын свободы, ибо в нем врождена способность самому полагать ей пределы, он весь проникнут своей национальной идеей и остается верен ей во всем, куда бы ни заносила его судьба, но в то же время он умеет уважать и всякую иную самобытность, а потому равно уживаться со всеми народами. Он наравне с полной пытливостью ума и смелостью дерзаний знает цену наследию веков и свято блюдет их традиции. Но при всей полноте бьющей в нем силы, при полном расцвете мировой семьи народов Великой Англии он обнаруживает во всей своей жизни покой и достойное величие полной национальной зрелости. Кто хочет понять в немногих словах, что значит дух английского народа, тот пусть только вспомнит гибель «Титаника», неожиданность катастрофы, и как после призыва капитана: «Будьте англичанами» прекратилась всякая паника, и люди, переодевшись во фраки и смокинги, при звуках гимна погрузились в пучину океана, уступив места в шлюпках женщинам и детям. Перенесенный в Новый Свет и слившись с рядом других народов, народ английский создает ныне новую расу североамериканцев. Это самый динамический из всех народов мира. Но наряду с необычайной развитостью воли американец преисполнен также и живой непосредственной жизнерадостностью. Тонкий и пессимистический английский юмор уступает здесь место здоровому смеху юности, наслаждающейся расцветом своей силы. Труд, соединенный со смехом, перестает бьггь давящим и тяжелым и из кабалы обращается в спорт. Американец исполнен фантазии, но эта фантазия всегда идет параллельно с делом, совершенствует и поднимает его. Америку презрительно считают страной долларов, желая этим показать, что для американца деньги — все. Но это совершенно неверно, — Америка — страна дела и деятельности, а деньги здесь только средство, а не цель. Американец, как верно замечает Мюнстерберг, предпочитает лично заработанный миллион ста миллионам, полученным наследством. В каждой своей деятельности американец прежде всего спортсмен, ибо он видит во всяком деле нечто живое и само по себе ценное, а потому и не жалеет вкладывать в него силы.
Итак, синтетический облик каждого народа в его внутреннем естестве определяется и воспринимается нами исключительно в качествованиях пластического потока. Он раскрывается прежде всего в национальном характере как совокупности основных и общих устремлений, тональностей пассивных и активно-творческих отношений к жизни. Эта основополагающая пластическая природа народа является общей для всех индивидов и равно питающей все виды их проявлений и деятельности. Но, будучи общей всем, эта пластичность есть не генерическое единство множественного целого, т. е. она не входит постоянным составляющим элементом во все индивиды, которые затем уже самостоятельно и творчески строят из этого материала свои своеобразные индивидуальные качества. Напротив, внутренняя пластичность народа объемлет целиком все грандиозное многообразие единичных проявлений, независимо от их относительного иерархического порядка и мест среди других, она включает в себя всякое эмпирически возможное конкретное разнообразие, а потому есть единство синтетическое, с монадной точки зрения, и целокупная всеобщность — в действительности пластического естества. Отсюда вытекает, что духовная сущность народа одинаково обнаруживается в жизни и деятельности каждого гражданина, но достоинство этих обнаружений обусловливается его индивидуальным совершенством. Чем ниже иерархический уровень эмпирического сознания человека, тем менее он обладает своеобразными индивидуальными особенностями, тем более он обезличен и сливается с общей окружающей средой. Поэтому в каждом народе необходимо различать две составляющие: немногочисленное общество так или иначе выдающихся людей и всю их остальную численно подавляющую массу. Глубинные и наиболее индивидуальные оттенки духовной сущности народа обнаруживаются лишь в высочайших творческих достижениях наиболее выдающихся его граждан. Чем разнообразнее виды и сферы их творчества, тем полнее и многообразнее эмпирическое оплотнение пластической сущности народа. Поэтому эта его духовная аристократия действительно составляет душу народа, то начальное и основное, что и создает весь его облик, силу и величие. Именно она осуществляет воплощение вечных и надмирных идей в феноменальную природу в определенных тональностях и сочетаниях и тем выявляет данный народ как особую реальность среди всего человечества и его общей истории. Если призвание духовной аристократии заключается в творческом обнаружении основного устремления и тональностей вибраций пластической природы народа, то смысл существования остальной его человеческой массы сводится, с одной стороны, к выработке мелких и второстепенных деталей, а с другой — к образованию того общего фона и материала, на которые и опираются эмпирически выдающиеся достижения.
