class="p1">— Но, — сказала она, глядя на подкидыша, — ведь там не Жани? Кто это, дитя мое, если только я не брежу, этот высокий человек у печки?
И Катерина ей ответила:
— Мы не знаем, хозяйка; он ничего не говорит, точно помешанный какой-то!
И подкидыш сделал легкое движение, взглянув на Мадлену; он все еще боялся чересчур ее разволновать, а сам умирал от желания с нею поговорить. Катерина его увидала в это мгновение, но она не знала его таким, каким он сделался за эти три года, и сказала, думая, что Мадлена боится его:
— Вы не беспокойтесь, хозяйка; я как раз хотела его отсюда выпроводить, когда вы меня позвали.
— Не выгоняйте его, — сказала Мадлена голосом немного окрепшим и раздвинула слегка свою занавеску, — я-то ведь знаю его, и он хорошо сделал, что пришел меня навестить. Подойди, подойди, сын мой; я каждый день просила у бога милости дать тебе мое благословение.
И подкидыш подбежал и бросился на колени перед кроватью и так плакал от горя и от радости, что совсем задохнулся. Мадлена взяла обе его руки, затем голову, поцеловала его и сказала:
— Позовите Жани! Катерина, позови Жани, чтобы и он порадовался с нами. А я, я благодарю бога, Франсуа, и хочу теперь умереть, если такова его воля. Ведь все мои дети теперь поставлены на ноги, и я могу с ними проститься.
XVIII
Катерина поспешно побежала за Жани, а Мариета последовала за ней; ей хотелось поскорее узнать, что все это значило, и она думала ее расспросить.
Франсуа остался один с Мадленой, которая еще раз поцеловала его и заплакала; после этого она закрыла глаза и впала в изнеможение и слабость, еще большую, чем до того. И Франсуа не знал, как привести ее в чувство; он совсем потерял голову и мог только поддерживать ее обеими руками, называть своей дорогой матерью и другом и умолять ее, будто это было в ее власти, не умирать так скоро, не услыхав того, что он хочет ей сказать.
Своими добрыми словами и ласковым обращением он привел ее в себя. Она опять стала его видеть и слышать. И он сказал ей, что как бы угадал, как он был нужен ей; он все покинул и пришел, чтобы не уходить, пока она позволит ему оставаться, и, если она хочет взять его к себе слугой, он с радостью будет просить ее об этом, и для него будет утешением провести всю свою жизнь в подчинении ей.
И он говорил ей еще:
— Не отвечайте мне, не говорите со мной, дорогая моя мать, вы слишком слабы, не разговаривайте! Только смотрите на меня, если вам приятно опять меня видеть, и я прекрасно пойму, принимаете ли вы мою дружбу и услугу.
И Мадлена смотрела на него таким ясным взором, и слова его так ее утешали, что оба они были счастливы и довольны, невзирая на болезнь.
Жани, которого Катерина вызвала громкими криками, пришел в свою очередь разделить с ними радость. Он стал красивым мальчиком, лет около пятнадцати, не очень сильным, но чрезвычайно живым; он был так хорошо воспитан, что от него слышали только вежливые и дружелюбные слова.
— О, как я рад тебя видеть таким, какой ты сейчас, мой Жани! — сказал ему Франсуа. — Ты не очень большой и не очень полный, но это мне доставляет удовольствие, так как я воображаю, что я буду еще помогать тебе лазить по деревьям и перебираться через реку. Ты все еще такой хрупкий, я вижу это, но ты не болен, не правда ли? Ну, что же, ты будешь еще моим ребенком на некоторое время, если тебя это не сердит; я тебе еще буду нужен, да, да; и, как прежде, ты будешь заставлять меня исполнять все твои желания.
— Да, мои четыре сотни желаний, — сказал Жани, — как ты называл это в старые времена.
— Чорт возьми, у него хорошая память! А как это мило, Жани, что ты не забыл своего Франсуа! Ну, что же, у нас все также по четыре сотни желаний на каждый день?
— О, нет, — сказала Мадлена, — он стал очень благоразумен, у него их всего две сотни.
— Ни больше, ни меньше? — спросил Франсуа.
— О, я согласен на это, — ответил Жани, — раз моя миленькая мамочка начинает немного смеяться, я согласен, с чем хотите. И даже скажу, что теперь у меня бывает больше пятисот раз в день желание увидеть ее выздоровевшей.
— Хорошо сказано, Жани, — заметил Франсуа. — Как хорошо он научился говорить! Увидишь, мой мальчик, эти твои пятьсот желаний будут услышаны богом. Мы будем так хорошо ухаживать за твоей миленькой мамочкой и подкреплять ее и смешить ее понемножку, что усталость ее, глядишь, и пройдет.
Катерина стояла на пороге двери; ей очень любопытно было поскорее увидать Франсуа и тоже с ним поговорить; но Мариета держала ее за руку и не переставала ее расспрашивать.
— Как, — говорила она, — это подкидыш? Однако у него очень порядочный вид.
И она смотрела на него со двора, немного приоткрыв дверь.
— Но почему же он такой друг для Мадлены?
— Но ведь я же вам говорю, что она его воспитала, и он был очень хороший малый.
— Но она никогда мне о нем не говорила и ты также.
— Ну, конечно! Я никогда о нем и не думала; его больше здесь не было, и я почти забыла о нем; потом я знала, что у нашей хозяйки были какие-то неприятности из-за него, и я не хотела, чтобы она это вспоминала.
— Неприятности? Какие же неприятности?
— Ну, ведь она к нему привязалась, и очень: у него было такое доброе сердце, у этого ребенка! А ваш брат не захотел его терпеть в своем доме: вы же сами знаете, что не всегда-то был он любезен, ваш брат!
— Не будем этого говорить про него, Катерина, ведь он умер!
— Да, да, правильно, я просто не подумала об этом, у меня ведь такая короткая память! А всего-то прошло две недели! Но дайте мне войти, барышня, я хочу накормить его обедом, этого малого; наверное, он очень голоден.
И она убежала от нее, чтобы пойти поцеловать Франсуа: он был такой красивый парень, что она совсем забыла, как когда-то сказала, что предпочла бы лучше поцеловать свои сабо, нежели какого-то там подкидыша.
— Ах, мой бедный Франсуа, — сказала она ему, — как я рада тебя видеть! Я, правда, думала, что ты уже никогда не вернешься.
