— Не беспокойтесь насчет этой конструкции, арбитр-сеньорис, — сказал Симова, проследив за ее взглядом и неверно его истолковав. — Опоры балок вбиты в рокрит на длину руки. Мне говорили, что рядом с любой клеткой можно без опаски повесить «Носорог» святого сестринства. Можно не опасаться, что на вас что-то упадет. Ну, кроме… — он кивнул на заляпанный нечистотами мост. Священники, слушавшие покаяния, оставляли на нем следы.
— Так значит, вся эта конструкция была возведена под прямым руководством Экклезиархии?
На мостках, там, где заканчивались самые верхние цепи, как будто что-то двигалось, хотя это и сложно было разглядеть. Кальпурния почувствовала, как напряглись ее плечи.
— Разумеется. Я не хочу сказать, что Министорум Гидрафура не достоин восхищения, но эта религиозная практика здесь просто никогда не укоренялась. Когда епарх ввел ее, он пожелал, чтобы все было сделано как подобает.
— Действительно? — Кальпурния прогулочным шагом подошла к трибунам, где сидели надзиратели, и внимательно посмотрела вверх. Одинаковые выражения их лиц не изменились.
— Да, все было сделано как подобает, арбитр, — ответил Симова, шагая рядом с ней. Он снова неправильно истолковал ее интерес. — Единственной деталью, которая слегка все подпортила, был некий обитатель верхних стеков, который настаивал на стоимости выше рыночной, а также получении индульгенций Экклезиархии в обмен на право вбить опоры в стены его здания. Вы можете увидеть его вон в той клетке, третьей с краю.
Кальпурния вежливо хмыкнула, но не посмотрела в ту сторону. К рядам скамей подошли двое Арбитрес, один со значком адъютанта и компактным вокс-передатчиком, другой в коричневой перевязи карателя.
— Надеюсь, это не долг вас зовет, арбитр Кальпурния? — спросил Симова, снова ошибаясь. — Я надеялся, что у вас будет время увидеть, как священники возвращаются после того, как прошли под клетками. Уверен, они услышали полное покаяние по меньшей мере одного из заключенных, и было бы поучительно увидеть весь процесс…
Он прервался. Из-за шлемов было довольно сложно сказать, куда глядят их владельцы-арбитры — они так и задумывались — но было совершенно очевидно, что эти фигуры в черной броне пристально смотрят ему за плечо. Симова неодобрительно нахмурился и оглянулся.
Дирижабль, летящий вдоль проспекта, был примерно в пятьдесят метров длиной, луковицеобразной формы и грязный. Округлый нос был окружен грубой металлической конструкцией, копирующей обводы имперского боевого корабля, из длинной гондолы торчали пучки ауспиков и магноптических устройств. Двигатели издавали громкое гудение, похожее на жужжание насекомых, которое сливалось с сотрясающим землю грохотом дорожного движения.
— Какое странное зрелище, — сказал Симова. — Там что, наблюдательная галерея? Собор определенно не оповещали ни о чем подобном. Думаю, нам надо переговорить с двором Монократа. Я предполагаю, за этим стоят его пропагандисты. Глядите, можно различить пиктовые линзы. Они, наверное, снимают клетки. Как вы думаете, арбитр?
— Нет.
Голос Кальпурнии прозвучал скорее отвлеченно, чем резко, но этого было достаточно, чтобы уязвить Симову.
— Я уверен, что прав. Хотя по мне бы, лучше, чтоб они…
— Идентификационные номера на бортах говорят, что они из управления морского судоходства, что дальше в лагуне. Это один из тех дирижаблей, которые наблюдают за судами, проходящими близи берега, и отчитываются перед начальником порта. Вы их разве не видели над бухтой?
— Возможно, и видел, арбитр, но почему тогда эта машина летает над ульем? Трон сохрани нас, вы только посмотрите! Он едва не задевает клетки! А вдруг он упадет?
— Это не совсем та проблема, которую я предчувствую, — спокойно ответила Кальпурния.
Обескураженный Симова сглотнул, глядя, как она достает из кобуры, проверяет и взводит стабпистолет, который казался слишком большим в ее тонких руках.
Арбитр с воксером склонил голову набок. Из прибора послышалась краткая серия пронизанных статикой сообщений.
— Восточная и западная бригады передают, что оба якоря захвачены, мэм, — сказал он через миг. — Повторяю, оба якоря захвачены.
Симова поглядел вокруг себя и вверх.
— Какие якоря? О чем вы? Я не вижу никаких якорей, эта штука… подождите, вы имеете в виду… Да, она опускает цепь, смотрите! Как они смеют? Где… глаза Императора, здесь должен быть дежурный дьякон, где… ты. Ты!
Нервный дьякон, который таращился на дирижабль в нескольких метрах поблизости, поспешил к нему.
— Дай магнокль или принеси прибор, надо посмотреть, что этот идиот в дирижабле… Что? Свет Императора! Ах ты растяпа, недоумок! Возле клеток всегда должен быть оптический прибор, чтобы члены духовенства могли…
— Возьмите мой, если хотите, ваше преподобие.
Кальпурния протянула ему короткую толстую трубу, меньше и проще, чем привычные Симове богато украшенные устройства Министорума. Он, как подобало, произнес короткую благодарность машинному духу прибора и приложил его к глазу.
С дирижабля спускали не цепь, а кабель с крюком, который наматывался на тяжелую лебедку в задней части гондолы. Дирижабль кренился то в одну сторону, то в другую — пилот пытался удержать его на одном месте, борясь с ветрами, и опускающийся крюк мотался все более широкими дугами. Оборванная фигура в клетке стояла спиной к Симове, сжимая руками прутья и наблюдая за крюком. Одного масштаба того, что видел Симова, хватило, чтобы заставить его онеметь на добрых десять секунд, и когда он наконец выдавил слова, его голос больше походил на нелепый писк:
— Этого человека спасают! Золотой Трон, они что, не понимают, что делают? Они представляют себе последствия?
Ему понадобился миг, чтобы понять, что он говорит сам с собой: Арбитрес совещались друг с другом и с шипящими в воксе голосами своих товарищей.
— Режут якоря, повторяю, мэм. Режут якоря, обе стороны. Мачта движется, расчетное время прибытия четыре минуты.
— Видно ли Рулевого?
— Ориентировочно, он с Мачтой, точно не известно.
Крюк закачался над потолком клетки. Глядя в магнокль, можно было подумать, что она настолько близко, что ее можно потрогать, и странно было не слышать лязг, с которым крюк ударился о прутья. Симова вздрогнул, когда снизу, сквозь промежутки в рокрите, раздались гудки, сообщающие о проблеме в дорожном движении.
— Я полагаю, кто-то мне доложит, что это сейчас было, — голос Кальпурнии лишь слегка выдавал напряжение.
— Докладывает Вахта Мачты. У Мачты проблемы с двигателем, вероятно, ложные. Гудки из-за того, что за ней скапливаются другие транспорты. Однако они точно встали на свою отметку.
— Я этого и ожидала, — сказала Кальпурния. — Якоря? Если они проявят слишком большой энтузиазм, то, может быть, нам даже и не придется вмешиваться, хотя я не назвала бы такой исход удовлетворительным.
Эти слова подтвердили подозрения Симовы, и он тут же повернулся к ней.
— Кажется, для вас это не сюрприз, арбитр Кальпурния? Вы хотите сказать, что позволите этому продолжиться? Вы собираетесь вмешаться, пока всех этих узников не загрузили на борт и не увезли святые знают куда?
— Если вам больше не нужен мой магнокль, ваше преподобие, то позвольте его забрать, — ответила та. — Мне бы хотелось посмотреть, зацепился ли крюк. Куланн, дай Вахту Якорей, пожалуйста.
— Оба якоря все еще режут. Они… подождите… Вахта Якорей сообщает, якоря брошены! Повторяю…
— Спасибо, Куланн, не надо.
Она смотрела не в магнокль, а на стены. У Симовы свело живот, когда он понял, что значит «якоря брошены». Одна из цепей была рассечена. Он увидел, как она скрутилась и хлестнула по рокритовой стене стека, разнесла ряд горгулий и прочертила борозды по карнизам и балконам. Цепь еще не упала, а его взгляд уже переметнулся к дальней клетке. Кальпурния была права: крюк нашел цель, клетка теперь качалась туда-сюда, подцепленная дирижаблем. Но ее не поднимали, как ожидал Симова, а опускали.
— Мачта сохраняет позицию, — доложил Куланн. — Подтверждено, что транспорт единственный. Рулевого не видно. У нас проблемы с перехватом их вокс-связи, поэтому мы еще не уловили его голос.
— Всем оставаться на местах, Куланн. Не думаю, что кто-то увидит Рулевого, пока Капитан… знаешь, давай уже без кодовых имен. Конкретно это мне сразу не понравилось. Не думаю, что Симандис высунется до того, как Струн приземлится.
Симова разинул рот.
— Это Гаммо Струн? Это его клетка? Проклятье, с этого угла я… — тут кюре вспомнил, где находится, и повернулся к рядам надзирателей за своей спиной.
— Кто следит за клеткой Струна? Как… что…
— От кающегося Гаммо Струна не слышали слов исповеди, — послышался монотонный ответ. — По моей скромной оценке, за ним числятся сорок восемь проступков пред ликом Императора и против епархиального закона, за кои также следует понести покаяние, — человек на миг замолк, а потом поправил себя: — Пятьдесят один.
