Ощущение было мерзопакостным. Я ощущала свою полную беспомощность и жалкость. Пришедший врач, увидев меня в спеленатом состоянии не смог сдержать усмешки:
— Ты никак брыкалась, дорогуша, что тебя пеленать пришлось?
Я с грустью посмотрела на него:
— Ваши санитары просто считают меня тупой и заранее стараются предупредить мое возможное непослушание.
— Ну и как внушение на пользу пошло?
— Не знаю… по большому счету вернуться в состояние безмятежного детства, когда от тебя ничего не зависит, и жизнь воспринимается, как данность, на которую невозможно повлиять, не так уж и плохо…
— Ты ее сейчас воспринимаешь именно так? — врач заинтересованно посмотрел на меня.
— Воспринимать ее иначе глупо в моем положении.
— Это радует, дорогуша. Возможно, в этом случае мы обойдемся минимумом лекарств и процедур. Но только если это искреннее заявление, и ты и далее будешь со мной искренна и еще очень послушна.
— Я буду стараться, — заверила его я.
После этого он почти не докучал мне визитами. А процедуры и, правда, свелись лишь к соблюдению определенного распорядка. Не особо приятного, чтобы описывать его, но и не невыносимого.
Однако обстановка и монотонность меня сильно угнетали… Мне было не с кем говорить, санитары со мной не разговаривали и не отвечали ни на какие мои вопросы, а с врачом я говорить боялась. Я чувствовала за его фальшивой улыбкой скрытую угрозу. Мне казалось что он только ждет повода, чтобы начать мучить и изводить меня… Поэтому я была рада, что он приходил ко мне редко.
Понимая, что условия моего содержания вряд ли изменятся, вскоре я стала чувствовать то, к чему видимо и стремились мои надсмотрщики. Я стала чувствовать безысходность и тщетность даже мечтаний о свободе…
Однако я запретила себе впадать в уныние и стала изучать манеру поведения следящих за мной санитаров. Понимая, что лишь кто-то из них может оказаться тем слабым звеном, которое позволит мне порвать удерживающие меня здесь цепи.
Я стала улыбаться им и за все благодарить. При этом я старалась придать моему взгляду восторженное обожание и почитание… Я смотрела на них так, как смотрят на сошедших с Олимпа небожителей.
И вскоре это дало кое-какие результаты. Один из них, тот, что выглядел более слабоумным и пострадал от моего «маэ-гери» стал разговаривать со мной не только приказами, а я с наигранным удовольствием поддержала общение. Про себя я называла его: атлет, потому что он явно гордился своим атлетическим телосложением.
— Поднимайся, пора пить лекарства, а потом есть, — вошедший атлет расстегнул связывающие мои руки ремни и протянул мне два пластиковых стаканчика. Один с водой, другой с таблетками.
Я с обожанием посмотрела на него:
— Как я рада, что ты пришел… ты такой сильный и красивый… — я села на кровати, — я люблю, когда ты дежуришь.
— Так уж и любишь? — хмыкнул он.
— Я тебе это каждое твое дежурство говорю, а ты почему-то не веришь… Кстати, сейчас завтрак или обед?
— Ужин. Так ты будешь пить лекарства?
— Подожди, какие лекарства… я еще не сказала, как ты мне нравишься… а ты уже: лекарства, лекарства… Ты мне нравишься очень-очень. Ты понимаешь это?
— Вот укол тебе сейчас вкачу, если лекарства сей же момент не выпьешь, и посмотрю, что запоешь тогда, — он нетерпеливо переступил с ноги на ногу.
— Из твоих рук хоть лекарства, хоть укол — это кайф. Ты что больше хочешь, чтоб я сделала: лекарства выпила или пижамку задрала для укола? Я сделаю все, что скажешь… — я постаралась вложить в голос максимум вожделения.
— Ну так уж и все? — впервые атлет посмотрел на меня достаточно заинтересованно. На его дебильном лице читалась явная попытка осмыслить ситуацию.
— Конечно… и вообще я могу ее задрать не только для укола… — жарко выдохнула я, не сводя с него похотливого взгляда.
— Так вот ты о чем…
— Именно.
— Да я б тебя уже давно трахнул бы, красотка ты моя ушастенькая, только у меня приказ тебя не трогать, — он помолчал немного, а потом на его лице появилось страдальческое выражение, — Черт… в кои веки баба сама об этом просит, а я не могу.
— Я не скажу никому… давай, — я заговорщицки подмигнула ему.
— Тут камеры везде, тебя не в простую палату определили, — атлет кивнул на углы палаты.
— Они лишь картинку пишут или звук тоже? — поинтересовалась я
— Только картинку, по-моему… да точно… звука нет в дежурке… только что с того?
— А в ванной тоже камера? — я положила ему руку на бедро и тихонько погладила.
— Руку убери, — испуганно оттолкнул меня он, — говорю же, пишут тут все. И в ванной тоже камера. Лекарства давай пей.
— Я придумала, — заговорщицким шепотом выдохнула я, беря из его рук стаканчики, — выключи камеры и приходи ко мне. Мы славно развлечемся.
— Их дежурный постоянно отсматривает. Как их отключишь?
— Снотворное ему подсыпь и приходи. Он утром проснется, а у нас все шито-крыто.
— А ты хитрая бестия… ушастенькая, — атлет усмехнулся и нерешительно покачал головой.
— Ради такого красавца как ты, придумать можно еще и не такое… Ты ж небось жеребец в постели.
— Эт да, — атлет польщено улыбнулся, — что есть, то есть… бабы только все капризные попадаются… хотя здесь не повыкобениваешься. Я их быстро усмиряю…
— Меня не надо усмирять, я не буду капризничать… ты главное камеры отключи и приходи.
— Ладно… часа через три постараюсь…
Я отработанным движением сложила таблетки за щеку, чтоб потом выплюнуть в ванной, выпила воду и вновь с обожанием посмотрела на него: — Ты не представляешь с каким нетерпением я буду этого ждать…
Часы ожидания показались мне бесконечностью. Я понимала, что играю ва-банк, и другого случая мне не представится. Если я проиграю сейчас, меня не только унизят, меня уничтожать как личность, превратят в овощ и забудут здесь навсегда. Я не знала как преподнес Виктор Алексеевич мое исчезновение Дэну, но, наверное, как-то преподнес и обосновал. И раз он меня до сих пор не нашел, то значит действительно рад моему исчезновению… Теперь ничего не мешает ему с Катериной развлекаться… Эта мысль давно злой кошкой драла мою душу, а сейчас и вовсе стала невыносимой… Но ничего… я отомщу… я отомщу им всем… я заставлю их не меньше страдать и мучиться. Я верю, что у меня все получиться. Не может не получиться. Творец не оставит меня. Я чувствую. Я знаю это!
Наконец дверь моей палаты открылась, и на пороге показался атлет с дебильной улыбкой от уха до уха.
— Заждалась, ушастенькая?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
