— Кому свистим? — услышал я томный голос, и повернул голову вправо. — И с кем разговариваем, а, красавчик?
Я чуть в голос не застонал.
Твою ж мать! Это та чокнутая, на крыльце которой я в первую ночь вырубился. Сначала чуть не грохнула меня, а потом в штаны полезла. А сейчас строит у калитки, семечки лузгает.
Может, убежать? Или Булку на нее натравить?
Булка с индифферентным видом, будто мы с ней не знакомы, прошла чуть дальше, и начала нюхать булыжник у забора.
— Зайти не хочешь, Андрей? — промурлыкала женщина. — Муж в рейсе, а у меня борщ. Накормлю, извинюсь за прошлую встречу.
— Не надо извиняться, — я отступил на шаг, а эта… эта сделала ко мне шаг.
И скорлупку выплюнула.
— А я думаю, что надо извиниться. Понимаешь, муж часто в дороге, а я же молодая еще, и красивая. Красивая ведь? — переспросила с угрозой, а чертова Булка забежала в ее двор.
— Очень красивая, — торопливо пробормотал. — Булка, ко мне! — заорал я.
— Собачка ко мне забежала, да? Так заходи, накормлю и тебя и псинку. На тебя вообще смотреть больно — худющий какой. Нормальный мужик должен быть уххх!
— Не голоден. Булка, твою мать, быстро ко мне!
Чертова деревня! Нет, я привык, что и девчонки интерес могут проявлять, но не так же в лоб. Это не интерес, а, как бы сказала Лиза, абьюз. Во.
Булка выглянула из-за калитки, и снова шмыгнула во двор.
— И все же, заходи. Ну не дурак же, понимаешь, к чему я веду? Борщ, а потом все остальное, — женщина встряхнула волосами, расколола в ладони семечку, и закинула зернышко в рот. — Идем, а то соседи увидят, будут потом трепаться десять лет.
— Так, хватит, — нахмурился я. — Никаких борщей, у меня девушка есть. Спасибо за щедрое предложение, но я — пас. А собаку свою заберу, — отодвинул женщину… как же ее зовут-то? со своего пути, заглянул во двор, и схватил шкодную Булку за загривок. — Валим отсюда, подруга!
Развернулся, и наткнулся на эту. На нимфоманку. Встала в проходе калитки, в глазах слезы, руки прижаты к груди. И смотрит так… с укором.
— Не понравилась? Старая?
— Девушка есть, — уже не скрывая злости бросил я, и хотел снова отодвинуть ее с пути, чтобы выйти, но на меня накинулись.
Со всхлипом эта ненормальная обняла меня, уткнулась губами в грудь, в шею, подняла на меня уже мокрое от слез лицо — помада размазалась, а еще я понял, почему она себя так ведет: перегар.
— Женщина, — оторвал ее руки от себя, и проскочил на улицу, — лучше сидите дома, и не ищите приключения на пьяную голову. Всего доброго. Булка!
— Ну и пошел вон! — заорала она во весь голос, и захлопнула калитку со всей дури, от чего Булка испугалась, и стартанула по улице.
Ладно, фиг с ней, далеко от меня не убежит.
Пошел по улице, и расправил плечи.
Хм, надо Лизе сказать, что нормальный мужик должен быть «ухххх», и чтобы борщом почаще кормила, и нос не воротила. Накажу ее еще маленько, и будут мне и борщи, и все остальное.
Я улыбнулся, и как раз увидел свою вредину. Стоит у калитки, меня подзывает — красивая до одурения, снова чем-то недовольная, и, почему-то, бледная.
… может, к черту эти наказания? Перемахнуть через забор, утащить ее в кровать, и… а, черт, нет. Булку нужно поймать, а то местные псы подерут дурынду.
— Что это такое? У тебя на шее — что это? — спросила Лиза, будто я еще отошел от первого вопроса.
Витя покойник, гарантирую! Какого хера он Лизе наплел? Убью скотину!
— Что?
— У тебя на шее, — убито прошептала Лиза, и стала выглядеть не привычной колючкой, а такой ранимой и нежной, что обнять бы ее.
Крепко.
Поцеловать. И не отпускать, пока глупости из головы не выкинет.
— Так, давай-ка по порядку, Лиз. Только сначала…
— Хватит, — покачала она головой. — Наговорились уже. Все, что нужно, я увидела и услышала. В очередной раз чуть не попалась. Счастливо оставаться!
Она гневно сверкнула глазами, развернулась, и побежала домой.
* * *
ЛИЗА
Домой я забежала, захлопнула дверь так, что раздался треск, и быстро закрылась изнутри.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Черт, да у него же ключи есть, — прорычала, и побежала в кладовку за шваброй, ручку которой и просунула через дверную ручку.
Забаррикадировалась капитально: окна проверила, дверь подергала — враг не пройдет. Затем задернула шторы по всему дому, и остановилась посреди комнаты, сжав кулаки.
Злость как нахлынула, так и испарилась, вытесненная разочарованием.
Предал. Опять. А я-то, дура, уже сдалась — пусть только в душе, а не на словах… хотя, к чему слова, когда я вчера так стонала, и просила близости?! А он…
— Ненавижу, — выкрикнула я, упала на кровать, и всхлипнула, уткнувшись лицом в подушку.
Всхлипы переросли в рыдания — душат они меня, горло дерут, сердце. Только по Андрею я так плакала — что раньше, что сейчас. Плакала, и ругала себя и мысленно, и всхлух:
— Дура, дура, дура, дура…
Ну какая-же я глупая! Прошлого раза мало было, когда пренебрег? Поверила, уши развесила на истории этого сказочника, что не собирался бросать, того и гляди, как собачка бы прибежала к нему! А он… он…
Свернулась в клубочек, и зарыдала с новыми силами — непонятно, откуда эти силы взялись. Их, кажется, уже и быть не должно, а слезы все текут, и текут, и текут. Как же больно, мать его. Как же мне больно! Бросил меня вчера, наказал, наврал про дела — ну ясно, что за дела были, на шее от них след из космоса виден. И духи. Женские. Я учуяла их запах — сладкий, тошнотворный. Дешевые духи, фу.
Наверное, Вик правду сказал, незачем ему меня обманывать. Он — благородный, добрый парень. А я его предала. Вчера, на этой самой кровати и предала.
— Предатель, — прорыдала я, и заставила себя встать с кровати.
Сдернула постельное белье, и бросила его на пол. Утерла слезы — они все еще текут, но я пытаюсь успокоиться, и запретить себе так горько плакать по тому, кто этого совсем не стоит.
— А вот возьму, и замуж выйду! — выкрикнула я, и в порыве азарта схватила со стола футляр с кольцом.
Нужно надеть его, Вику фотографию руки скинуть, и к нему переехать. Да!
Взяла в руку телефон, и хотела уже открыть футляр, но… нет. Не могу, просто не могу. Даже открывать не хочу, и кольцо это видеть — не люблю я Вика, и никогда не полюблю. Потому что никогда, в общем-то, и не любила. Так, заменить пыталась, но так и не смогла. Как тут заменишь?
И использовать другого человека, которому, к тому же, изменила — гадко это. Чем я тогда окажусь лучше Андрея, чтоб он в аду сгорел!
— Вик, — я набрала парня, звонок он принял сразу.
— Да, Лиза.
Голос у него взволнованный, а у меня хриплый. Будто даже прокуренный.
— Я…
— Ты подумала? Мне ждать тебя?
Не забрать, а ждать…
— Прости, что говорю это по телефону, но… нет, не ждать. Кольцо я верну, и…
— Нет, стой, — перебил он торопливо, возмущенно даже. — Подумай еще! У нас же все хорошо, ты просто на эмоциях, а я подожду.
— Я тебе изменила. Прости. Я… я просто не могу, — покачала я головой — фигово о таком по телефону говорить. Да и в глаза решиться было бы сложно. Но надо. О таком просто нельзя молчать, и врать. — Не могу я за тебя выйти, и жить с тобой. Если ты готов со мной встретиться, кольцо верну лично. Если не готов — через курьера. Прости меня, пожалуйста.
— Что ты такое говоришь? Ты пьяна? У тебя истерика?
— Я говорю, что изменила тебе, и замуж не выйду.
— Лиза, — сквозь зубы пробормотал Вик, — я не знаю, что тебе сказать. Ругаться не хочу, потому, давай созвонимся чуть позже. Прошу тебя! Я должен все это переварить, а кольцо… пусть оно пока будет у тебя.
Звонок оборвался, я бросила трубку на матрас, и понесла белье в стирку.
Бедный Вик, за что я с ним так? Как сволочь последняя поступаю из раза в раз.
Невольно представилось, как бы Андрей отреагировал на такие мои слова — точно не сказал бы, что он должен это переварить. Скорее, приехал бы, и открутил мне голову.
