Девушек тоже вынесли из ладей и положили на траву. К ним подошел Доброслав и остановился, рассматривая сверху свою добычу, будто увидел впервые.
– Хоть бы поздоровался, княжич светлый! – заметила Лютава.
– Здравствуй, коли не шутишь! – приветливо ответил Доброслав. – Как спалось?
– Хуже некуда. Все бока отлежала, да еще дрянь такая снилась, не поверишь. Будто украл нас с сестрой из отчего дома гость, которого мы со всей лаской принимали. Ни богов не побоялся, ни чуров, ни совести. Приснится же такое!
– Мне тоже не сон виделся, а одно огорчение. Будто хозяин ласковый, к которому я с открытым сердцем приехал, меня погубить задумал. И пришлось будто мне ночью, как духу нечистому, из чужого дома бежать.
– Это ты, княжич, съел на ночь что-нибудь не то! – язвительно ответила на это Молинка. – Но твой-то сон так сном и остался, а мы вот не проснемся никак! И сдается мне, что это все правда истинная!
– Правда! – Доброслав убрал с лица дурашливо-любезную ухмылку и теперь глядел на них откровенно злыми глазами. – Ваш же братец, волк этот, нас поубивать собирался! Пусть-ка теперь вдогон бежит! Небось присмиреет, как увидит нож острый возле твоего горлышка белого!
– Да ну тебя! – Лютава была так зла, что даже не хотела с ним разговаривать. – Вели развязать. Нам отойти надо.
Доброслав кивнул одному из своих кметей и глазами показал на Лютаву.
– Развяжи вот эту. А вторую погоди пока. Пусть идет, и провожать не надо, нечего девицу смущать. Только если ты, красавица, из-за кустика не вернешься, я сам твоей сестре милой горло перережу. А если она не вернется – тебе. Ясно?
Ничего не ответив, Лютава с трудом села и стала растирать затекшие руки. Встать пока не получалось, все тело ломило, как у бабки Темяны перед ненастьем. Десятник Будило помог ей подняться и повел к опушке близкого леса.
Отослав его назад, Лютава обняла толстую березу, прижалась к ней всем телом и попыталась расслабиться, слиться с деревом, чтобы позаимствовать его сил. Помогло, стало легче. Ломота в теле постепенно уходила, перетекая в землю через корни березы, темными каплями падая в царство Марены. В голове яснело.
– Ты там что? – с тревогой позвал из-за куста Будило.
– Здесь я, здесь! Погоди, отдыхаю, – отозвалась Лютава.
Мельком она подумала, что, в общем, могла бы уговорить березу отвечать ее, Лютавы, голосом. Но недолго. Могло бы помочь, если бы ей требовалось просто уйти. Но так заморочить оковцев, чтобы увести и сестру, она пока не способна. Сложные мороки на многих людей сразу умеют наводить только старшие волхвы – Росомана, бабка Темяна, когда поясницу отпустит. А что Доброслав зарежет одну, если убежит вторая, она вполне верила. Они уже достаточно далеко от Ратиславля, чтобы беглецы не боялись потерять заложниц.
– Чего ты хочешь? – спросила она у Доброслава, когда все уже расположились вокруг котла и хлебали уху. Причем пленниц кормили по очереди – пока Лютава ела, Молинка сидела со связанными руками. Когда Лютава передала сестре ложку, руки связали ей, и теперь у нее появилась возможность поговорить.
– Чего я хочу? – Доброслав, налегая на уху, бросил на нее вопросительный взгляд поверх ложки.
– Зачем нас увез?
– В Твердин отвезу, к отцу.
– А там?
– А там, как за вами приедут, велю сперва войско собрать и с нами в степи идти.
– Велю! – повторила Лютава. – Не рано ли ты, сокол ясный, угрянским князьям приказывать начал?
– В самый раз! – решительно ответил Доброслав, но Лютава видела, что он как раз в этом сомневается. – Твоя мать была из оковских земель, а родне помочь не хотите! Да теперь, как смоленский князь помер, вам по-прежнему не жить.
– У вашего стремени нам теперь ездить! – издевательски пробормотала Молинка, дуя на горячую уху в ложке. Даже в таком невеселом положении она была не прочь поесть. – Сейчас, только онучи перемотаем!
– Да! – сердито подтвердил княжич. – И у стремени! Не хотите по-доброму – мы с вами по-иному поговорим.
Лютава молчала: ей надоела пустая перепалка. Цели похищения стали вполне ясны: держа их при себе, Доброслав намерен требовать от Угры войска, которого ему никогда не дадут добровольно.
После еды, когда отроки спешно обмыли котел, а кострище прикрыли дерном, дружина Доброслава снова погрузилась в ладьи и продолжила путь. На этот раз пленницам связали ноги, оставив руки свободными, но все равно кто-то постоянно присматривал, чтобы они лежали спокойно. Плыли весь день. Миновали несколько сел, но веси, иной раз стоявшие у самой воды, проезжали без остановок. Доброслав не рисковал общаться с данниками Вершины, хотя здесь жили в основном вятичские роды, пришедшие с Оки, да и едва ли в такой отдаленности от Ратиславля княжеских дочерей кто-то знал в лицо. Тем не менее, когда впереди опять показывались серые крыши на высоком берегу, девушек накрывали плащами, так что их не только узнать, но и увидеть было нельзя.
Еще до сумерек приблизились к устью Угры. Впереди лежала Ока, владения вятичского племени. Про Оку с ее многочисленными притоками и загадка есть: у каких семи матерей одна дочь и та своих матерей старше? Лютаве, лежащей на днище, почти ничего, кроме неба, увидеть не удавалось, но по возгласам гребцов она догадалась, что лодки входят в устье Угры. Быстро приподнявшись, она перевесилась через борт и опустила руку в воду. Кто-то из мужчин вскрикнул, схватил ее за плечи, дернул назад, бросил на дно – но она успела ощутить на ладони скольжение прохладных струй. Словно руку пожала на прощание.
Но вот ладьи вышли в Оку. Теперь приходилось подниматься вверх по реке, и течение, ранее помогавшее беглецам, стало мешать. Оковцы не шутя взялись за весла. Продвижение заметно замедлилось: теперь берега, еще более отдалившиеся, не летели мимо, как зеленые птицы, а уползали за корму медленно и величественно. Лютава прислушивалась: в Оке правила другая хозяйка, с иным нравом. Несмотря на опыт хождения в Навный мир, Лютаве было тревожно, неуютно, даже страшновато. Впервые в жизни она покинула пределы угрянских земель. И хотя она, дочь князя, в доме которого гостили купцы и воины, побывавшие в далеких странах, не думала, как жители глухих весей, будто за нашей рекой весь белый свет кончается, все же и для нее на чужой реке начинался несколько иной белый свет.
На этот раз в сумерках пристали к берегу и стали устраиваться на ночлег. Видимо, сейчас Доброслав уже не так опасался преследования и не хотел рисковать – в темноте ведь недолго налететь на камень, на мель, на корягу или злого местного водяного. Для девушек даже наломали лапника, накрыли его травой, кмети одолжили им теплые шерстяные плащи вместо одеял, но руки обеим после ужина снова связали. В течение всей ночи кмети сторожили их, сменяя друг друга, причем один из пары дозорных почти не спускал глаз с пленниц.
Сон не шел. Думая о своем положении, Лютава чувствовала гнев и негодование. Она тоже понимала, что означает для племени угрян их с Молинкой похищение. Или Ратиславичи попытаются вернуть их и отомстить – тогда ее близкие родичи, отец, братья и прочие, пойдут в бой, из которого многие не вернутся живыми. А если князь Вершина предпочтет переговоры – ей придется навсегда остаться среди вятичей и назвать своим мужем кого-то из рода князя Святко. И это ей, скорее всего, совсем не подойдет! А к тому же угряне будут обязаны дать-таки дружину для хазарской войны. Короче, все было плохо, и Лютава не шутя раздумывала, как бы побыстрее вырваться из рук оковцев. Но и те понимали, как много дает им обладание Вершиниными дочерями, поэтому не спускали с них глаз и не давали ни малейшей возможности что-то предпринять.
Молинка вскрикнула во сне и застонала. Лютава дернулась, скинула дрему, но будить сестру и не подумала. Дух ее, как видно, во сне отправился в опасное путешествие, а если внезапно разбудить, может не успеть вернуться.
– Что такое? – Дозорный, сидевший на земле в паре шагов, вскочил и взмахнул приготовленным ножом. – Тихо вы там!
Видимо, Доброслав пообещал зарубить того, у кого пленницы сбегут, поэтому кмети даже слишком усердствовали, стараясь запугать девушек.
– Сам тише! – свирепо шепнула Лютава. – А то напугаешь, ее дух не вернется, она умрет, а ты с ней заодно в Навь пойдешь! Уж я провожу, дорожку укажу.
Дозорный угомонился и снова сел, но то и дело бросал на них угрюмые взгляды. Он тоже знал, что охраняет не простых девушек, а дочерей и внучек мудрых старых волхвов. В глубине души он был готов к тому, что за ними явятся лешие или еще какая дрянь, и мечтал поскорее довезти их до Твердина и сдать на руки тамошним волхвам.
Честно говоря, сам Доброслав мечтал о том же самом.
В следующий раз ночевали под крышей – Доброслав выбрал довольно большую весь, дворов из десяти, и велел пристать к берегу. Еще не темнело, но его люди очень устали, весь день налегая на весла, несмотря на то что время от времени сменяли друг друга. Здешние жители принимали твердинского княжича с уважением и некоторой тревогой. Все знали, что он ездил к смоленскому князю просить войска, и то, что он возвращался в сопровождении только собственной дружины, не слишком обнадеживало.
