На этот раз мы, не задерживаясь на побережье, отправились в глубь острова. Скудная растительность не мешала продвигаться вперед. Лишь какая-то травка цвета вялой зелени надоедливо липла к одежде. Кроме того, было довольно жарко, ибо скудные кусты кротона и опунции почти не давали тени. Только изредка попадавшийся цветущий куст кордии радовал глаз. В течение примерно получаса мы поднимались по пологому склону. Под ногами у нас была неровная поверхность лавы. Вдруг кусты расступились, и нашему взору предстало круглое синее озеро на дне кратера, обрамленное неяркой зеленью. Кратер, на краю которого мы стояли, имел в диаметре около километра, его стенки почти вертикально уходили вниз на глубину 30–40 метров. Словно пылающие факелы, возвышались у края обрыва цветущие кусты кордии. Одни, прямо передо мной, как бы указывал путь к озеру. Крупные колокольчики кордии, желтые как лимоны, сверкали в пышной зеленой листве.
Большие синие пчелы с прилежным жужжанием перелетали с цветка на цветок; целая стая черных вьюрков гонялась за насекомыми, собиравшими пыльцу с растений. А посреди всего этого великолепия, утопавшего в солнечном свете, боязливо сжавшись, сидел в своем бесхитростном гнезде маленький комочек белого пуха. Непропорционально большой клюв казался слишком тяжелым для малыша. Птенец фрегата сидел неподвижно, угрожающе направив на меня клюв, но взгляд его темных глаз был полон страха. Я медленно протянул руку. Птенец выставил клюв еще дальше вперед и щелкнул им, так что половинки громко стукнулись одна о другую. Он неоднократно повторял это движение, при котором всякий раз становилась видна его голубая глотка, и я от неожиданности вздрагивал. Проблеск яркого тона подчеркивал угрожающее движение, придавал ему большую действенность. Подобная броская окраска глотки встречается у многих пресмыкающихся, которые также наступают на врага с открытой пастью. Следовательно, это «приспособление» было приобретено многими видами животных независимо друг от друга.
Спуск к озеру оказался легче, чем я предполагал. Уже через пять минут мы стояли под темно-зеленой листвой высоких мангровых, росших на его берегу. В воде, к сожалению соленой и очень теплой, сновали ракушковые, водяные жуки, маленькие водяные клопы. Я взял несколько проб из озера и впоследствии обнаружил в них кое-что новое. Обилие пищи привлекло сюда многочисленных уток, которые усердно копались в иле. В мангровых гнездились красноногие олуши. На обратном пути мы увидели удивительное зрелище: 11 взрослых фрегатов сидели посередине склона в очень занятной позе. Слегка откинувшись назад на расправленные крылья, они подставили опускавшемуся солнцу живот и внутреннюю часть крыльев.
Было жаль так скоро расставаться с прелестным маленьким озером. В утешение я сказал себе, что еще вернусь сюда, хотя не очень верил в такую возможность.
Три с половиной года спустя я вновь стоял на берегу озера в кратере. К счастью, оно не изменилось.
Мы ныряем к акулам
К северу от Индефатигебля над неспокойным морем словно крепостные башни возвышаются желто-коричневые туфовые скалы. Как это ни странно, они названы по имени Ги Фавка, английского католика, казненного по приказу короля в 1606 году. Чайки с криком носятся вокруг голых утесов; морские львы стараются заглушить своим ревом шум прибоя; крабы и морские игуаны, примостившись на карнизах скал почти над самой водой, терпеливо ждут, когда отлив освободит их пастбища. Этим исчерпывается список животных, обитающих над водой. Возможно, в узкой полоске травы, росшей на самом верху скалы, поселилось несколько стрекоз и ящериц, но я не смог туда взобраться. Зато мне удалось заглянуть в морскую пучину у подножия скал.
Волны приятно холодили тело. Медленно, словно в состоянии невесомости, я скользил в глубину, стараясь не отдаляться от скалистой стены. В руке я держал наготове деревянную палку с железным наконечником. Тишину нарушало только потрескивание и пощелкивание дыхательного клапана моего снаряжения. Итак, целый час я буду рыбой среди рыб! Кислород хранился в маленьком стальном баллоне, а плавательным пузырем мне служил дыхательный мешок, который я держал, как рюкзак, за спиной и с которым меня соединяли два коротких шланга с мундштуками. Время от времени я нажимал на его вентиль и наполнял мешок кислородом. На ногах у меня были ласты, очки защищали глаза.
На глубине шести метров я уселся на выступ скалы, опустил ноги в темную толщу воды и огляделся. Пейзаж, окружавший меня, показался мне восхитительным! Правда, слегка замутненная сине-зеленая вода смазывала очертания всех предметов, находившихся на расстоянии свыше 15 метров от выступа, но это было вполне уместно среди жутковатого скалистого ландшафта, где чудилось, будто в каждой расселине скрываются тайны.
Мимо меня вглубь проплыл доктор Хасс с большой серебристой кинокамерой для подводной съемки. Его кожа имела в этом освещении зеленоватый оттенок, а плавательные принадлежности придавали сходство с жителем неведомой планеты. Еще несколько мгновений передо мной мелькали ласты и поблескивала камера, а потом доктора поглотила бездна.
Фасад скалы был сплошь затянут красно-лиловыми известковыми водорослями, перемежаемыми маленькими группами оранжево-красных тубастровых кораллов. Были здесь и устрицы — зубчатые края их ракушек напоминали пилу. Кое-где в трещинах скал ютились невысокие кустики рифовых кораллов. Холодная вода течения Гумбольдта была им явно не на пользу. Зато рыбы чувствовали себя превосходно. Изящные яркие зеленушковые сновали между кораллами, отщипывая то веточку водорослей, то кусочек губки. Передвигались они удивительным способом, помогая себе не ударами хвоста, а большими грудными плавниками. Мириады маленьких рыбок держались около скалы, брюшками книзу. Стоило мне сделать неосторожное движение, как они дружно прятались в расщелинах скалы и между кораллами. Среди них преобладали оранжево-красные и серо-коричневые рифовые из семейств Pomacentridae и Anthiidae. Небольшая темная эупома (Eupoma centrus) привлекала внимание оранжево-красной спинкой. У скалы кормились большие рыбы-попугаи. Они жевали ствол коралла, как кролики жуют репу.
Очень часто в поле моего зрения попадали рыбы-ангелы рода Zanklus. Туловище этих крупных рыб имело форму диска, вытянутого спереди в остроконечную морду. Передние лучи спинных плавников, за исключением двух первых, поражали своей длиной. Шип спи иного плавника подобно шпаге фехтовальщика выступал далеко вперед. Три широкие черные полосы украшали бледно-желтое, почти белое туловище. Эти удивительно красивые рыбы появлялись только парами. Вытянутой пастью они без труда доставали из щелей между кораллами и скалами маленьких рачков. Неровные углубления в скале были выложены красными и лиловыми губками, и в этих чертогах жили бычки. Каждый имел свою собственную обитель, из которой он высовывал дерзкую мордочку, напоминавшую обличье мопса, и с любопытством оглядывал окрестности. Некоторые бычки заняли покинутые червями ходы — они подходили им по размеру. Каждый ревностно оберегал свое жилище. Если сосед решался приблизиться, его встречал весьма неласковый прием. Бычки также питались растениями, покрывавшими скалы.
В мелких выемках сидели офиуры, настолько хрупкие, что мне никак не удавалось снять их со скалы невредимыми. Очень смешной вид имели морские ежи, о чьи иглы-булавы невозможно было уколоться. Эти толстые выросты — типичная форма приспособления к жизни на неспокойном мелководье. Я и прежде не раз наблюдал ежей в лужах, оставленных приливом. Их иглы пестро обросли красными водорослями и желтыми губками.
Вдруг в узкой щели близ меня что-то зашевелилось и постепенно показалось существо, напоминавшее своими очертаниями лопату, но с удлинениями спереди и сзади. Странное создание дважды замирало на месте, как если бы не решалось выйти, но в конце концов все же покинуло свое убежище, и тут я, к моему великому удивлению, узнал черную рыбу-печатника (Melichthys ringons). Рыба с любопытством взирала на меня круглыми темными глазами. Она дышала очень часто, так что спинной плавник, отделенный от туловища белой полоской, непрестанно колыхался взад и вперед. Я сделал еле заметное движение, и рыба, двигаясь головой вперед, немедленно исчезла в щели. Только шипы хвоста, словно щупальца, остались торчать наружу. Я просунул руку в щель и схватил печатника у основания хвоста. Рыба громко хрюкнула, все ее туловище начало вибрировать, и я, словно пораженный током, тотчас отдернул руку. И тут я вдруг понял, какое значение имеют лающие и хрюкающие звуки, издаваемые некоторыми рыбами при прикосновении к ним. Они выполняют — и, надо сказать, весьма успешно — оборонительную функцию. Впоследствии, на Мальдивских островах, я имел случай убедиться в том, что, помимо прочего, эти звуки есть предостережение об опасности. Как только один из многочисленных в тех местах Pomacanthodes imperator замечал меня, он немедленно извещал своим «ток, ток!» о моем появлении. Находившиеся поблизости рыбы, приняв сигнал тревоги, поспешно прятались среди кораллов. По этой причине многие ценные экземпляры так и не украсили моей подводной коллекции.
