Моя комната площадью примерно двенадцать квадратных метров никак не могла считаться достаточно просторной для птицы, покрывающей в полете тысячи километров; тем не менее все мои пернатые благополучно освоились в этом минилесу. Ибо комната и впрямь преобразилась в лес. В стратегически важных точках разместились две елочки, две сосенки и два куста можжевельника. Единственной мебелью была моя кровать. Да и та складная, что было очень кстати. Забудешь утром убрать ее — через полчаса вся будет разукрашена пятнами разной величины.
С рассветом начинался концерт с участием многочисленных солистов. Программу открывала зарянка — от ее нежного голоска веяло ароматом леса. А через полчаса концерт был в полном разгаре, хоть уши зажимай… Скворец, черный дрозд, зарянка, зяблик, свиристель, чижи, щеглы, чечетки, клесты, синицы, лазоревки, буроголовая гаичка, да им еще помогали соловей-красношейка, канарейки, вьюрки и африканский скворец!
В ту зиму я — сознательно и подсознательно — усвоил немало нового о своих пернатых друзьях. Помню, как один посетитель моего «леса» долго расспрашивал:
— А что это за птица на елку села? А кто сейчас на картину перелетел?..
Я терпеливо отвечал, меняя воду и готовя птицам корм. Вдруг послышалось возмущенное:
— Да ты даже не глядишь на птиц, про которых я спрашиваю!
К своему удивлению, я убедился, что безошибочно узнаю птиц, как говорится, по полету. Этот навык выработался сам собой и потом пригодился мне и в шведских, и в южноамериканских лесах. Сверх того я подметил множество всяких деталей, существенных и несущественных, которые обычно трудно уловить. Например, чувство равновесия, цепкую хватку и силу клюва крохотной гаички лучше всего познаешь, когда она для посадки избирает локоть примата, который в горизонтальном положении штудирует специальную литературу…
Зарянка с предельной убедительностью демонстрировала крайне резкую реакцию представителей этого рода на сигнал, вызывающий «внутривидовую агрессию», попросту говоря, как она злится, когда в ее пределы вторгается другая красногрудая пичуга. Дело в том, что я купил еще одну зарянку и отнес домой в надежде, что она окажется самочкой и — кто знает — в один прекрасный день станет супругой и матерью. Однако хозяин территории, даже не удосужившись проверить, принадлежит ли новичок к прекрасному полу, тотчас задал ему страшенную трепку. Две-три атаки, и разгневанный владыка нанес незваному гостю такие раны, что на следующий день тот скончался. Правда, это был единственный обитатель моего «леса», которого я не смог уберечь до конца зимы.
Постепенно агрессивность зарянки распространилась далеко за рамки собственного вида. Стоило чечетке с ее ярко-малиновой грудью только рот раскрыть, как ей тотчас доставалось на орехи. Соловей-красношейка крупнее зарянки, но и то едва он испускал свои оглушительные трели, как она набрасывалась на него и, представьте себе, выходила победительницей! Когда соловья очень уж одолевало желание петь, он… прятался! Либо за зеркало, либо под лежащее на полу бревно, либо еще куда-нибудь. И пел так, что стекла дребезжали, а зарянка, сердито тиктикая, искала вторгшийся в ее владения пиратский передатчик.
Снегирь — и у него весь низ тела красный — после нескольких потасовок вовсе перестал петь, а ведь он вдвое тяжелее зарянки. Зато его серогрудая подруга, хотя и исполняет ту же скрипучую песенку, могла солировать без помех!
Зяблик, у которого низ тела красно-коричневый, тоже был усмирен зарянкой. Я принес его еще птенцом и никак не мог дождаться, когда же он запоет. Насвистывал, как мог, свою жалкую имитацию (кстати, Стар II тоже нахально демонстрировал мне мои погрешности), однако прошло несколько недель, прежде чем зяблик наконец отозвался. И поразил меня великолепной, звучной песней, причем «произношение» было совсем другим и исполнение куда искуснее моего! Госпожа Красногрудка быстро заключила, что зяблик своим пением преступил границы дозволенного, и ринулась в атаку, после чего зяблик, увы, вовсе перестал петь.
Прошло много дней. Вечерело, когда я вошел в комнату к птицам. Большинство из них уже настроилось спать. Зяблик даже спрятал голову под крыло. Зарянка, которая и в сумерках активна — в весеннем лесу она одной из первых начинает концерт и одной из последних заканчивает, — порхала с ветки на ветку, благодушно щебеча что-то тонюсеньким голоском. Не помню, почему мне вдруг взбрело в голову подражать зяблику, зато помню, какой эффект это произвело: госпожа Красногрудка предупреждающе затиктикала, а когда я повторил имитацию, подлетела к спящему зяблику и снова предостерегла его голосом и приседанием. Еще одна имитация — и вспыльчивая красногрудая пичуга набросилась на ничего не подозревающего, безвинного зяблика! Через несколько дней я повторил эксперимент, и результат был тот же.
В тесном мирке, где на ее долю приходилось слишком мало места, зарянка в охране своей территории явно зашла дальше, чем это бывает на воле. Красноватая грудь и песня, даже у столь различных видов, как зяблик и соловей-красношейка, выводили ее из себя. Но, с другой стороны, агрессивная реакция на мою имитацию зяблика утешила меня: значит, хоть чем-то напоминает оригинал!
И в лесу мне часто приходится наблюдать сходную реакцию. Начнешь где-нибудь в Вест-Индии имитировать многоголосого пересмешника на его территории, смотришь — разгорается семейный конфликт. Пересмешник охраняет свои пределы столь же ревниво, сколь и зарянка, и готов наброситься даже на собственную супругу! Она внешне почти не отличается от самца, вот и преследует он ее в собственном доме, когда моя имитация разрушает взаимное доверие, которое — как принято у птиц — перед гнездованием устанавливается посредством умиротворяющих поз. Ведь кроме самки некому было петь! И самец, послушный инстинкту, уже не признает ее персоной грата на своей территории.
На знойных просторах венесуэльских льяносов мне недавно встретилась алая мухоловка с черными крыльями — поразительно красивая птица. Стоя около низкого куста, я принялся подражать пению красавицы, и она села очень удобно для съемки, метрах в пяти от меня и кинокамеры. Я продолжал имитацию, вдруг мухоловка взлетела и яростно набросилась на своего сородича. С полминуты они форменным образом катались по земле, валтузя друг друга; судя по всему, атака и в этом случае была вызвана моим сигналом.
Значит, поведение моей зарянки в принципе не было исключительным. Другое дело, что она угадала, связав мою имитацию именно с зябликом; быть может, в этом крохотном мозгу, помимо инстинктов, которыми мы сейчас склонны объяснять реакции большинства животных, таится и толика разума?
