Существовавший ни много ни мало три тысячелетия устойчивый календарно-культовый порядок и тот менялся в человеческом восприятии. А вот годовой природный ритм на одной и той же географической территории в течение подобного промежутка времени остается одинаков. Нащупывая подход к мистериям как "бракосочетанию времен года", мы неизменно вписывали праздники Деметры и Диониса в рамки природного года. Однако сугубо натуралистическое толкование этих богов и мистерий представляется нам неправомерным. Элевсинии хотя и сообразовывались с природными процессами, но конечной их целью было нечто далеко превосходящее природу — более высокое развитие человеческой души".
Звездный порядок Элевсиний был схож или даже совпадал с мистическим путем, который прошел Тесей — после "микенских" юношеских инициации — в Лабиринте критского Кносса в XII веке. Под схожим или таким же точно небом, как критские и аттические таинства, справлялись в III и II тысячелетиях египетские мистерии в честь Исиды и Осириса. Но совершенно иной путь избрал Геракл в арголидском Тиринфе и прямо противоположный — иранские мистерии солнечного бога Митры.
Если говорить о Тесее — а он хотя бы уже по имени "градооснователь" Афин, безусловно после 1200 года, но, возможно, лишь около 1100-ю, — то в его предании помимо юношеских инициации изображена также мистерия для брачного возраста, примерно для двадцатилетнего.
Юношеская инициация Тесея наряду с предварительным испытанием в Трезене, на западном побережье Саронического залива, где он находит орудия судьбы — меч и сандалии, требует сражений в царствах четырех стихий: у Эпидавра он одолевает Перифета, сына бога огня Гефеста; на Коринфском перешейке двумя соснами разрывает в воздухе своего родича Синида; затем одолевает свинью, видимо как образ плотских инстинктов; под Ме-гарой сталкивает в море разбойника Скирона; неподалеку от Элевсина побеждает Антея-Керкиона и, наконец, за Элевсином ломает кости и весь облик Прокруста, обуздывая таким образом все четыре стихии.
Границы времен года — Тор — как бы задавали срок для трех видов таинств: Диониса-Артемиды в феврале, Гиакинфа-Аполлона в июле и Персефоны-Диониса в октябре. Таинства Персефоны с особой яркостью и торжественностью праздновались в Элевсине в сентябре. Мистерии Гйакинфа, существовавшие в Амиклах, скорее всего, вплоть до XI века, были нами упомянуты в связи с Гераклом. Искать их в более позднюю эпоху имеет смысл только там, где начиная с V века присутствовали пифагорейские общины; вещественные их свидетельства мы обнаруживаем в императорском Риме.
Древние июльские мистерии Гйакинфа, видимо, происходили в Амиклах только в микенскую эпоху. Позднее Эллада уже не знала мистерий в честь Аполлона. Даже в важнейшем святилище Аполлона в Дельфах обряды, напоминающие таинства, соотносились исключительно с Дионисом и отправлялись в январе. И в Афинах, которые с времен Солона поддерживали тесную связь с Дельфами, мистерий у Аполлона не было. Возобновление их состоялось, вероятно, уже в эпоху римских цезарей.
От некой (предположительно пифагорейской) мистериальной общины в вечном городе перед нынешним Порта-Маджоре сохранилась подземная базилика, где большая писанная по штукатурке картина над апсидой изображает древнегреческую поэтессу Сапфо, которая — подобно Бритомартис — бросается с Левкадской скалы на Лесбосе в морскую пучину, чтобы "по ту сторону моря встретиться с ожидающим ее богом Аполлоном. Предание рассказывает аналогичную историю о любви Сапфо к юноше Фаону ("блистающему"), ставшему причиной ее добровольной смерти. На римской картине присутствуют оба — "блистающий" Фаон и его праобраз Аполлон100.
К летним мистериям относятся, как сказано выше, и "двенадцать подвигов" героя Геракла. Начинаются они единоборством героя со львом, переходят к двенадцати-главой гидре вкупе с побочным противником — раком и продолжают, хотя и под непривычными знаками, свое возвратное движение через тайны года. Любопытно, что при этом сообщаются точные названия географических пунктов, рассыпанных по всему известному тогда земному кругу и составляющих в совокупности крестообразную фигуру. Мистерии — вообще "лупа времени", равно как и "двенадцать подвигов", но эти летние мистерии как бы еще и "сжимают" пространство.
Детские и юношеские таинстваГреческому слову mysterion в латыни соответствует прежде всего sacramentum, а если речь идет о менее важных обрядах — sacramentalia. У эллинов было множество таких обрядов для молодежи.
Рождение младенца род подкреплял на седьмой день — наречением имени. Накануне ночью женщины танцевали только перед матерью и младенцем. Этим обрядом они призывали Мойр, богинь судьбы, принять маленького человека под покровительство101. Танец обеспечивал ребенку гармоничные отношения с небесами. Наречение имени вводило малыша в его ближайшее земное окружение. Ребенок получал право на жизнь; до тех пор он мог стать добычей смерти, и никого бы это не тронуло.
Трехлетним мальчикам в первый день Праздника цветения впервые стригли волосы, происходило это в Аграх. Там же на второй день праздника сам ребенок совершал обряд опрокидывания стола. Рано утром он вместе с остальными членами семьи наблюдал, как от моря шествует Дионис, направляясь к маленькому храму на Болотах, что рядом с Аграми. Теперь на низком столике-треножнике ему показывали основные формы мира вкупе с субстанциями, через которые бог являет себя людям. Ребенок узнавал предметы и их имена: шар, треугольная пирамида, кубики, шерстяные лоскутья, яблоки, медовые лепешки и кувшинчик с вином; в этот второй праздничный день все взрослые ходили с такими кувшинчиками, почему этот день и звался "днем кувшинов", а наутро в семейных домах как бы гостили умершие родственники, ибо кувшинчик был также надгробным символом — из него совершали возлияния на могиле. Что же до упомянутого столика, то его нарочно ставили так, чтобы ребенок, выслушав объяснения, легко мог его опрокинуть. Родня тотчас поднимала испуганный крик насчет пролитого вина — ведь это кровь только что вернувшегося домой бога. Нынче эту кровь пролил ребенок, а некогда вот точно так же его в образе тельца разорвали титаны, предки рода людского. Если Дионис усмотрит в этом инциденте продолжение давнего злодеяния, он наверняка разгневается на всю семью. Значит, надо поскорее убраться подальше отсюда — и незадачливого проказника тащили прочь. Огорченное семейство возвращалось домой, а там ребенок находил маленькую копию той колесницы-корабля, на которой поутру ехал бог. Стало быть, по дороге через город Дионис оставил для мальчика подарок, а это означает, что, невзирая на скверное происшествие, он все-таки милостив и к ребенку, и к его семье. Осенью того же года по ходатайству отца мальчика заносили в список граждан.
Девятилетние мальчики принимали третье посвящение. Обряд этот изображен на шкатулке слоновой кости, которая была сделана в IV или V веке от Р.Х. и ныне хранится в Болонье: обнаженный мальчик сидит на маленьком алтаре; перед ним преклоняет колена женщина с зеркалом, вероятно Гера. Но мальчик в зеркало не глядит; воздев руки, он оборачивается к двум вооруженным юношам, танцующим вокруг алтаря102.
К той же эпохе, что и шкатулка, относится Песнь в честь ев, епископа Киприана Антиохийского, которую сложила во время долгой ссылки в Иерусалиме (441–460) императрица Евдокия. И она сама, и ее святой были родом из Афин. Зная, что в детстве Киприан был язычником, Евдокия вкладывает в его уста фразу: "В десять лет я взмахивал факелом Деметры и на плечи мои давило бремя Белых страстей Коры"103. Факел Деметры — свидетельство тому, что он был мальчиком-посвященным в Элевсиниях либо в более поздних приватных таинствах, или теургиях. Под "Белыми страстями Коры" подразумеваются белые как мел титаны, разорвавшие тельца, которым был сын Персефоны, первый Дионис. Белыми как мел и нагими выступали в культе лишь титаны да мертвые. Поэты Еврипид и Нонн связывают этих Белых еще и с Пенфеем, царем-"печальником", которого, приняв за зверя, разорвала в клочья собственная мать-менада, когда он запретил ей служить богу. Оба поэта называют Пенфея "титан, с опозданьем рожденный"104. А вот сиракузец Фео-крит считал, что Пенфей похож на девятилетнего мальчика105. Итак, на шкатулке слоновой кости изображен мальчик, сидящий на алтаре бога Диониса, который оберегает его от титанов, а они угрожают ему — с помощью зеркала — собственным его телесным обликом. Танцующие Диоскуры помогают "спасителю Дионису", чтобы мальчик не соблазнился данностью, тем, что он якобы есть, а обратился к более высокому, явленному в танце, ведь он может достигнуть этого.
Посвящение троисходило так: в закрытом помещении женщины — Эринии или "разгневанные" богини судьбы — преследуют мальчика, "виновного" в любви к своему титанову телу. Они срывают с него одежду и гоняются за ним, награждая тумаками и забрасывая известкой и клейстером, пока белый титанчик не спасается на алтаре. Там он находит покой в созерцании куретов. Это семнадцатилетние юноши, которые танцуют в вооружении и своим танцем изгоняют Эриний.
