«Ну, вы, блин, даете, – неоригинально выразил свое отношение к нашей наблюдательности Вася. – Станция Березай, кому надо – вылезай. В Кадыкчан приехали, куда хотели – туда доставил». Вопрос «Где Кадыкчан?» мы проглотили в последний момент. Потому что действительно – увидели.
Долина Смерти
Собачья будка на поверку оказалась действующим КПП. Кто, с какими целями и задачами расположил здесь это убогое строение с линялой железной палкой вместо шлагбаума, выходит за пределы моего понимания. И потом. Если бы вы только видели этих «дежурных»! Больше всего они похожи на не очень удачливых разбойников, поиздержавшихся сухопутных пиратов. Логики никакой – перед будкой мы даже не стали притормаживать, железяка без вопросов поползла вверх.
Возвращаясь к странностям. Именно на Колыме я в первый раз воочию убедился в том, что тезис «Земля – круглая» имеет под собой веские основания. Несколько раз у меня создавалось полное впечатление, что объекты словно вырастали из-под земли. Такой эффект (как мне потом объяснили бывалые люди) можно наблюдать на больших водных пространствах, где ничем не закрытая линия горизонта видимо изогнута. Огромные пространства Колымы создают подобный эффект, который значительно усиливается цветовым однообразием. Переходы от серого к бурому, а затем к черному не имеют четких границ, отчего все неровности оптически сглаживаются.
Скорее всего, в случае, когда мы дружно не заметили расположенный прямо у нас под носом город, имел место именно такой цветовой обман. Ну и еще выкрутасы подсознания. Ведь когда человек направляется в город, даже если и вымерший, то он подсознательно рассчитывает увидеть именно город с присущими ему атрибутами: светом, геометрическими формами и яркими красками. Ну если и не яркими, то хотя бы отличающимися от природных. А тут… Мало того что постройки совершенно сливались с ландшафтом по цвету, так еще и рукотворные формы блочных коробок, разрушенные суровыми погодными условиями и отсутствием ухода, потеряли привычные очертания.
По поводу моего снобизма. Являясь жителем шестимиллионного города (по последним подсчетам), я думал, что Кадыкчан всего лишь большой поселок, как ГОРОД я его мысленно не идентифицировал. Не ожидал, что покинутый населенный пункт покажется мне таким огромным. И дело не в количестве домов как таковых, а в том, что в Кадыкчане присутствовала вся полагающаяся городу инфраструктура. Кинотеатр, здание спорткомплекса с бассейном и ледовой ареной (!), прачечные, парикмахерские, ресторан – все, что ассоциируется именно с городом. Я грешным делом тут же представил себе покинутый населением Питер – пустые и гулкие площади, огромные коробки гипермаркетов на окраинах. Уф! Нельзя иметь такое богатое воображение – вредно для нервной системы.
Но пора вернуться в Кадыкчан. Для полноты впечатлений и, выражаясь местным языком, «глубокого бурения» местных достопримечательностей, я откалываюсь от группы и час-полтора брожу по улицам в совершенном одиночестве. Первое впечатление – город мимикрирует, пытается слиться с окружающим миром. Как будто постепенно растворяется: в сопках, в черно-серой земле, в чахлой бурой растительности. Надо сказать, первое впечатление не из приятных. Все вокруг кажется каким-то размытым, размазанным. Трудно перенести на бумагу испытанные чувства. Такое ощущение иногда возникает в сумерках с их неопределенностью контуров и отсутствием четких граней. Вот именно – сумерки. Посреди яркого солнечного дня, кажется, что ты неожиданно оказался в тумане. Мгновенно чудится, что похолодало. И так-то тепло не было…
Через некоторое (весьма непродолжительное) время я начинаю понимать, что город не мимикрирует, а его растворяют. И очень успешно. Та же чахлая растительность совершенно спокойно одерживает победу над камнем, а сопки явственно подпирают город круглыми боками, и начинаешь верить: расплющат рано или поздно. Вот тебе и торжество человеческой воли! Теперь мне так совсем не кажется. Наоборот, начинаю понимать, насколько рукотворные изменения ландшафта недолговечны и хрупки по сравнению с возможностями природы. Нет, не так – ПРИРОДЫ – вот как. Сколько бы ни было вложено сил, труда, материалов, все это ничего не значит. Строили город тысячи человек не один год, а природа без вложения каких-либо видимых усилий спокойно возвращает отобранное маленькими самонадеянными людишками. С момента расселения прошло всего около двух лет, а дома выглядят так, как будто брошены несколько десятилетий назад. Огромные трещины по фасадам, отвалившиеся пристройки, расколовшееся крыльцо. Долина Смерти перемолола постройки почти в фарш за очень короткое время.
Возвращаясь к месту воссоединения группы, я уверяюсь в тотальной ошибочности лозунга «Человек – царь природы». Скорее – не очень успешный и не очень состоятельный арендатор.
Однако, как говорила девочка Алиса, ныряя в нору за Белым Кроликом: «Все чудесатее и чудесатее». Встретившись с моими коллегами, по их лицам я понимаю, что и они несколько шокированы увиденным. Но обмен впечатлениями решено отложить на вечер, а пока продолжить экскурсию по городу, но уже в сопровождении Фили. Кстати, меня еще с вечера мучает вопрос: «Филя» – это сокращение от Филиппа или от Филимона? Надо будет попозже уточнить.
После непродолжительного совещания решаем дойти до центральной площади и там перекусить. «Для экзотики», – подмигивает Филя, а я тихо удивляюсь, где это он набрался таких слов. И тут нас всех внезапно удивляет Вася, до этого молча слушавший, как мы совещаемся. В сердцах, сплюнув на дорогу (очень выразительно), наш Харон решает нарушить собственное же условие и говорит, что пойдет с нами, при этом никак не объясняя произошедшую разительную перемену мнения. Мы сами поймем его побудительные мотивы, но чуть позже.
В быстром темпе мы добираемся до большой площади, которая имеет непривычную квадратную форму, и разводим костер из подручных материалов. В ход идет все, что горит: оконные рамы, два стула и приличная пачка старых газет. То, что мы не первые, кто разводит огонь таким способом, видно невооруженным глазом. Почти ни в одном окне не видно деревянных рам. Пока на огне булькает котелок, Филя, поминутно потирая от удовольствия ладони, приступает к рассказу о взрыве на шахте в 1996 году. Во время этого взрыва погибло шесть человек. Через минуту мы понимаем, что следует очередная серия ужастика. Она начинает обрастать сюжетными подробностями, но тут Вася не выдерживает. В переводе на нормативную лексику он просит рассказчика помолчать и перестать пороть чушь. После чего он, явно тяготясь своим новым статусом лектора, разражается гораздо более правдоподобной версией.
В начале существования так называемым градообразующим предприятием для Кадыкчана стала угольная шахта, основанная на богатейшем месторождении. Построенный поселок почти сразу стал процветающим – даже противоречащие здравому смыслу советские нормативы выработки выполнялись и перевыполнялись с лихвой. Все было как в старых фильмах – новогодние елки, Первое мая и все в таком духе. Город разрастался и обрастал даже излишествами – той же самой ледовой ареной (ну для чего, скажите, в местах, где лед не сходит порой до конца апреля, строить крытый каток?). Но начало 90-х годов принесло с собой первые проблемы. В частности, перебои с транспортом, на котором вывозили уголь, с задержкой зарплаты и значительным оскудением продовольственного ассортимента. Однако казалось, что ситуация понемногу начала выправляться. Появились первые «кооперативные» кафе, магазинчики и предприятия сферы услуг. Казалось, как в том анекдоте, «а жизнь-то налаживается». Но не тут-то было. Прогремевший в сентябре 96-го взрыв резко подвел черту под надеждами людей. Шахту решено было закрыть. К этому моменту в Кадыкчане было около шести тысяч жителей.
Это было такое потрясение для большинства кадыкчан, фактически начало конца поселка, что, естественно, само событие обсуждалось жителями на разные лады. И слухи ходили (один другого нелепей), и подробности взрыва многократно обговаривались, попутно обрастая домыслами и несуществующими деталями. Один из слухов был следующего содержания: «взрыв подстроен». Кем? Следовали варианты: проворовавшимся начальством шахты, криминалитетом при переделе собственности и – как апофеоз – местной администрацией, которая подозревала: еще чуть-чуть, и шахта станет нерентабельной из-за значительной удаленности от крупных транспортных узлов, того же Магадана.
Большинство здравомыслящих людей, к тому же работавших непосредственно в шахте, были не склонны верить этим слухам. Сам Вася считает, что авария была действительно случайна. «Но нельзя же в наше время быть в чем-то совершенно уверенным», – резонно замечает наш водитель.
Васин рассказ при всей его внешней прозаичности производит на нас более глубокое впечатление, чем ужасы от Фили, и мы в задумчивом молчании доедаем нехитрую снедь. Продолжив прогулку, через два квартала мы замечаем то, что не бросалось в глаза при первом знакомстве с Кадыкчаном. В квартирах и магазинах осталось очень много брошенных вещей. При этом понятно, сколько бесхозного скарба отсюда уже вывезено за те несколько лет, что город брошен. По этому поводу у нас возникают вопросы. Что же за экстренная эвакуация постигла кадыкчан, если в одной из квартир мы даже увидели брошенный детский горшок? И как вообще выглядели последние месяцы, дни и часы поселка?
